Михаил КОПЕЛИОВИЧ - родился в 1937 году в Харькове. Окончил Харьковский политехнический институт, работал по специальности. Как литературный критик и публицист выступает с 1960-х гг. Печатался в журналах «Звезда», «Знамя», «Континент», «Нева», «Новый мир» и др. С 1990 года живет в Израиле.

К выходу второго тома исследования

Александра Солженицына «Двести лет вместе»

Между этими тремя «фигурантами» существуют множественные связи и пересечения.

Сталин не знал о существовании Солженицына, зато о существовании Еврейского Вопроса 1 знал прекрасно и сам руку приложил к его, так сказать, постановке и разрешению.

Солженицын не единожды писал о Сталине: и в личной переписке во время Отечественной войны, и в своих сочинениях («В круге первом», «Архипелаг ГУЛАГ», поздний рассказ «На краях»). Что касается Еврейского Вопроса, то еще не затихла полемика вокруг первой части книги «Двести лет вместе», но это отнюдь не единственное произведение Солженицына, в котором он касается этой темы.

Стоит отметить, что в 2003 году исполнилось пятьдесят лет со дня смерти Сталина (март) и восемьдесят пять - со дня рождения Солженицына (декабрь). Возможно, и сто двадцать пять - со дня рождения Сталина, ибо, по некоторым данным (см. например, «Всемирный биографический энциклопедический словарь», М., 1998), он родился не обязательно в 1879 году, как раньше считалось; не исключено, что и в 1878-м. Все эти юбилеи достойны упоминания не как таковые, а в качестве свидетельства незатухающего интереса к самим юбилярам, хотя кое-кто и рад бы похоронить их в архивах российской истории. Ну, а уж Еврейский Вопрос, также отмечавший недавно два трагических юбилея собственной истории - 60-летие Ванзейской конференции, принявшей программу нацистского «окончательного решения» (январь 1942), и 50-летие расправы с еврейской интеллигенцией в Советском Союзе (август 1952) - и сам предпочел бы давно решиться. Во благо своему народу, разумеется. Да только у других народов такое, увы, не всем по вкусу...

Сразу оговорюсь, что меня занимает не проблема персонально-подсознательного отношения как Сталина, так и Солженицына к евреям, а только та позиция по Еврейскому Вопросу, которая более или менее очевидно выявилась в их выступлениях (толкуя это понятие расширительно, вплоть до судьбоносных сталинских решений). От чтения в душах, столь любезного части наблюдателей, я воздержусь.

В книге «Бодался теленок с дубом» Солженицын рассказывает об одном разговоре с Твардовским, состоявшемся в 1962 году (год публикации «Одного дня Ивана Денисовича» - вот, кстати, еще один юбилей, наступивший в ноябре 2002). «Подошла необходимость какой-то сжимок биографии все-таки сообщить обо мне - Т.А. (Твардовский. - М.К .) сам взял перо и стал эту биографию составлять. Я считал нужным указать в ней, за что я сидел, - за порицательные суждения о Сталине, но Твардовский резко воспротивился, просто не допустил. <...> Сам он долго верил в Сталина, и всякий уже тогда не веривший как бы оскорблял его сегодняшнего».

Спросите себя, господа бывшие советские, особенно воевавшие с немцами, могли вы даже помыслить - не то что кому-нибудь написать - о Сталине в сильно оппозиционном духе при его жизни, тем более в годы войны? Нет, конечно. Осуждавших Сталина еще тогда, в первой половине 40-х, было - раз-два и обчелся. А уж писавших... В переписке Солженицына с его старым другом Витке-вичем (с одного фронта на другой) диктатор фигурировал под условной кличкой «Пахан», взятой из воровского жаргона, но ведь чекисты тоже наверняка употребляли этот «термин». Во всяком случае, из контекста писем им было совер-шенно понятно, кто такой этот самый Пахан. За него-то оба друга и были аресто-ваны. (Впоследствии Виткевич продался коммунистам и ради сохранения своей научной карьеры послушно оклеветал своего бывшего друга и однодельца.)

На многих страницах романа «В круге первом» Сталин является собственной персоной (конечно, в качестве художественного образа), а кое-где и «встречается» с третьим компонентом трехчлена - Еврейским Вопросом. Непосредственно Сталину посвящены подряд пять глав романа - с 19-й по 23-ю. Эти главы - сплав достоверности и гротеска, брезгливой жалости и беспощадного препарирования характера и нрава человека, чье имя склонялось всеми газетами земного шара и «запекалось на обмирающих губах военнопленных, на опухших деснах арестантов». Но - откуда жалость? Так ведь в декабре 1949 года, в последнюю декаду которого вмещено действие романа, Сталин «был просто маленький желтоглазый старик», паршиво чувствовавший себя все последнее время. Жалость тесно сопряжена с насмешкой: этому державцу полумира «не стоило большого труда исключить себя из мирового пространства, не двигаться в нем. Но невозможно было исключить себя из времени», которое приходилось переживать как болезнь.

А. Рыбаков в «Детях Арбата» изобразил движение мысли Сталина, изобразил без малейшей иронии, что в контексте той книги было вполне оправдано. Но в результате - быть может, против воли самого автора - Сталин у Рыбакова выглядит исполином, пусть и чудовищным в своей мизантропии. Впрочем, в «Детях Арбата» - другое время: начало 30-х годов, а не конец 40-х. У Солженицына иная задача: дать контрапункт физической дряхлости и негаснущего сатанинского пламени, высмеять непомерные претензии смертного существа, земное могущество которого не отменяет его плотской, конечной природы, изумиться способности человека, вооруженного знанием слабых сторон человеческой природы, без колебаний использовать это знание во вред людям, подчинить себе миллионы и миллионы.

Вот как писатель реализует свой замысел (это лишь один пример, но таких на самом деле много):

«Положив себе дожить до девяноста, Сталин с тоскою думал, что лично ему эти годы не принесут радости, но просто должен домучиться еще двадцать лет ради общего порядка в человечестве.

Семидесятилетие праздновал так. 20-го вечером забили насмерть Трайчо Костова (одного из лидеров болгарских коммунистов. - М.К. ). Только когда глаза его собачьи остеклели - мог начать настоящий праздник».

Всего четыре фразы, но в них и ирония по поводу готовности тирана пренебречь личными удобствами ради выполнения общественного (и даже общечеловеческого!) долга; и тут же, без зазора, каннибальское торжество по поводу успешного съедения еще одной политической жертвы; и сама эта фразеология, сотканная из материалов, казалось бы, не сочетаемых - стоического смирения и палаческого рыка.

В главе 20-й «Этюд о великой жизни» Сталин пускается в размышления о горькой своей доле (в концовке предыдущей главы Солженицын называет это «угнетенным строем мысли»). Его все обманывали. Сперва сам Господь Бог, над которым «в шумном Тифлисе умные люди давно уже смеялись». Потом - Революция: «Революция? Среди грузинских лавочников? - никогда не будет! А он потерял семинарию, потерял верный путь жизни». Когда же «третью ставку своей молодости он поставил на секретную полицию» (автор «Круга» описывает версию, согласно которой Сталин был завербован охранкой в качестве осведомителя; версия как будто не вполне доказанная, но, однако же, и не совершенно фантастическая), «для него начался долгий период безнаказанности». Но снова: охранка его обманула, и третья ставка его была бита. Грянула революция 1905 года... И так постоянно.

А в 17-м Сталин чуть было не поставил на «положительных людей» вроде Каменева, а тут наскочил «этот авантюрист, не знающий России, лишенный всякого положительного равномерного опыта, и, захлебываясь, дергаясь и картавя, полез со своими апрельскими тезисами...».

А вот и первое появление Еврейского... нет, еще не Вопроса, только предощущения: «Гришку Зиновьева камнями бы забросали матросы. Потому что уметь надо разговаривать с русским народом».

Вся 20-я глава - краткий курс вознесения Сталина на партийный государственный Олимп, изложенный ядовито, смешно (ведь все через восприятие героя, с использованием его, а не «своей», лексики), но и - устрашающе. «Как сказочный богатырь, Сталин изнемогал (! - М.К. ) отсекать все новые и новые вырастающие головы гидры». А за страницу до этого впервые возникает в сознании романного Сталина само слово «евреи», причем не в негативном (чего можно было ждать после «все этой шайки, которая наверх лезла, Ленина обступала», а шайка-то сплошь евреи: Троцкий, Зиновьев, Каменев и многочисленные их клевреты!), а в сугубо положительном контексте. Речь тут об изменниках в годы Отечественной войны, имя же им (в голове Сталина) - легион. «Изменили украинцы <...>; изменили литовцы, эстонцы, татары, казаки, калмыки, чечены, ингуши, латыши - даже опора революции - латыши! И даже родные грузины, обереженные от мобилизации, - и те как бы не ждали Гитлера! И верны своему Отцу остались только: русские да евреи».

Мозг Сталина неутомим. Вот уже мысли его переместились в сторону русского патриотизма (глава 22). Ему «с годами уже хотелось, чтоб и его призна-вали за русского тоже». Это - раз. Второе же: «Сталин задумывался иногда, что ведь не случайно утвердился он во главе этой страны и привлек сердца ее - именно он, а не все те знаменитые крикуны и клинобородые талмудисты (разрядка моя. - М.К. ) - без родства, без корней, без положительности».

Ярлык «талмудисты» Солженицын не приписывает своему персонажу, а берет его готовым из «дискуссий» 48-50-х годов, в которых он обретался рядом с другими, не менее поносным - «начетчики». Нет сомнений, что этот двучлен мог родиться в одной голове - бывшего семинариста Сосо Джугашвили.

Но подлинное пересечение Сталина и Еврейского Вопроса произошло в другой голове - Адама Ройтмана, майора КГБ, главного инженера Марфинской шарашки. А толчок тому направлению мысли прежде преуспевавшего Адама Вениаминовича, которое растравило в нем сжимающее душу кольцо обид («Кольцо обид» - так называется глава 73 «Круга», в которой описана одна ночь бедного Адама), дал визит к нему «одного давнишнего друга его, тоже еврея. Пришел он без жены, озабоченный, и рассказывал о новых притеснениях, ограничениях, снятиях с работы и даже высылках». Кто явился жертвой всех этих «новых»? Впрочем, как сказано дальше (не забудем: все - мысли Ройтмана), «…это не было ново. Это началось еще прошлой весной (точнее, в январе 49-го года. - М.К. ), началось сперва в театральной критике и выглядело как невинная расшифровка еврейских фамилий в скобках. Потом переползло в литературу». И поползло дальше: «...кто-то шепнул ядовитое словцо - космополит». Когда-то «прекрасное гордое слово <...> слиняло, сморщилось, зашипело и стало значить - жид».

Ройтману хватает ума и, главное, интеллектуального мужества, чтобы - пусть в собственном доме, в ночной тишине и только мысленно - связать новые го-нения с именем Лучшего Друга Всех Народов Мира. «Бич гонителя израильтян незаметно, скрываясь за второстепенными лицами, принимал Иосиф Сталин». От кого принимал? - позволительно спросить. Уж не от Адольфа ли Гитлера?..-

И получается, что такова благодарность капризного диктатора одной из двух наций, которые, по его же собственному разумению, «не ждали Гитлера» и остались «верны своему Отцу» в самую страшную годину. Впрочем, он (Он!) и русских отблагодарил сходным образом.

Тут предвижу упреки со стороны специалистов по чтению в душах. Дескать, купился наивняк! Проглотил наживку с антисемитским душком! Во-первых, кому поручил Солженицын «разбираться» со Сталиным? Гэбисту, т.е. заведомо нехорошему еврею, принадлежащему к касте еврейских палачей русского народа, коих так много резвится на страницах «Архипелага ГУЛАГ». Во-вторых, того же Ройтмана и в этой же самой главе заставляет его создатель ежиться от некой юношеской истории (не выдуманной! Солженицын взял ее из собственной биографии), в которой он неправедно (таково его теперешнее ощущение) травил русского мальчика, обвиненного в антисемитских проявлениях. Вот, мол, где открылось истинное отношение писателя к Еврейскому Вопросу. И, в-третьих, разве случайно вывел он в том же «Круге» и еврея-раскулачивателя (Рубина), и еврея-стукача (Исаака Кагана), и евреев - ортодоксальных коммунистов (того же Рубина и Абрамсона)? Отметаю сии «обличения» за их смехотворностью.

Во второй части «Двухсот лет вместе» всякое появление Сталина, связанное с Еврейским Вопросом, либо прямо губительно для последнего, либо осторожно выжидательно (т.е. сугубо прагматично, при явно недоброжелательной подкладке). Правда, в ряде случаев Солженицын опирается на свои или других авторов догадки и предположения , но при отсутствии или сокрытии подтверждающих документов (сталинская же извечная манера) это представляется вполне допустимым. Так, утвердительно пишет Солженицын: «Сталин к концу 20-х не провел задуманной было им «чистки» соваппарата и партии от евреев...». Или, ссылаясь на материал, посвященный концу дипломатической карьеры М.М. Литвинова (автор - З. Шейнис), сообщает: «Литвинов еще пригодился в войну послом в США, а уезжая оттуда в 1943, имел смелость передать Рузвельту от себя лично письмо, что Сталин развязывает в СССР антисемитскую кампанию».

В других же случаях писатель не пренебрегает ссылаться и на официальные советские источники, а однажды - на сочинения Самого. Кстати, интересная история. В январе 1931 года мировая печать опубликовала «внезапное демонстративное заявление Сталина Еврейскому Телеграфному Агентству: «Коммунисты, как последовательные интернационалисты, не могут не быть непримиримыми (три «не» в одной полуфразе для не слишком грамотного читателя, а тем более переводчика на другой язык - трудно постигаемое сочетание. - М.К. ) и заклятыми врагами антисемитизма. В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление, глубоко враждебное советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью»». Здесь ссылка на последний том тринадцатитомного собрания сочинений Сталина, изданного в 1946-1951 годах. «Но характерно, - комментирует Солженицын, - в советской прессе это заявление Вождя не было напечатано (по его лукавой запасливости), оно произносилось для экспорта, а от своих подданных он скрыл эту позицию, - и в СССР было напечатано только в конце 1936».

А из более поздних: «За восемь последних сталинских лет произошли: атака на «космополитов», потеря (евреями. - М.К. ) позиций в науке, искусстве, прессе, разгром Еврейского Антифашистского Комитета, с расстрелом главных членов, и «дело врачей». По конструкции тоталитарного режима первым орудием ослабления еврейского присутствия в управлении и не мог стать никто иной, как сам Сталин, только от него мог быть первый толчок». Солженицын здесь категоричен и в этой своей категоричности, безусловно, прав. Как прав и в другом. В том, что Сталин же был и главным идеологом (если это позволительно именовать идеологией) соблюдения полной скрытности при проведении антиеврейских, как и многих других, мероприятий. «Отношение советской власти к евреям могло меняться годами - а почти ни в чем не выходя на агитационную поверхность». После заключения пакта Молотова-Риббентропа «не только еврей Литвинов был заменен Молотовым и началась «чистка» аппарата наркомата иностранных дел, но и в дипломатические школы и в военные академии не стало доступа евреям. Однако еще прошло немало лет, пока стало внешне заметно исчезновение евреев из наркоминдела и резкое падение их роли в наркомвнешторге». А дальше Солженицын приводит еще более характерный пример: что уже с конца 1942 года в аппарате Агитпропа наметились негласные (ну, конечно! - М.К. ) усилия потеснить евреев из таких центров искусства, как Большой театр, московские Консерватория и Филармония, но «по секретности советских внутрипартийных движений - привременно никто не был осведомлен» об этих движениях. Ну, а уж дальше поехало-понеслось: за потеснением евреев из управленческих структур их начали гнать отовсюду, даже из инженерно-технической и научной сфер, где их вклад, особенно в Отечественную войну, был неоспорим.

Тут есть один пункт, по которому я хотел бы возразить Солженицыну. Может быть, и вправду «в зависимости от обстановки Сталин то поддерживал, то осаживал» усилия по изъятию евреев из разных областей советской жизни, но пример с Украиной, заимствованный писателем у С. Шварца (из его книги «Евреи в Советском Союзе с начала Второй мировой войны»), представляется малоубедительным. По С. Шварцу (в передаче Солженицына), с конца 1946 года обстановка на Украине «заметно изменилась в пользу евреев», а с начала 1947-го, после передачи украинской компартии «от Хрущева в руки Кагановича», евреи стали выдвигаться и на партийные посты. Возможно, отдельные такие случаи и были, но, во-первых, Каганович скорей всего евреев не столько отличал, сколь отлучал (чтобы чего про него не подумали), а во-вторых, именно в начале 47-го моего отца, по смехотворному поводу, сняли с должности директора большого научного института в Харькове, а на его место посадили «национальный кадр».

На авансцену выдвигается Еврейский Вопрос - разумеется, как его видит и представляет Солженицын. «В правительственной газете стояло: «Нет у нас еврейского вопроса. На него уже давно дала категорический ответ Октябрьская революция. Все национальности равны - вот был этот ответ». Однако когда в избу приходили раскулачивать не просто комиссар, но комиссар-еврей, то вопрос маячил». Цитата из правительственной газеты («Известия») относится к 20-м годам (в ссылке указана и дата выхода газетного номера - 20 августа 1927), так что тема раскулачивания возникает здесь несколько преждевременно. Впрочем, несмотря на этот анахронизм, по существу комментарий писателя верен. Кто-то скажет, что раскулачивать спустя два-три года приходили комиссары разных национальностей; подчеркивание участия в этом злодействе евреев - еще одна иллюстрация солженицынской необъективности. Но если взять главу «Двадцатые годы» в целом, нельзя не признать, что автор поворачивает «медаль» не только одной стороной. «Нет, власть тогда была - не еврейская, нет. Власть была интернациональная. По составу изрядно и русская. Но при всей пестроте своего состава - она действовала соединенно, отчетливо антирусски, на разрушение русского государства и русской традиции». И разве это не так? Вина евреев, если уж определять в категориях вины (не юридической, понятно, а моральной), состоит - и по Солженицыну, и по жизни - в том, что они участвовали в этой антирусской пляске смерти, и участвовали активно . «И хотя объяснять действия разрушителей национальными корнями или побуждениями - ошибочно, но и в России 20-х годов тоже неотвратимо витал вопрос <...>: почему ж «всякому, кто имел несчастье попасть в руки ЧК, предстояла весьма высокая вероятность оказаться перед еврейским следователем или быть расстрелянным им»» (цитата, в переводе, из статьи известного в 50-60-х годах Леонардо Шапиро «Роль евреев в русском революционном движении», напечатанной в Лондоне в 1962 году).

Солженицын цитирует также статью знаменитой 2 Екатерины Кусковой, опубликованную в эмигрантской русской газете «Еврейская трибуна» в 1922 году (в тот год ее как раз выслали из СССР, а за год до того она, социалистка, еще успела понюхать и внутрисоветской ссылки). Кускова свидетельствует, что встречала высококультурных евреев, «которые были подлинными антисемитами нового «советского типа»». Что ж это за новый тип? Врач-еврейка жаловалась ей на то, что еврейские большевистские администраторы испортили ее прекрасные отношения с местным населением. Кускова приводит и другие примеры подобного свойства и резюмирует: «Всем этим полна сейчас русская жизнь». А Солженицын помещает сходные свидетельства и многих авторов-евреев: Д. Пасманика, Г. Ландау, даже Ю. Ларина, видного большевика, будущего тестя Бухарина.

Говоря о значительном «засорении» в 20-е годы советских властных структур функционерами еврейского происхождения, Солженицын не забывает и печально знаменитую Евсекцию, созданную еще при наркоме национальностей Сталине. Во второй половине 20-х деятельность этой организации, много потрудившейся на ниве распространения коммунистического влияния на российское еврейство и приобщения оного к соцстроительству, постепенно сошла на нет. Но уже так прикипели эти самые «евсеки» к советской власти, что и после закрытия своей «епархии» «не протрезвели, не оглянулись на соплеменников, поставили «социалистическое строительство» выше блага своего народа или любого другого: остались служить в партийно-государственном аппарате. И эта многообильная служба была больше всего на виду». И не только в 20-е годы.

Характерна - для умонастроения автора «Двухсот лет вместе» - концовка главы «Двадцатые годы». Тут приводятся выдержки из статьи современного публициста-еврея, опубликованной в 1994 году в московском журнале «Новый мир». Автор этот - Г. Шурмак - весьма неодобрительно отзывается о тех своих соплеменниках, которые на протяжении десятилетий гордились евреями, сделавшими блестящую карьеру при большевиках, а что при этом страдал русский народ, не задумывавшимися. «Поразительно единодушие, с каким мои соплеменники отрицают какую-либо свою провинность в русской истории XX века». Комментарий Солженицына: «Ах, как целительно звучали бы для обоих наших народов такие голоса, если б не были утопающе-единичны...».

Ну что ж. Что такие голоса воистину единичны всегда (покаяние и по определению единично, а не массово) - правда. Как правда и то, что если такие голоса звучат, хотя бы и с запозданием на полвека и более, - значит, совесть человеческая (а отсюда и народная) теплится, невзирая на чудовищное давление одичалых политических режимов, стремящихся в первую очередь сплющить индивидуальную совесть до состояния ручного зверька, принимающего корм из чужих рук...

Солженицын, как мы уже видели, отнюдь не склонен преувеличивать роль евреев в разрушении русского государства и русской традиции. Но и выступает против всякого рода попыток, диктуемых в одних случаях недомыслием, в других - желанием ускользнуть от ответственности, преуменьшения этой роли. Либо - такого ее истолкования, при котором она становится исключительно страдательной. Нельзя, утверждает он, согласиться с теми, кто говорит лишь об использовании евреев советской диктатурой и последующей ликвидации их, по миновании надобности. Нет, большевики если что и использовали (в своих политических, а - возможно, полагали они - и в национальных интересах самих евреев), то рвение своих еврейских сторонников в деле насаждения в стране большевистских порядков. «Не крепко ли они поучаствовали в разгроме религии, культуры, интеллигенции и многомиллионного крестьянства?» Тут требуется одно уточнение: религии, культуры и интеллигенции не только нееврейской, но и своей собственной.

Особенно возмутила Солженицына категорическая декларация одного из современных авторов-евреев, будто нет способа культивирования среди евреев лояльной советской элиты. «Да Боже, этот способ работал безотказно 30 лет, а потом заел. <...> И почему же 30-40 лет глаза множества евреев на суть советского строя не открывались - а теперь открылись? Что их открыло? Да вот именно в значительной мере то, что эта власть повернулась и сама стала теснить евреев. Не только из правящих и командных сфер, но из культурных и научных институтов».

Так! Конечно, кто-то открыл глаза пораньше, другие их и не закрывали (да где они все?). Но, думается, массовая динамика изменения отношения евреев к советской власти представлена Солженицыным адекватно. Именно возобновившиеся преследования, восстановленная (и увеличенная по сравнению с «проклятым царским режимом») процентная норма при поступлении в высшие учебные заведения, изгнания с более или менее ответственных должностей - привели многих лояльных и даже приязненных к существующему строю евреев к пересмотру их позиции. Еврейский Вопрос, как Ванька-встанька, завалившись на время в одной, отдельно взятой стране, вновь встрепенулся и занял свое «нормальное» положение. Антисемиты завели свою старую песню «Бей жидов, спасай Россию!», а евреи, как тот же Эренбург, не раз поминаемый Солженицыным во второй части «Двухсот лет...», начали освобождаться от кратковременной иллюзии, будто очистка человеческого сознания от вековых предрассудков при наличии на то доброй воли - плевое дело (см. «Люди, годы, жизнь», книга шестая, глава 15).

Об Эренбурге Солженицын отзывается с нескрываемым осуждением. Он приводит, например, такой факт: «В «Правде» 21 сентября 1948, в противовес триумфальному приезду Голды Меир (в качестве первого посла Израиля в СССР; кстати, она тогда звалась Голдой Меерсон. - М.К. ), появилась большая, заказанная ему (Эренбургу. - М.К. ), статья на тему: евреи - вообще не нация и обречены на ассимиляцию». Сам Эренбург не минует этот факт в своих мемуарах (та же глава 15 шестой книги): «В сентябре 1948 года я написал для «Правды» статью о еврейском вопросе, о Палестине, об антисемитизме». И далее дает целую страницу цитат из статьи. Насчет того, что евреи - не нация, в них ничего не найдешь. Сказано только, что между евреем-тунисцем и евреем, живущим в Чикаго, мало общего. И еще: что ощущение глубокой связи между евреями различных стран родилось как результат невиданных зверств немецких фашистов. А вот сионизм автором статьи однозначно заклеймен: его, дескать, создали евреи «националисты и мистики», а Палестину заселили евреями «те идеологи человеконенавистничества, те адепты расизма, те антисемиты, которые сгоняли евреев с насиженных мест и заставляли их искать не счастья, а права на человеческое достоинство - за тридевять земель». Интересно, имел ли тут в виду Эренбург и тех идеологов человеконенавистничества, которые согнали евреев в Биробиджан?.. Во всяком случае, не оставляет сомнений приверженность писателя идее ассимиляции. Впрочем, и критикующий его Солженицын, признавая, что в XX веке «еврейство получало импульсы отшатнуться от ассимиляции» и что так же, возможно, будет продолжаться в наступившем XXI, охотно присоединяется к мнению русского еврея, предсказывающего неуничтожимость диаспоры и нерасчленимость того единства (с окружающими народами), которое она породила и в котором евреи и впредь должны жить и проявлять себя. Солженицын не уверен в осуществимости такого прогноза, но сочувствие его к такому развитию событий несомненно. «Движение - слиться с остальным человечеством до конца, вопреки жестким преградам Закона (еврейского, разумеется. - М.К. ), - кажется естественным, живым».

Но вернемся к Эренбургу, ибо и автор «Двухсот лет...» еще не раз к нему возвращается. Ужасно обвинение, бросаемое ему Солженицыным по следам расправы с еврейской интеллигенцией в августе 1952-го: «И после расстрела еврейских писателей Эренбург продолжал уверять на Западе, что они - живы, и пишут». Если это действительно так...

Еще раз Эренбург появляется на страницах солженицынской книги в связи с верноподданническим письмом, готовившимся в недрах партаппарата. Это письмо должны были подписать - и, увы, подписали! - самые известные советские евреи: писатели, ученые, музыканты.

История с письмом всплывает в беседе Солженицына с главным редактором «Московских новостей» Виктором Лошаком, состоявшейся в конце декабря 2002 года. Лошак, ссылаясь на соответствующие пассажи «Двухсот лет...», констатирует: «Десятки подписей, как вы пишете, уже были собраны. Среди них Ландау, Дунаевский, Гилельс, Ойстрах, Маршак... Однако письмо это не было публиковано». Ответ Солженицына гласит: «Это письмо в «Правду» не было опубликовано, потому что дело врачей сходило на нет, и Берия начал вести свою линию. А опубликовано оно уже сейчас, в 1997 году, в «Источнике» - Вестнике архива Президента России».

В данном эпизоде, как он изложен в самой книге, роль Эренбурга представлена неоднозначно. Он «сперва не подписывал (что значит «сперва»? Ведь и после не подписал! - М.К. ), нашел в себе смелость написать письмо Сталину». Но тут же и отмечено: «Изворотливость (в формулировках. - М.К. ) требовалась непревзойденная». И Эренбург ее проявил: «еврейской нации нет», еврейский национализм «неизбежно приводит к измене». О, Господи!

В книге выведены и другие фигуранты, чье поведение, мягко выражаясь, было несколько сервильным. К ним относятся (помимо подписавших провокаторское письмо): «топорный карикатурщик Борис Ефимов»; дипломат Евгений Гнедин, писавший в 30-х годах обманные статьи - то о том, «как гибнет западный мир, то - в опровержение западных «клевет» о каком-то якобы насильственном труде заключенных на лесоповале»; «преданный коммунистический фальсификатор академик И.И. Минц»; а вот академик Г.И. Будкер, по собственному признанию, не спал ночами и падал в обморок от напряжения, рождая, совместно со столь же самоотверженными коллегами, первую атомную бомбу для родного государства, причем происходило это в дни преследования «космополитов».

Но есть, как мне кажется, среди лиц, обвиненных Солженицыным в безудержном сотрудничестве с советской властью, и такие, к кому наш «судья» излишне пристрастен. Это, прежде всего, кинорежиссер Михаил Калик и поэт-бард Александр Галич. Калику, несправедливо названному «благополучным» (видимо, вследствие незнания его биографии), инкриминируется написанное им уже в годы второй опалы (первая, с лагерем, пришлась на сталинскую пору, причем посажен он был по обвинению в «еврейском буржуазном национализме») письмо «К русской интеллигенции». «Как будто перебыв в СССР не в слое благополучных, а годами перестрадав в угнетенных низах...» Да так и было безо всякого «как будто»!

Что касается Галича, то он и вправду долго состоял в привилегированном слое советских евреев, был преуспевающим - вполне советским - драматургом. «Но вот с начала 60-х годов совершился в Галиче поворот. Он нашел в себе мужество оставить успешную, прикормленную жизнь и «выйти на площадь»». Более того, согласен Солженицын и с тем, что песни Галича, «направленные против режима, и социально-едкие, и нравственно-требовательные», принесли «несомненную общественную пользу, раскачку общественного настроения». Так чем же ему не угодил Галич?

«Разряды человеческих характеров почти сплошь - дуралеи, чистоплюи, сво-лочи, суки... - очень уж невылазно». Но: «при таком обличительном пафосе - ни ноты собственного раскаяния, ни слова личного раскаяния нигде!» Так уж и нигде? «А «Ночной дозор» («Я открою окно, я высунусь, / Дрожь пронзит, будто сто по Цельсию!»)? А «Старательский вальсок» («И теперь, когда стали мы первыми, / Нас заела речей маята, / И под всеми словесными перлами / Проступает пятном немота»)? А «Вальс, посвященный Уставу караульной службы» («Ах, как шаг мы печатали браво, / Как легко мы прощали долги!..»)? А «Уходят друзья» («Я ведь все равно по мертвым не плачу - / Я ж не знаю, кто живой, а кто мертвый»)? А «Баллада о стариках и старухах» («Я твердил им в их мохнатые уши, /В перекурах, за сортирною дверью: / “Я такой же, как и вы, только хуже!”...»)?

И странно читать у Солженицына упрек Галичу в том, что его сатира «бессознательно или сознательно, обрушивалась на русских, на всяких Климов Петровичей и Парамоновых...» А надо было, чтобы на евреев? Но ведь тут в зеркальном отображении видим очень странную претензию критика, изрекающего директиву самому Солженицыну, чтобы тот обратил в... еврея одного из героев (в обоих смыслах этого слова) романа «В круге первом» - или, в крайнем случае, добавил в роман «равноценный по силе образ благородного самоотверженного еврея»!

В ряде мест книги автор говорит о такой категории национальной жизни, как раскаяние. Естественно, что призыв к раскаянию обращен к обеим сторонам - и к русским, и к евреям. Я уже приводил здесь концовку главы «Двадцатые годы», с цитатой из статьи современного публициста, осуждающего соплеменников-евреев за их неготовность признать свою долю вины в русской истории XX века, и солидарный комментарий Солженицына. Теперь приведу концовку еще одной главы - «В войну с Германией»:

«Констатирует в конце 80-х годов еврейская публицистка, живущая в Германии (Софья Марголина. - М.К. ): «Сегодня моральный капитал Освенцима уже растрачен». И она же год спустя: «Солидный моральный капитал, приобретенный евреями после Освенцима, кажется исчерпанным», евреи «уже не могут просто идти по старому пути претензий к миру. Ныне мир уже имеет право разговаривать с евреями, как со всеми остальными» 3 ; «борьба за права евреев не прогрессивнее борьбы за права других народов. Пора разбить зеркало и оглянуться: мы не одни в мире».

До такой достойной, великодушной самокритичности подниматься бы и русским умам в суждениях о российской истории XX века - от озверения революционного периода, через запуганное равнодушие советского, и до грабительской мерзости послесоветского. В невыносимой тяжести сознания, что в этом веке мы, русские, обрушили свою историю - через негодных правителей, но и через собственную негодность, - и в гложущей тревоге, что это, может быть, непоправимо, - увидеть и в русском опыте: не наказание ли то от Высшей Силы?»

Золотые слова! Пафос всей книги Солженицына выражен в них наиболее внятно и с неподдельной искренностью. Стоит добавить, что в этой же главе автор с большим сочувствием констатирует широкое участие советских евреев в военных действиях и партизанском движении, а также делится личным опытом соприкосновения с евреями на фронте. «Знаю среди них смельчаков (далее пофамильно перечисляет солдат и офицеров, отлично воевавших рядом с ним и под его началом. - М.К. ). Более чем реально воевал поэт Борис Слуцкий, передают его выражение: «Я весь прошит пулями»». Называет Солженицын и другие - известные и неизвестные - имена. И резюмирует: «так, вопреки расхожему представлению, число евреев в Красной армии в годы Великой Отечественной войны было пропорционально численности еврейского населения, способного поставлять солдат: пропорция евреев - участников войны в целом соответствует средней по стране».

Еще относительно раскаяния евреев за свои грехи перед русскими. В главе «Оборот обвинений на Россию» (т.е. с чекистско-большевистской власти на историческую Россию) приводятся высказывания как русофобские (Борис Хазанов: «Берегитесь рассказов о том, что в России хуже всех живут русские, пострадали в первую очередь русские»), так и... С удовлетворением отмечает писатель: «Однако перестали бы быть евреи евреями, если бы в чем-то стали все на одно лицо. Так и тут. Голоса иные тоже прозвучали. <...> К счастью для всех, и к чести для евреев - какая-то часть из них, оставаясь преданными еврейству, проняла сознанием выше обычного круга чувств, способностью охватить Историю объемно. Как радостно было их услышать! - и с тех пор не переставать слышать. Какую надежду это вселяет на будущее! При убийственной прореженности, пробитости русских рядов - нам особенно ценны их понимание и поддержка».

На этой оптимистической ноте можно было бы и закончить, но есть у меня личная причина приписать еще несколько слов. Среди тех, кого так радостно было услышать Солженицыну, упомянут кибернетик Роман Рутман, репатриировавшийся в Израиль еще в 1973 году. В нью-йоркском русском «Новом журнале» появилась его статья о начале движения за репатриацию, которую (статью) Солженицын называет очень теплой и яркой и в которой, по мнению писателя, проявлено «отчетливое тепло к России. Статья и называлась выразительно: “Уходящему - поклон, остающемуся - братство”». Это название - строчка из ныне широко известного стихотворения Бориса Чичибабина «Дай вам Бог с корней до крон..» (1971). Солженицын не фиксирует авторство Чичибабина, но, конечно же, не по незнанию. Заключаю так на основании личного письма, полученного мною от писателя в 1997 году. В нем среди прочего сказано: «Статью о Чичибабине 4 (которого люблю) читал». Соединяя эти два факта, нельзя не видеть, что Чичибабина Солженицын любит, в частности, и за его юдофильство.

2 Та самая «мадам Кускова», которую Маяковский в пародийном виде вывел в четвертой главе своей «Октябрьской поэмы».

3 Никогда мир не разговаривал с евреями, как со всеми остальными! И сегодня, спустя десять лет после появления сочувственно цитируемой Солженицыным публикации, мир - главным образом Европа (не говоря уже о мусульманской части мира) - разговаривает с евреями на языке судей Дрейфуса и обвинителей Бейлиса, а кое-кто - и на языке «Майн Кампф».

4 Вероятно, имеется в виду моя рецензия на книгу стихов «82 сонета и 28 стихотворений о любви», опубликованная в «Новом мире» (1995, № 10).

Один факт Александра Исаевича
Почему Солженицын — писатель, а не историк?

Как нобелевский лауреат грешил против истины и что из этого получилось.

~~~~~~~~~~~

«Крамола» от Юрия Полякова

Личность одного из отечественных лауреатов Нобелевской премии в области литературы Александра Исаевича Солженицына не раз становилась предметом жарких споров.

Очередной их виток начался осенью 2014 года с высказывания главного редактора «Литературной газеты» писателя Юрия Полякова : «Наша основная задача заключается в том, чтобы отечественная история — военная, политическая и прочая (и в том числе, разумеется, история культуры) — работала на воспитание гражданина, ответственного за судьбу своей страны и понимающего, что Россия — это сверхценность.

На этом фоне, к примеру, нынешний «заблаговременный» предъюбилейный ажиотаж в связи с приближающимся столетием А. И. Солженицына, на мой взгляд, выглядит в какой-то мере неуместным. Не стану обсуждать литературно-художественные достоинства его творений, однако вынужден заметить: Солженицын не просто уехал в своё время из Советского Союза (а СССР, хотим мы того или нет, по сути, одна из политических версий исторической России), но фактически призывал американцев начать против него войну. Никто не предлагает вычеркнуть Солженицына из списка выдающихся соотечественников, но и культовую фигуру из него лепить явно не следует. Чтобы деятели культуры молодого поколения не делали для себя заведомо порочных выводов».

Единым фронтом

На Полякова тут же обрушился целый поток гневных отповедей тех, для кого творчество Солженицына близко и дорого.

Вдову писателя, Наталью Солженицыну , разгневала трактовка обстоятельств покидания Солженицыным СССР.

«Вы не можете не знать, что в феврале 1974 года Солженицын был арестован, лишён гражданства и под конвоем выслан из страны. Об этом гражданам СССР сообщил ТАСС в центральной прессе. Если, зная это, Вы печатаете приведённые выше слова — значит, Вы сознательно лжёте. Если же Вы не знаете этого всеизвестного (по крайней мере, в истории литературы ХХ века) факта, то странно, как Вы при этом возглавляете „Литературную газету“», — публикует ответ вдовы Полякову «Российская газета».

Следом к Полякову обращается известный актёр Евгений Миронов , сыгравший главную роль в сериале по произведению Солженицына «В круге первом»: «Нет никакого смысла спорить с Вашими нападками на личность и творчество Александра Солженицына, хотя гнусность тона и лживая суть обвинений в его адрес заставляют с содроганием вспомнить о самых мрачных страницах в истории нашей страны. История всё расставит по своим местам, хотя и сейчас уже в общих чертах очевидно, какое место в ней займёт Солженицын, а какое — Поляков».

Писатель Захар Прилепин на страницах своего «Живого Журнала» пишет: «Нападки на Солженицына делают патриотическое движение в России не сильнее, а слабее… Если мы сейчас, накануне юбилея, постараемся «спихнуть» Солженицына — его подхватят эти вот «лучшие люди страны» и будут кричать о том, что национальные святыни и национальные трагедии нужны и важны только им».

Режиссёр Алексей Герман-младший в своём блоге на «Эхе Москвы» пишет: «Теперешняя атака на Солженицына, составной частью которой является ложь о тесном сотрудничестве писателя с ЦРУ, ложь о преувеличении им масштабов террора, ложь о его ненависти к своей стране — это не только и не столько попытка пересмотра места Солженицына в истории, сколько сознательная и просчитанная подготовка для морального оправдания будущего витка террора. Ведь если великий писатель наврал, то, возможно, обманули и все остальные. И ничего не было. Миллионов жертв в лагерях, расстрелов, голода».

Нужно заметить, что на защиту Солженицына единым фронтом встали люди с прямо противоположными взглядами — государственник Прилепин и либерал Герман-младший.

Это является ярким доказательством того, что Солженицын — фигура сложная и противоречивая.

О миллионах жертв сталинизма

Говорить о литературных достоинствах и недостатках произведений нобелевского лауреата нет смысла, потому что разговор рискует скатиться в категорию «нравится — не нравится».

Гораздо интереснее поговорить о «лжи» и «вранье», которых, по мнению защитников писателя, нет и в помине.

«Архипелаг ГУЛАГ» и эпопея «Красное колесо» критикуются историками нещадно, как раз из-за того, что многие цифры и факты, которые приводит автор, если их сравнивать с результатами серьёзных исследований, мягко говоря, вызывают серьёзные сомнения.

Давайте поговорим только об одном из них, но, пожалуй, наиболее ярком и заметном — о числе жертв советского режима.

Спор о том, что и как об этом писал Солженицын, тоже не нов. Вот, к примеру, что говорил в интервью «Российской газете» в ноябре 2012 года писатель Максим Кантор : «Да, сталинизм был ужасен, тоталитаризм плох, а коммунизм есть, возможно, фальшивая утопия, но, оценивая своё недавнее прошлое, надо опираться на твёрдые знания, а не на догадки или эмоции. В ходе репрессий и во время коллективизации погибло много людей — скажите, пожалуйста, сколько? Назовите их имена. Пора обнародовать точный мартиролог жертв тоталитарной власти. А не гадать, кто прав — Солженицын, который говорит о 67 миллионах, или его оппоненты, настаивающие на цифре в три миллиона.

Но, может быть, уже достаточно посыпать голову пеплом и считать эти миллионы? Разница, конечно, велика — шестьдесят или три, но так ли уж это существенно для сегодняшнего поколения? Меняет ли это что-либо в массовом сознании?

…Если мы с вами узнаем, что погибло не 66,7 миллиона, как пишет Солженицын, а три миллиона, как показывают архивы, то это уже не позволит говорить о геноциде советского народа. Геноцида не было. Коммунисты геноцид не устраивали. Если же верить Солженицыну, картина получается совершенно другой, вот оттуда и утверждения некоторых историков, в том числе и наших, российских, что Гитлер нёс освобождение от коммунизма».

Проходит пять дней, и в той же «Российской газете» Кантору возражает вдова Наталья Солженицына: «Недобросовестные оппоненты приписывают Солженицыну утверждение, что в ГУЛАГе погибло 66 миллионов человек. Между тем вот его точные слова: «По подсчётам эмигрировавшего профессора статистики И. А. Курганова , от 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода, повышенной смертности в лагерях и включая дефицит от пониженной рождаемости, — [внутреннее подавление] обошлось нам в… 66,7 миллиона человек (без этого дефицита — 55 миллионов)» («Архипелаг ГУЛАГ», часть 3, гл. 1; курсив мой — Н. С.). И в одном из интервью 1976 года: «Профессор Курганов косвенным путём подсчитал, что с 1917 года по 1959 только от внутренней войны советского режима против своего народа, то есть от уничтожения его голодом, коллективизацией, ссылкой крестьян на уничтожение, тюрьмами, лагерями, простыми расстрелами, — только от этого у нас погибло, вместе с нашей гражданской войной, 66 миллионов человек» (публицистика: В 3 т. Т. 2. С. 451; курсив мой. — Н. С.)».

Так говорил Солженицын

Так что же на самом деле писал и говорил на эту тему Александр Исаевич Солженицын?

Число потерь российского народа за годы советского режима он приводил неоднократно.

Вот страница восемь 2-го тома «Архипелага ГУЛАГ», 1991 года выпуска, издательство «ИНКОМ»: «И во сколько же обошлось нам это «сравнительно лёгкое» внутреннее подавление от начала октябрьской революции? По подсчётам эмигрировавшего профессора статистики И. А. Курганова, от 1917 до 1959 года без военных потерь, только от террористического уничтожения, подавлений, голода, повышенной смертности в лагерях и включая дефицит от пониженной рождаемости, — оно обошлось нам в… 66,7 миллиона человек (без этого дефицита — 55 миллионов)».

А вот ответ на вопрос во время пресс-конференции в Париже 10 апреля 1975 года, включённый в издание «Солженицын А. Публицистика. Статьи и речи», выпущенное в Париже в 1989 году:

«— Вы называете 50-60 миллионов погибших русских — это только в лагерях или включая военные потери?

— Более 60 миллионов погибших — это только внутренние потери СССР. Нет, не войну имею в виду, внутренние потери».

Или вот, известное интервью испанскому ТВ 20 марта 1976 года, текст которого есть в том же парижском издании 1989 года:

«Профессор Курганов косвенным путём подсчитал, что с 1917 года по 1959 только от внутренней войны советского режима против своего народа, то есть от уничтожения его голодом, коллективизацией, ссылкой крестьян на уничтожение, тюрьмами, лагерями, простыми расстрелами — только от этого у нас погибло, вместе с нашей гражданской войной, 66 миллионов человек… По его подсчётам, мы потеряли во Второй мировой войне от пренебрежительного и неряшливого её ведения 44 миллиона человек! Итак, всего мы потеряли от социалистического строя — 110 миллионов человек!»

Ху из мистер Курганов?

И здесь пора задать вопрос: ху из мистер Курганов, на которого ссылается писатель?

У уроженца города Кургана Вятской губернии Ивана Алексеевича Курганова довольно богатая биография. Выходец из крестьянской семьи, родившийся в 1895 году, до Первой мировой войны он служил бухгалтером, затем воевал на Кавказском и Западном фронтах, после Октябрьской революции стал бойцом Белой армии.

Дальнейшие хитросплетения судьбы Ивана Курганова приведу по биографии, опубликованной в книге Е. А. Александрова «Русские в Америке», вышедшей в 2005 году: «Был захвачен большевиками (1920) и, избежав расстрела, вернулся в Петроград, но в 1921 в связи с Кронштадтским восстанием был арестован как бывший белый офицер. После подавления восстания вышел на свободу и стал служить в кооперативных организациях. Одновременно учился. Скрыв своё участие в Белой армии, преподавал в Ленинградском финансово-экономическом институте и в Московском кооперативном институте. В 1934 получил звание профессора и в 1940 удостоен степени доктора экономических наук. Автор учебника по торговому учёту и планированию, учебника по оперативно-балансовому учёту и ряда научных работ по теории учёта фондов, теории баланса. В СССР [Союз Советских Социалистических Республик] опубликовал 12 трудов. В 1941-1942 — в блокадном Ленинграде. Весной 1942 эвакуирован на Северный Кавказ накануне его занятия немецкой армией, занимал пост исполняющего должность директора Ленинградского финансово-экономического института».

Чудны дела твои, Господи! В стране вовсю бушует «большой террор», а скрывший своё прошлое бывший белый офицер удостаивается звания доктора экономических наук, пишет учебники, преподаёт и как ценный для страны учёный эвакуируется из блокадного Ленинграда.

Читаем в той же биографии: «С августа 1942 — в немецкой оккупации, работал в органах самоуправления на Северном Кавказе. Зимой 1942-1943 с семьёй выехал через Киев и Львов на Запад, оказавшись в Германии. Сочувственно относился к Власовскому движению, однако ввиду антинацистских высказываний Курганова нацисты не разрешили его кооптацию в члены КОНР [Комитет освобождения народов России]… После окончания военных действий бежал с семьёй в американскую зону оккупации, откуда эмигрировал в США… В 1957 участвовал в работе Конгресса за права и свободу в России, состоявшегося в Гааге, был заместителем председателя и председателем Координационного центра освобождения народов России, председателем Координационного центра антибольшевистской борьбы. Подвергался угрозам со стороны большевистской агентуры. В 1959 перешёл на научно-публицистическую работу».

То бишь сотрудничавшего с нацистами учёного, бежавшего вместе с ними на Запад, не взяли в созданный нацистами из своих пособников власовский Комитет освобождения народов России из-за… антинацистских высказываний.

Оставим это на совести биографов. Надо же было как-то пытаться избавить Курганова от клейма «нацистского пособника».

«Три цифры»

После истории с личностью Курганова давайте посмотрим, что он писал о потерях России от большевистского режима. Вот что сообщал Курганов в своей работе «Три цифры», которая неоднократно печаталась в эмигрантской прессе, а в 1990 году была опубликована и в газете «Аргументы и Факты» за номером 13 (494):

«Ф. Достоевский ещё в 1871 г. высказал предположение, что социальное переустройство общества может обойтись народу в сто миллионов голов.

Революция в России началась восстанием 1917 г., затем развернулась в Гражданской войне, индустриализации, коллективизации и в полном переустройстве общества. Народ за это время понёс действительно крупные потери, особенно в начальный период революции и в период диктатуры Сталина. Вот некоторые цифры:

— естественный прирост населения за 1918-1939 гг. нормально должен быть 64,4 млн (по коэффициенту 1,7, принятому за основу демографических расчётов Госплана СССР);

— механический прирост населения в 1940 г. — 20,1 млн чел. Сюда включено население территорий, присоединённых в 1940 г., а также последующие присоединения (900 тыс. — Карпатская Русь, 100 тыс. — Тува и население уточнённых в 1945 г. границ с Польшей);

— естественный прирост населения за 1940-1959 гг. в современных границах нормально должен быть 91,5 млн;

— следовательно, общая численность населения в 1959 г. должна была составлять 319,5 млн;

— в действительности по переписи 1959 г. оказалось 208,8 млн.

Общие потери населения — 110,7 млн.

Таким образом, население СССР потеряло в связи с событиями 1917-1959 гг. сто десять миллионов человеческих жизней».

110 миллионов человеческих жизней — просто чудовищные потери!

Менделеев и финны

Самое интересное, что и они не предел. И вывести ещё более масштабную цену большевизма в России можно из работы куда более авторитетного учёного, нежели Курганов, — Дмитрия Ивановича Менделеева .

Отец периодической системы элементов интересовался не только химией, но и другими науками, в частности демографией. В 1906 году в работе «К познанию России» он писал, основываясь на данных первой общероссийской переписи 1897 года: «Для всей же России, взятой как целое, на основании данных, собираемых Центральным статистическим комитетом Мин-ва В. Д. о числе рождающихся и умирающих, должно принять прирост никак не менее 15 чел. в год на 1000 жителей. Это допущение даёт следующее вероятное количество всего населения России по годам:

…1950 — 282,7 млн. 2000 — 594,3 млн».

По официальным данным Всесоюзной переписи населения 1989 года, в СССР проживало 286,7 миллиона человек. То есть, отталкиваясь от прогноза Менделеева, можно заявить, что советская власть обошлась России в 250-300 миллионов человеческих жизней.

Эти цифры, кстати, приводились в 1996 году, во время президентской гонки, дабы доказать, что голосовать за коммуниста Геннадия Зюганова могут только «кровавые маньяки».

Пока вы, многоуважаемые читатели, не убежали вешать коммунистов на столбах и требовать «Нюрнберга-2», предлагаю вам сравнить Советский Союз с Финляндией.

Вышедшая из Российской империи и благополучно не попавшая под власть большевиков Суоми по той же схеме расчётов прироста населения должна была иметь к 1960 году 6,34 млн человек. А в реальности имела 4,43 млн.

В Финляндии была своя Гражданская война, в которой победили «белые», и она унесла около 30 тысяч жизней. Советско-финская и Вторая мировая война вместе взятые унесли около 130 тысяч финнов. Даже если округлить все эти потери до 200 тысяч, встаёт вопрос — где ещё 1,7 миллиона финнов? Это жертвы кровавого режима Маннергейма и его последователей? А кто ещё мог истребить треть населения страны?!

Неверный метод

Всё дело в том, что расчёты Менделеева и его современников были построены на том, что коэффициент прироста населения будет сохраняться на том же уровне, что на рубеже XIX-XX веков.

Однако более поздние исследования учёных-демографов открыли явление, получившее название «демографический переход». Суть его состоит в том, что любая страна по мере своего социально-экономического развития проходит три демографические стадии. На первой из них население растёт медленно, поскольку высокая рождаемость компенсируется столь же высокой смертностью. Затем благодаря развитию медицины смертность резко снижается, в то время как рождаемость по-прежнему остаётся на высоком уровне. Вследствие этого прирост населения резко возрастает. Это вторая стадия. Наконец, происходит снижение рождаемости и, как результат, снижение прироста населения. Это третья стадия. Причины снижения рождаемости кроются в переходе основной массы населения к городскому образу жизни, эмансипации женщин и т. п.

То есть, проще говоря, развитое общество переживает процесс снижения прироста населения. В современной Европе он достиг уровня, когда естественный прирост либо минимален, либо переходит в естественную убыль.

И когда Курганов в своей работе рисует СССР коэффициент прироста 1,7, он умалчивает, что в 1920-1940-х годах коэффициент прироста в Великобритании равнялся 0,49 процента, в Германии — 0,61, а во Франции — и вовсе 0,13.

А коэффициент прироста 1,7, заявленный как принятый Госпланом, на деле является коэффициентом прироста населения Российской империи 1909-1913 годах.

Чем успешнее развивался Советский Союз, тем ниже у него, как и в других развитых странах, становился коэффициент прироста населения.

Тема Курганова, обработка Солженицына

Менделеев об этом не знал. А Курганов? Конечно, знал. Тогда почему продолжал лгать?

Потому что очень кушать хотелось. Продавать же на Западе в эпоху холодной войны серьёзные исследования об СССР было куда труднее, чем политические «ужастики».

Кстати, Иван Алексеевич Курганов умер в Нью-Йорке в 1980 году, всего несколько лет не дожив до того момента, когда разоблачители ужасов сталинизма уже в СССР стали приводить его работы в качестве доказательств масштабов «коммунистического террора».

Интересно, что даже в эмигрантских кругах о кургановских манипуляциях прекрасно знали и серьёзно их критиковали.

«А при чём же здесь Солженицын? — возмутится поклонник творчества писателя. — Ну, сослался автор на ненадёжный источник, он же подчёркивал, что не сам эти цифры придумал!»

Начнём с того, что Солженицын, позиционировавший себя не просто как писатель, а как исследователь, не мог не знать о порочности расчётов Курганова.

Но главное не в этом. Солженицын придал цифрам Курганова смысл, который он сам в них не вкладывал.

Что пишет Курганов? «Население СССР потеряло в связи с событиями 1917-1959 гг. сто десять миллионов человеческих жизней».

А Солженицын говорит: «Итак, всего мы потеряли от социалистического строя — 110 миллионов человек».

То есть нобелевский лауреат объявляет жертвами социализма всех: и десятки миллионов фантомов, которые, как было доказано выше, и не должны были появиться в силу законов демографии, и 27 миллионов, погибших в Великой Отечественной войне, и жертв «красного террора», и жертв «большого террора», и жертв «белого террора», и белогвардейцев, и красноармейцев, и ни в чём не повинных эмигрантов, и тех, кто, как Курганов, стал нацистским пособником и бежал на Запад, спасаясь от заслуженного возмездия.

Не сотвори себе кумира

Если поклонникам Александра Солженицына режут слух слова «ложь» и «враньё», можно называть это «литературным вымыслом» — в любом случае речь идёт о неправде. Неправде, которую тиражировал человек, призывавший «жить не по лжи».

И здесь появляется новый аргумент: «Да какая разница? Если погибло не 110 миллионов, а даже 1 миллион — разве это отменяет реальность ГУЛАГа и «большого террора»?»

Нет, не отменяет. Однако подобная неправда искажает до неузнаваемости реальную картину того, что происходило в стране в годы советской власти. Такая неправда позволяет приравнивать советский социализм к немецкому нацизму и, более того, заявлять, что преступления советского режима чудовищнее.

Осенённая именем Солженицына неправда гуляет по миру, вбивается в сознание новых поколений. И вот уже молодые люди спешат подражать «героям УПА, пламенным борцам со Сталиным и Гитлером, двумя главными поработителями человечества XX века».

А затем эти молодые люди во славу своих героев убивают женщин и детей в Донбассе…

Впрочем, не будем углубляться в эту тему.

Какой же можно сделать вывод? Александр Исаевич Солженицын — писатель и публицист, но никак не историк. Считать «Архипелаг ГУЛАГ» и «Красное колесо» достоверным историческим исследованием, объективно отражающим эпоху, можно с теми же основаниями, с какими роман Александра Дюма «Три мушкетёра» можно считать учебником по истории Франции.

С пеной у рта отстаивать непогрешимость и «неполживость» нобелевского лауреата — значит, грешить против истины.

Собственно, об этом и говорит Юрий Поляков: «Никто не предлагает вычеркнуть Солженицына из списка выдающихся соотечественников, но и культовую фигуру из него лепить явно не следует. Чтобы деятели культуры молодого поколения не делали для себя заведомо порочных выводов».

Воспоминания и впечатления Александра Пыльцына

Прежде всего, несколько слов к читателю. Взявшись за эту тему, я рассчитывал ограничить себя небольшим эссе, поскольку с одиозным именем «Солженицын» у меня связаны личные фронтовые воспоминания и впечатления, ставшие поводом для размышлений. Однако, круг явлений, происходящих вокруг этого имени, оказался настолько широк, и внедрение «солженицызма» в систему среднего и высшего образования в постсоветской России вызывает у нас, фронтовиков Великой Отечественной, серьёзные опасения…

Современные политиканы любят кричать, что Советский Союз, по их мнению, был одним большим «Гулагом». Но все, кто смотрят наши телепередачи сегодня, не могут отрешиться от мысли, что именно теперь все мы либо за решёткой КПЗ, либо в зале суда, либо ещё хуже - посреди бандитских разборок. Поскольку телевидение теперь вещает и на весь мир, мы создаём однозначное мнение за рубежом о русских, как о народе диком, бандитском, далёком от цивилизации.

В первую очередь наши опасения связаны с тем, что процесс воспитания патриотизма у новых поколений направлен по ложному, именно соЛЖЕницынскому направлению. Ещё более опасно то, что переиначивание нашей российской истории пагубно сказывается на формировании морально-нравственных качеств общества. Предлагаемые читателю мои материалы, конечно же, не исчерпывают эту тему и не претендуют на истину в последней инстанции.
Но если прочитавшие их смогут преодолеть создаваемый искусственно образ «правдивого гулаговеда» и его извращённого представления о советском периоде истории нашей Родины, то буду считать свою работу небесполезной.

1. С чего начинается… Солженицын в памяти современников и в российской истории

Появление Солженицына в моей памяти «застолбилось» ещё в годы Великой Отечественной. В марте 1945 года после тяжёлых боёв за немецкий Штаргард (ныне польский Старгард-Щециньски) нас, командиров рот штрафбата, помню, поразило одно сообщение батальонного «особиста» Глухова. Он рассказал, что некоторое время назад в войсках был разоблачён, и по распоряжению большого начальника из «Смерша», арестован командир артиллерийской батареи. По его словам, этот артиллерист создавал антисоветскую группу или партию, и собирался после победы организовать свержение Сталина.

Тогда, в начале весны 1945 года, в ответ нашему «смершевцу-особисту» я сказал, что хотел бы взять в свою роту, если его направят в штрафбат. Мои штрафники смогли бы вытряхнуть из него эту дурь. На что Глухов сказал, что, во-первых, этот артиллерист политический арестованный, и его от фронта увезут подальше, чтобы он не сбежал к противнику,. Во-вторых, чтобы размотать все верёвочки и связи его с этой группой, органам следует повозиться с ним и его «друзьями». И тогда стало понятно, что этот артиллерист сознательно создал ситуацию, повлекшую за собой обязательный арест и удаление с фронта, то есть это было фактическое злостное дезертирство с поля боя.

В нашем офицерском штрафбате практически не было штрафников-дезертиров. Были офицеры, опоздавшие из отпуска не на день-два, а на более значительные сроки. Были даже не вовремя возвратившиеся из госпиталей после ранений, которым вменяли в вину тоже какую-то форму дезертирства (оправдано или нет - другой вопрос). Но откровенных дезертиров с поля боя среди офицеров просто не знаю, и к такого рода преступлениям было отношение однозначное: омерзительное, как к с самому низкому человеческому поступку на войне. Примерно такое же, если не более мерзкое преступление, по нашему мнению, совершил тогда этот артиллерийский капитан.

Я не обратил тогда внимания или просто не запомнил, назвал ли особист фамилию этого командира батареи, но все мы были удивлены, как это боевой офицер-артиллерист, задумал такое злое дело перед нашей недалёкой Победой, к которой мы уверенно идём именно под руководством Сталина. Да я уже и в своих стихах, написанных ещё в декабре 1944 года, считал, что Победа придёт «весной, в начале мая». Не обратили мы тогда внимание на то, что это был не такой уж боевой офицер, «из батареи звуковой разведки», «батареи без пушек». Потом за делами фронтовыми-боевыми забылось вообще это сообщение «особиста».

Вспомнил о нём я лишь после того, как прочёл в ноябре-декабре 1962 года в «Новом Мире» нашумевший «Один день Ивана Денисовича». Я узнал, что написал его «писатель» Солженицын, что он был на фронте командиром артбатареи, и арестован за 3 месяца до победы. Это показалось мне чем-то знакомым, т.н. «дежавю», будто что-то похожее со мной уже случалось. Потом мне чётко вспомнилась та история, которую поведал наш батальонный «особист» старший лейтенант Глухов. И чем больше я узнавал об этом Солженицыне, тем больше был уверен, что тогда речь шла именно о нём.

С первой публикации «… Ивана Денисовича», подпольных и зарубежных, а потом и массовых изданий его «Архипелага...» в постсоветской России, и до сегодняшнего дня личность и творчество Александра Исаевича Солженицына вызывают незатихающие споры. Да и отношение к нему, как к «новому гению» русской литературы, истории, морали и нравственности далеко не однозначно.

Цель этих моих размышлений о Солженицыне - раскрыть его как человека непорядочного, подлого, лживого, хотя многие из упомянутых мною фактов уже давно обнародованы и не будут для читателя сенсацией. Однако слишком очевидно, что в наше время общество упорно пичкают дикими солженицынскими мифами, основанными на беспардонной лжи и невежестве. И сегодня, когда власть имущие чиновники от истории, культуры и образования стараются всеми способами реанимировать «величие» отвергнутого советской общественностью и властью «гения», главное - помочь освободиться от мифов, искусственно создаваемых вокруг «великого пророка». Может, эти мои рассуждения помогут заблудившимся в оценках значимости этого человека, объективно оценить его личность и тот огромный вред, нанесённый им отечественной истории и литературе, русскому народу и России вообще.

12 декабря 2013 года Президент Владимир Путин огласил ежегодное Послание Федеральному Собранию. Пожалуй, одним из давно не упоминаемых никакими представителями современной российской власти тезисов, было о воссоздании системы статистической оценки уровня технологического состояния отраслей экономики.

«В советский период такая система работала- ликвидирована, ничего на этой базе не создано, нужно ее воссоздать» - сказал Президент.

Да, в советское время работали многие системы, например социального обеспечения, образования, здравоохранения и многие другие. Пусть не самым идеальным образом, но надёжно работала система борьбы с коррупцией. Ныне же, кроме громогласных заявлений и деклараций о том, что эта беда продолжает разъедать страну, решительных мер не принимается, что видно хотя бы по Сердюкову, Васильевой и многим другим.

Всем давно ясно, что очень многие достижения и позиции социалистической Родины, каким был СССР, незаслуженно отвергнуты, забыты, оболганы. Помнится, сколько небылиц нагорожено на советскую систему планирования, на исторические пятилетки. Все пытались закрыть лозунгом «рынок сам расставит нужные приоритеты», «рынок всё отрегулирует». А ныне, через 20 лет, опомнились, поняли, что без плановой системы развития страны не прожить. И тогда стали прибегать к непонятным «дорожным картам» по американскому образцу. После тотального разрушения Сердюковым военно-научной основы системы подготовки офицерских кадров, с большими потерями уже пытаемся восстанавливать её, возвращаясь даже к воссозданию военных кафедр в вузах. Так, вероятнее всего когда-то произойдёт и с объективной оценкой Солженицына. Но, судя по всему, будет это ещё очень не скоро, да может быть и поздно.

Ведь пока в постсоветской России ещё не признали даже очевидную истину о лучшей в мире советской системе образования и науки. В них внедряются чуждые нашему обществу «Болонская система» и «ЕГЭ». Государственная система здравоохранения заменена коммерциализированной «медицинской услугой» больниц и поликлиник, продолжается их дальнейшее разрушение и распродажа,

Уж как только не обвиняли и советскую власть, и общественность в гонениях «борца за правду», в преследовании «инакомыслящего гения», как только не насаждают насильственно «со-лже-ницызм» новым поколениям чуть ли не с дошкольного возраста. А на самом деле, если чуть поменять буквы в этом новом «… изме», получается всего только «со-ЛЖЕ-цинизм», именно ЦИНИЗМ в полном смысле этого слова.

Придет, однако, время, когда признаем, что и оценка личности и творчества Солженицына в советское время «работала правильно» и «её нужно воссоздать». Да разве можно будет воссоздать загубленную мораль и нравственность многих поколений, в умы которых будет вдолблено солженицынское понятие этих качеств личности.

Ещё во время холодной войны против СССР были использованы в разной степени броские, эффективные фразы, лозунги, концентрирующие внимание масс, отвлекающие их от сути насущных явлений. Так наш язык стал изобиловать банально-либеральными фразами или словами «права человека», «свобода слова», «демократизация», «свободный рынок». А так же «оттепель», «разрядка», «сталинизм», «больше гласности - больше социализма», «перестройка», «новое мышление», «социализм с человеческим лицом» и несть им числа.

Особняком стоит «слоган», созданный Солженицыным, и выпущенный в эфир при колоссальной информационной поддержке Запада, а теперь и самой России - это «Архипелаг ГУЛАГ».

Создав его, Солженицын сознательно внес личный вклад в разрушение великого государства СССР, сопоставимый с оружием массового поражения. Катастрофическое разрушение СССР принесло страдания, войны и преждевременную смерть десяткам миллионов бывших советских граждан. Эти массовые жертвы в значительной мере и на совести Солженицына, ставшего нобелевским лауреатом именно за это, а не за «литературные подвиги», что бы он ни утверждал при жизни, и что бы о нём ни говорили его «благодетели» сегодня.

Очень многие здравомыслящие люди отмечают, что в самой Германии, например, не нашлось немца-автора, заклеймившего на весь мир немцев за злодеяния Второй мировой войны. В Америке не оказалось никого, кто призвал бы янки покаяться за множество жесточайших эпизодов массового уничтожения людей и химическую войну в Юго-Восточной Азии, и хладнокровное убийство уже миллионов беззащитных в Африке, Ближнем Востоке, не говоря уже об атомной бомбардировке Японии. Нет автора, проклявшего всех китайцев, Мао Цзе Дуна и Китай за десятки миллионов жертв культурной революции. Зато в России нашёлся автор из русских, проклявший свою страну за социализм, за развитие и обогащение страны и её народов, требовавший покаяния за Великую Победу над мировым злом - гитлеровским фашизмом. Мало того - призывавший силы международного империализма практически уничтожить свою родину только потому, что в ней прочно утвердилась власть, не угодная ему, Солженицыну и таким же отщепенцам!

2. «Критика Сталина» или продуманное дезертирство с фронта

Все события, касающиеся Солженицына, связанные и с моим фронтовым, штрафбатовским прошлым, и с современными публикациями, искажающими правду об этом недостойном такой похвалы человеке, каким оказался бывший фронтовик Солженицын, побудили меня ознакомиться с объективной литературой о его жизни и предательстве. В том числе я с большим интересом прочёл книгу первой жены Солженицына, Натальи Решетовской «В споре со временем» (Издательство АПН, Москва, 1975).

Представила большой интерес и подробно документированная работа чешского писателя Томаша Ржезача, проживавшего некоторое время в Швейцарии и принадлежавшего к узкому кругу друзей А. И. Солженицына. Более того, он был вначале его поклонником и даже сотрудником. Но не только в Швейцарии после появления на свет опусов Солженицына, многие его друзья выразили свое возмущение и навсегда отвернулись от него. Соприкоснувшись близко с ним и с его нравственными позициями, достаточно хорошо узнав писателя, и Ржезач, по возвращении к себе на родину, занялся осмыслением противоречий, обнаруженных при непосредственном общении с Солженицыным и знакомстве с его жизнью. Большой фактический материал автор почерпнул во время своих туристических поездок по Советскому Союзу, где познакомился и с бывшими друзьями и помощниками Солженицына, вовлечёнными им в свою нечистую политическую игру. Все это позволило Томашу Ржезачу взяться за написание большой, аргументированный, с опорой на подлинные документы книги «Спираль измены Солженицына» (Авторизованный перевод с чешского, Издательство «ПРОГРЕСС», Москва 1978).

Эта книга отличается прежде всего, строгой объективностью. Солженицынским вымыслам автор противопоставляет неопровержимые и документально подтвержденные факты, что особенно ценно.

Уже после «отсидки» Солженицына и после выхода в свет его «произведений», мне, да и большинству исследователей «феномена» «Узника ГУЛАГа», стало ясно: Солженицын знал, что за подобную деятельность не только в армии во время боевых действий, но любого ждут трибунал и расстрел, если только… не найти какого-нибудь выхода. И выход им был найден, даже заранее определён. Солженицын продумал свои планы до тонкостей, и делает всё, чтобы на его след вышли как можно скорее. Видимо, вырисовывалась у него нежелательная перспектива перевода из батареи звуковой разведки, всю войну благополучно дислоцировавшейся в достаточном отдалении от переднего края, в подразделения огневые, где вероятность попасть под обстрел противника во много раз выше. Не иначе, как взыграла в человеке банальная трусость и осознание возможной гибели его, Солженицына, ещё не ставшего «Великой Знаменитостью», вторым «Львом Толстым», что так назойливо мерещилось ему уже много лет ещё со студенческой скамьи. Единственной возможностью спасения было любыми способами надёжно покинуть ставший так опасным для «драгоценной жизни будущего гения» фронт.

И вот, чтобы создать впечатление не одиночки-антисоветчика, а некоего военно-политического заговора, Солженицын вовлекает в свои эпистолярные сети как можно больше людей, даже не подозревающих истинных целей бесед со словоохотливым попутчиком или содержания его писем.

На фронте, по крайней мере, весь офицерский состав хорошо знал, что все письма с фронта (да и на фронт) жёстко и 100-процентно контролируются огромным аппаратом военной цензуры. Мы, например, даже наловчились сквозь цензурные рогатки сообщать родным в письмах названия городов, которые проходили с боями, упоминая в письмах лишь имена «знакомых», кому или от кого предавали приветы, и по начальным буквам этих имён наши адресаты узнавали эту тайную информацию.

Итак: Солженицын точно знает (не может не знать!), что письма подвергаются цензуре, и все-таки не просто «критикует Сталина», как говорит сам Солженицын, а в своих многочисленных корреспонденциях пишет о том, как после победы он будет вести «войну после войны». И при этом хранит у себя в полевой сумке «Резолюцию N 1», где сказано: «Наша задача такая: определение момента перехода к действию и нанесение решительного удара по послевоенной реакционной идеологической надстройке». И далее: «Выполнение всех этих задач невозможно без организации. Следует выяснить, с кем из активных строителей социализма, как и когда найти общий язык». Даже без всякого преувеличения это был документ, подтверждающий зарождение вроде бы хорошо организованной враждебной группы. Это не просто «антисталинские ругательства», и даже не просто критика Верховного каким-то младшим офицером-артиллеристом. Это на уровне того, как если бы командир батареи хранил у себя Майн Кампф и портрет Гитлера. Николай Виткевич, его адресат, подставленный своим школьным другом, как сообщник, признает: «Ну, не на что обижаться, что дали срок. (Из интервью 1992 г.). Хотя, чего уж соображать: 26-летнему капитану: не просто ругать Верховного Главнокомандующего во время войны! Да еще в военной переписке, заведомо подвергаемой цензурному контролю».

В связи с этим я вспоминаю осенние бои 1944 года на Наревском плацдарме в Польше в составе 65 армии генерала Батова. Из боевой обстановки и из чётко проявившегося отношения к штрафникам в этой армии, нам стало ясно, да и штрафники это поняли, что новый комбат Батурин и старшие начальники, в подчинение которых мы переданы на время боёв, не выпустят отсюда ни одного штрафника, который не искупит вину свою кровью или жизнью. Тогда мы стали терять своих боевых товарищей, в том числе и тех, кого считали заслужившими освобождения за боевые подвиги, без ранений, как это было нормальным при комбате Осипове в составе армии генерала Горбатова. Но так считали мы, а вот и Батурин, и видимо генерал Батов со своими комдивами, как оказалось, были другого мнения. И вот тогда мне мой взводный принёс листок бумаги, на котором были стихи:

Нас с Батуриным-комбатом
Взял к себе на Нарев Батов.
Ну, а это не Горбатов,
Не жалел бойцов штрафбата.

Для него штрафник - портянка.
Он только тех освобождал,
Кто ранен, кто погиб под танком,
А остальных на пули гнал!

Честно говоря, я опасался, что этот стишок может дойти до комбата, а то и до самого командарма Батова, и тогда найдут авторов, и не сдобровать им, а может и кому то из нас, их командиров. Потому и уничтожил этот стих, прочно, однако, засевший в моей памяти. Ведь каждому понятно, что вообще в армии, тем более, на фронте, да ещё в среде штрафников, какая либо критика, не говоря об обвинении начальников, могли закончиться плачевно. На фронте, где «Приказ начальника - закон для подчинённого» стократ строже, чем в армии вообще, подчинённые никак не могут быть в оппозиции к начальнику, критиканами его приказов и даже личности, тем более, к начальнику высокого ранга.

Офицер Солженицын не просто «критиковал» Сталина, письма его носили явно организационный антисоветский характер, документальное свидетельство подготовки свержения советской власти. Это был «хитрый ход», чтобы продуманно попасть по «политической» 58-й статье УК РСФСР, и одновременно избежать, самого худшего - попасть в штрафбат (туда по 58-й не посылали!). И уж, конечно исключить возможный перевод с благополучной батареи звуковой разведки хоть и из ближнего, но всё-таки тыла, на огневую батарею с настоящими орудиями и настоящей линией огня. Подобная рокировка практиковалась на фронте нередко, а в последние полгода войны - особенно. В то время и к нам в штрафбат направлялись офицеры на командные должности из войск второго эшелона. А от Солженицына в это время открытым текстом на разные полевые почты и в города страны летят письма «об организации, которая после войны займётся низвержением Сталина и советской власти». Их получают и школьные друзья, и случайный попутчик, и даже собственная жена. Со стороны создаётся устойчивое впечатление широкой, разветвлённой сети антисталинистов-антисоветчиков.

Со слов Кирилла. Симоняна, Николая Виткевича, школьных друзей, а теперь главных адресатов Солженицына, можно узнать, что на следствии он «заложил» буквально их всех. Виткевича, который якобы «с 1940 г. систематически вел антисоветскую агитацию», и такого же близкого друга Симоняна, который, оказывается, «враг народа, непонятно почему разгуливающий на свободе». Даже свою жену Наталью Решетовскую, школьную подругу Лидию Ежерец и случайного попутчика в поезде, некоего моряка Власова указал, как своих сообщников, членов «оперативной пятёрки».

Правда, поначалу посадили только прямого адресата - Виткевича. Когда много лет спустя профессор Симонян выступил с открытой критикой взглядов Солженицына, тот в ответ публично посожалел: «Ах, жаль, что тебя тогда не посадили! Сколько ты потерял». В интервью 1992 г. Солженицын даже выразил сожаление, что «следствие провели так халатно, ибо при желании (он был даже уверен), что по его записям «можно было всех рассчитать, можно еще 5 человек посадить шутя, из нашего дивизиона. А следователю лень читать, дураку».

Теперь, работая над этим материалом, мне удалось узнать, что тогда 2 февраля 1945 года, действительно последовало телеграфное распоряжение заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» наркомата обороны СССР генерал-лейтенанта Бабича. В нём предписывалось немедленно арестовать командира батареи звуковой разведки капитана Солженицына и доставить его в Москву. 3 февраля армейской контрразведкой начато следственное дело, и 9 февраля Солженицын в помещении штаба дивизиона был арестован, а затем отправлен согласно предписанию. Как говорят «что и требовалось доказать»: цель покинуть фронт достигнута, драгоценная жизнь «гения» вне опасности. Скоро война будет окончена, а по этому долгожданному событию грянет массовая амнистия, нужно только приспособиться к новым условиям.

Следствие по делу Солженицына длилось почти полгода. Ведь нужно же было узнать, действительно ли младший офицер Солженицын был предводителем созданной им антисоветской военной организации. Когда стало всё ясно, 27 июля 1945 года бывший капитан Советской Армии Александр Солженицын приговорён Особым совещанием по статье 58, пункт 10, часть 2, и пункт 11 той же статьи Уголовного Кодекса РСФСР к 8 годам исправительно-трудовых лагерей (всего только 8 лет за такое!) и вечной ссылке по окончании срока заключения. Почему такой малый по тому времени срок заключения, мы постараемся объяснить.

-- [ Страница 1 ] --

На правах рукописи

Алтынбаева Гульнара Монеровна

Литературная критика А.И. Солженицына:

Специальность 10.01.01 – русская литература

диссертации на соискание ученой степени

кандидата филологических наук

Саратов – 2007

Работа выполнена на кафедре русской литературы ХХ века ГОУ ВПО «Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского»

Научный руководитель – кандидат филологических наук, профессор

Людмила Ефимовна Герасимова

Официальные оппоненты – доктор филологических наук, доцент

Владимир Петрович Крючков

кандидат филологических наук

Анастасия Александровна Кочеткова

Ведущая организация – ГОУ ВПО «Ульяновский государственный

технический университет»

Защита состоится «30» мая 2007 г. в 12.00 на заседании диссертационного совета Д 212.243.02 в Саратовском государственном университете им. Н.Г. Чернышевского по адресу: 410012, г. Саратов, ул. Астраханская, 83, корпус 11, факультет филологии и журналистики.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского.

Ученый секретарь диссертационного совета,

кандидат филологических наук, профессор Ю.Н. Борисов

I. Общая характеристика работы

С момента первой публикации и до сегодняшнего дня личность и творчество Александра Исаевича Солженицына вызывают неостывающий интерес, да и отношение к писателю далеко не однозначно.

Несмотря на то, что уже существует обширный свод литературы об А.И. Солженицыне, исследование его творчества ещё только начинается. Очень важным при этом, по мнению всех пишущих о Солженицыне, является синтез различных аспектов, методик и жанров изучения. Это, несомненно, так, хотя есть ещё сферы творческой деятельности писателя, требующие предварительно систематизации и тщательного анализа. Одна из них – литературная критика. «Раздвигая границы» литературы, Солженицын раздвигает и границы писательской критики.

О Солженицыне – интерпретаторе русской литературы говорится в публикациях П. Басинского, В. Бондаренко, Л. Бородина, Р. Киреева, П. Лаврёнова, И. Пруссаковой, а рассмотрению отдельных составляющих критической деятельности писателя посвящены работы Л. Герасимовой, И. Ефимова, Н. Ивановой, Н. Коржавина, Л. Лосева, А. Молько, А. Немзера, Л. Сараскиной, И. Сиротинской, Л. Штерн, участников двух выпусков сборника «А.И. Солженицын и русская культура» (Саратов, 1999, 2004) и др.

Нет практически ни одного значительного исследования творчества Солженицына, где не учитывались бы литературно-критические, публицистические суждения писателя, но чаще всего они привлекаются как вспомогательный материал для проверки, подтверждения, расширения результатов анализа художественных текстов. На публицистические выступления А.И. Солженицына ссылаются в своих работах М. Голубков, Ж. Нива, Р. Плетнев, П. Спиваковский, А. Урманов, Н. Щедрина и др.

Первые подступы к анализу литературной критики А.И. Солженицына как самостоятельного объекта исследования сделаны в кандидатской диссертации Т. Автократовой «Из "Литературной коллекции" А.И. Солженицына как явление писательской критики» (Тюмень, 2004).

До сих пор литературная критика Солженицына в целом не стала предметом специального изучения. В связи с этим новизна и актуальность диссертационной работы видятся в системном анализе комплекса литературно-критических взглядов А.И. Солженицына, жанровой и стилистической специфики его литературно-критического творчества.

Объектом исследования в диссертации стали: «Литературная коллекция»; литературно-критические статьи и заметки; Нобелевская лекция; предисловия и «вступительные слова» к публикациям писателей и учёных; жанр «слова при вручении премии А.И. Солженицына»; публицистика А.И. Солженицына; мемуарные книги «Бодался телёнок с дубом» и «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов»; автобиографические очерки «С Варламом Шаламовым» и «С Борисом Можаевым»; отрывки из «Дневника Р-17»; интервью. Для сопоставления привлекаются художественные произведения А.И. Солженицына.

Предметом исследования являются проблематика, жанры, стиль и образ автора в литературной критике А.И. Солженицына.

Цель работы состоит в том, чтобы выявить систему эстетических взглядов А.И. Солженицына, его историко-литературных представлений, ставшую основой писательской критики, и показать реализацию теоретической позиции художника в жанрах, стиле его критических работ, в специфике вырастающего из них образа автора.

Цель работы предполагает решение следующих задач :

• определить корпус текстов А.И. Солженицына, относящихся к писательской критике или содержащих принципиальные для автора эстетические суждения;
• систематизировать эстетические, теоретико-литературные суждения А.И. Солженицына; реконструировать его критерии литературно-критической оценки произведения;
• проанализировать специфику жанров и их синтез в литературной критике А.И. Солженицына;
• исследовать стилистические приёмы и авторские стратегии Солженицына-критика;
• выявить особенности образа автора в литературно-критической сфере деятельности А.И. Солженицына, сопоставить с образом автора в публицистике, мемуаристике и художественных текстах писателя.

Методология диссертационного исследования предполагает использование историко-литературного, историко-культурного, интертекстуального, теоретико-литературного, стилистического методов изучения текста. Методологической базой исследования стали труды М.М. Бахтина, А.И. Белецкого, В.В. Виноградова, Л.Я. Гинзбург, Г.А. Гуковского, Б.Ф. Егорова, Б.А. Ларина, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, А.П. Скафтымова, А.Н. Соколова, Б.А. Успенского.

Определяющее значение для понимания природы литературной критики, её истории и типологии имели исследования Б.И. Бурсова, В.И. Баранова, А.Г. Бочарова, Е.Г. Елиной, С.П. Истратовой, А.П. Казаркина, С.П. Лежнева, С.И. Машинского, В.В. Прозорова, Г.В. Стадникова, И.С. Эвентова и др.

Теоретическая значимость исследования – в систематизации эстетических и теоретико-литературных суждений А.И. Солженицына, в результатах их сопоставления с его литературно-критической практикой, в расширении представлений о формах писательской критики в ХХ веке.

Практическая значимость работы: результаты диссертационного исследования могут быть использованы при изучении творчества А.И. Солженицына в контексте новейшей русской литературы, при подготовке лекционных курсов, спецкурсов, посвящённых творчеству писателя, при теоретическом и практическом изучении жанров писательской критики, а также при чтении курсов по истории русской литературы и критики второй половины ХХ – начала ХХI века, в работе спецсеминаров.

Положения, выносимые на защиту:

1. Нравственно-философское, религиозное понимание А.И. Солженицыным ответственности, свободы, самоограничения определяет главные эстетические координаты его литературной критики: правда, достоверность, искренность, память, мера и гармония, «самородность» идей, лаконизм, единство духовного и эстетического критериев.
2. Эстетика Солженицына реализмоцентрична. В свете реалистической традиции решаются проблемы соотношения жизненного материала и вымысла, художественной конвенциональности, творческой преемственности и авангардизма, динамизма литературных форм в ХХ веке.

С реалистических позиций отрицается фальшь соцреализма, оцениваются произведения модернистов и постмодернистов, достижения современных писателей.

1. Диалогизм литературной критики Солженицына проявляется и в теоретическом осмыслении триады: автор – произведение – читатель, – и в создании диалогического – и шире – интертекстуального поля в критических очерках, и в умении вызвать резонансную потребность «собеседника» в авторефлексии и внутренней самопроверке, и, наконец, в двухуровневой композиции каждой публикации из «Литературной коллекции», когда «на равных» присутствуют и анализируемый и анализирующий писатель.
2. Литературная критика Солженицына полижанрова и полистилистична. Вместе с тем можно говорить о её стилевом единстве, о существенных особенностях стиля Солженицына-критика, корреспондирующих с его художественным стилем.
3. Изучение средств создания образа автора как в литературно-критических, публицистических, мемуарных, так и художественных формах творчества А.И. Солженицына позволяет утверждать единство образа автора для всех жанров, в которых работает писатель.
4. Литературная критика А.И. Солженицына способствует пониманию новой природы художественности в литературе ХХ века, вносит вклад в реальное «языковое расширение», в историческое и теоретическое осмысление его путей.
5. Лаборатория писателя и лаборатория читателя, приоткрытая А.И. Солженицыным, – важное средство постижения его художественного творчества и целостности его личности.

Материалы диссертации прошли апробацию на ежегодных Всероссийских научных конференциях молодых учёных «Филология и журналистика в начале ХХI века» (Саратов, 2001-2006), Всероссийском научном семинаре «А.И. Солженицын и русская культура» (Саратов, 2002), Всероссийской научной конференции «Мир России в зеркале новейшей художественной литературы» (Саратов, 2004), V Международных замятинских чтениях «Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня» (Тамбов-Елец, 2004), Всероссийской научной конференции «Изменяющаяся Россия – изменяющаяся литература: художественный опыт ХХ – начала ХХI вв.» (Саратов, 2005), Интернет-конференции «Литература и реальность в ХХ веке», секция «"Литература факта" и ее разновидности в ХХ веке» (Отдел теории и методологии литературоведения и искусствознания Института мировой литературы им. А.М. Горького (ИМЛИ) РАН, Ассоциация развития информационных технологий в образовании «ИНТЕРНЕТ-СОЦИУМ», Образовательный портал auditorium.ru, www.auditorium.ru, 01.04-31.05.2005), IV Всероссийской научной конференции «Художественный текст и языковая личность» (Томск, 2005), Международной научной конференции «Литература в диалоге культур-4» (Ростов-на-Дону, 2006), Международной научно-теоретической Интернет-конференции «Герменевтика литературных жанров», секция «Жанровое пространство культуры» (Кафедра истории русской и зарубежной литературы Ставропольского государственного университета, http://www.conf.stavsu.ru, 03.10-07.10.2006), в Международном научном Интернет-семинаре «Теория синтетизма Е.И. Замятина и художественная практика писателя: эстетический ресурс русской литературы ХХ – XXI веков» (Тамбовский государственный университет, http://www.tsu.tmb.ru , 21-30.11.2006 г.).

Основные положения диссертации отражены в 13 публикациях.

Структура работы . Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, включающего 392 наименования. Общий объем диссертации – 229 страниц.

II. Основное содержание работы

Во Введении определяются цели, задачи и методологические основы диссертационного исследования, обосновывается его актуальность, устанавливаются научная новизна, практическая и теоретическая значимость работы, даётся история вопроса, выясняются необходимые теоретические понятия, формулируются положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Идейно-эстетические "узлы" литературной критики А.И. Солженицына» посвящена системному осмыслению ключевых для творчества писателя этико-эстетических категорий, теоретических и методологических основ его литературно-критического творчества.

В центре первого параграфа «Ответственность, служение и свобода» – центральные для Солженицына этико-философские категории, включающие его в традицию русской религиозно-философской мысли и в то же время индивидуально преломленные в «раскалённый час» мира – вторую половину ХХ века. Неснимаемый историей культуры вопрос о взаимоотношении между этикой и эстетикой Солженицын решает, видя их общий исток, ощущая себя «маленьким подмастерьем под небом Бога».

Единство личности А.И. Солженицына и единство его творчества – в ответственности перед Богом, перед Россией, перед читателем. Высокую ответственность художника Солженицын связывает прежде всего с силой искусства, с его природой. В Нобелевской лекции он говорит о великой объединяющей силе искусства, которое «растепляет даже захоложенную, затемнённую душу к высокому духовному опыту. Посредством искусства иногда посылаются нам, смутно, коротко, – такие откровения, каких не выработать рассудочному мышлению». А.И. Солженицын говорит о «шкалах оценок», совместить которые, «создать человечеству единую систему отсчёта – для злодеяний и благодеяний, для нетерпимого и терпимого» способно только искусство, литература – «единственный заменитель не пережитого нами опыта».

Диссертант идёт по пути последовательного рассмотрения понимания Солженицыным ответственности и служения, концепированных русской литературной традицией (Пушкин, Достоевский), оценки писателем меры ответственности в творчестве современников, собственной ответственности Солженицына-«подпольщика» и свободно печатаемого автора.

Проблема ответственности рассматривается Солженицыным не только в общеэстетическом или нравственном аспектах, но и в аспекте «технологии» писательского труда. Об ответственности перед читателем в подаче материала он говорит в своих очерках «Литературной коллекции» («Приёмы эпопей», «Леонид Бородин – "Царица Смуты"», «Василий Белов» и др.).

Проблема ответственности в эстетике Солженицына неотделима от проблемы свободы художника.

В реферируемом параграфе на материале литературной критики, мемуаристики и публицистики Солженицына речь идёт о всех формах протеста писателя против внешнего ограничения свободы художника, о понимании дара свободы и его парадоксов, о соотношении независимости и духовной свободы. Специально анализируется этическое, метафизическое, социальное, эстетическое содержание важнейшей для Солженицына категории самоограничения.

Органическая для А.И. Солженицына связь этической и эстетической природы художественного творчества проявляется в трактовке правды и способов её выражения . Рассмотрению этой связи посвящён второй параграф первой главы.

А.И. Солженицына волнует проблема достоверности. Эта категория, по его словам, принципиально важна для литературы XX века, о ней размышляет он буквально в каждом очерке «Литературной коллекции». Часто внутри одного произведения Солженицын замечает одновременное присутствие достоверных и недостоверных черт, правдоподобия и неправдоподобия. В «Литературной коллекции» он говорит о соотношении реальных исторических фактов с художественным вымыслом, а также о месте и значении анахронизмов (временных несовпадений) в произведении, выясняет для себя, насколько анализируемый автор (например, В. Гроссман) «правду понимал или разрешил себе понять». Высшую задачу: «воссоздавать растоптанную, уничтоженную, оболганную у нас реальность» – Солженицын понимает в единстве собственно исторического, нравственного и эстетического аспектов. Соотнося художественную реальность романа с исторической реальностью, Солженицын-критик дочерпывает для себя те аспекты действительности, которые не интересовали рецензируемого писателя или которые были закрыты для того идейной установкой, требованиями цензуры и т.д. Солженицын-художник всеми средствами и приёмами поэтики постоянно апеллирует к реальности.

Реальность многогранна в трактовке А.И. Солженицына. Художественное её осмысление тесно связано с памятью. Литература наделена «неопровержимым сгущённым опытом: от поколения к поколению. Так она становится живою памятью нации». Бережно «коллекционирует» Солженицын исторические, бытовые, культурные детали далёкого времени, сохранённые художественной памятью писателей и памятью языка. Пополнения «Русского словаря языкового расширения» – это и расширение реальности прошлого, настоящего и будущего, выраженной в языке и стимулируемой языком. Особым вниманием Солженицына пользуется такой способ сбережения реальности как мемуары. Автор мемуарных книг, он выступил организатором «Всероссийской мемуарной библиотеки».

Достоверность фактическая, документальная неотделима для Солженицына от достоверности личностной (искренности).

Среди авторов «Литературной коллекции», у которых искренность, «сердечный жар» в изложении, а отсюда и достоверность факта являются определяющими, А.И. Солженицын выделяет П. Романова, И. Шмелёва, Е. Носова, И. Лиснянскую, Н. Коржавина. Писательская искренность есть форма проявления внутренней правды писателя. За отсутствие этой черты А.И. Солженицын не жалеет даже своих любимых авторов – например, Е. Замятина. Наравне с правдой внутренней, А.И. Солженицын говорит и о неправде внутренней, называя её «двоеньем». Об этом – кратко в «Нобелевской лекции», подробно – в очерке о Юрии Нагибине.

В параграфе выявляются принципиально важные аспекты полемики Солженицына – в его художественных и критических текстах – о правде в искусстве и способах её воплощения с теоретиками и практиками социалистического реализма, с писателями-модернистами и постмодернистами. С особой тщательностью сберегает Солженицын все завоевания реализма в отечественной литературе второй половины ХХ века (очерки и выступления о творчестве В. Белова, Б. Можаева, В. Распутина, Г. Владимова и др.). Исторический путь русской литературы ХХ века представляется ему путём расширения и углубления реализма в противоборстве с отрицающими его течениями.

Корректирующими моментами по отношению к такому представлению видятся диссертанту отмечаемое самим Солженицыным и его исследователями влияние писателей-модернистов на его творчество и художественный спор с В.Т. Шаламовым. Опираясь на исследования, посвящённые прозе Шаламова, диссертант ставит вопрос о природе художественной коммуникации в текстах Солженицына и Шаламова, передающих нечеловеческий лагерный опыт; утверждает, что если у Солженицына этот опыт расширяет возможности реалистической прозы, то у Шаламова – кардинально меняет, вплоть до отрицания.

Третий параграф сконцентрирован на анализе природы художественности и поэтики произведения в трактовке А.И. Солженицына.

Эстетика А.И. Солженицына реализмоцентрична, но он, несомненно, исходит из понимания художественности как исторической категории. Об этом свидетельствуют и его суждения о корнях русской словесности, о влиянии на содержание и форму русской литературы Православия, об исторической жизни языка, о значительном изменении природы художественности в ХХ веке.

Собирая и систематизируя суждения Солженицына, относящиеся к теории художественного текста, диссертант показывает, как непосредственно связаны они с практикой анализа произведения.

Дата рождения:
Место рождения:	Кисловодск, Терская область, РСФСР
Дата смерти:
Место смерти:
Гражданство:
Род деятельности:	Прозаик, публицист, поэт и общественный деятель, академик РАН
	Повесть, рассказ, публицистика, эссе, роман, миниатюры («Крохотки»), лексикография
	Нобелевская премия по литературе (1970) Темплтоновская премия Большая премия Французской Академии морально-политических наук

Детство и юность

Во время войны

Арест и заключение

Арест и приговор

Реабилитация

Первые публикации

Диссидентство

Изгнание

Снова в России

Кончина и погребение

Семья, дети

Творчество

Положительные оценки

Награды и премии

Увековечение памяти

На сцене и экране

Александр Исаевич Солженицын (11 декабря 1918, Кисловодск - 3 августа 2008, Москва) - русский писатель, драматург, публицист, поэт, общественный и политический деятель, живший и работавший в СССР, Швейцарии, США и России. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1970). Диссидент, в течение нескольких десятилетий (1960-е -1980-е годы) активно выступавший против коммунистических идей, политического строя СССР и политики его властей.

Помимо художественных литературных произведений, затрагивающих, как правило, острые общественно-политические вопросы, получил широкую известность своими историко-публицистическими произведениями по истории России XIX-XX веков.

Биография

Детство и юность

Александр Исаевич (Исаакиевич) Солженицын родился 11 декабря 1918 года в Кисловодске (нынеСтавропольский край). Крещён в кисловодском храме Святого целителя Пантелеймона.

Отец - Исаакий Семёнович Солженицын (1891-1918), русский крестьянин с Северного Кавказа (станица Саблинская в «Августе Четырнадцатого»). Мать - Таисия Захаровна Щербак, украинка, дочь хозяина богатейшей на Кубани экономии, умом и трудом поднявшегося на эту ступень таврического чабана-батрака. Родители Солженицына познакомились во время обучения в Москве и вскоре поженились. Исаакий Солженицын во время Первой мировой войны пошёл на фронт добровольцем и был офицером. Он погиб до рождения сына, 15 июня 1918 года, уже после демобилизации в результате несчастного случая на охоте. Он изображён под именем Сани (Исаакия) Лаженицына в эпопее «Красное колесо» (на основе воспоминаний жены - матери писателя).

В результате революции и гражданской войны семья была разорена, и в 1924 году Солженицын переехал с матерью в Ростов-на-Дону, с 1926 по 1936 год учился в школе, живя в бедности.

В младших классах подвергался насмешкам за ношение крестильного крестика и нежелание вступать в пионеры, получил выговор за посещение церкви. Под влиянием школы принял коммунистическую идеологию, в 1936 году вступил в комсомол. В старших классах увлёкся литературой, начал писать эссе и стихотворения; интересовался историей, общественной жизнью. В 1937 году задумал «большой роман о революции» 1917 года.

В 1936 году поступил в Ростовский государственный университет. Не желая делать литературу основной специальностью, выбрал физико-математический факультет. По воспоминанию школьного и университетского друга, «… учился на математика не столько по призванию, сколько потому, что на физмате были исключительно образованные и очень интересные преподаватели». Одним из них был Д. Д. Мордухай-Болтовской. В университете Солженицын учился на «отлично» (сталинский стипендиат), продолжал литературные упражнения, в дополнение к университетским занятиям самостоятельно изучал историю и марксизм-ленинизм. Окончил университет в 1941 году с отличием, ему была присвоена квалификация научного работника II разряда в области математики и преподавателя. Деканат рекомендовал его на должность ассистента вуза или аспиранта.

С самого начала литературной деятельности остро интересовался историей Первой мировой войны и революции. В 1937 году начал собирать материалы по «Самсоновской катастрофе», написал первые главы «Августа Четырнадцатого» (с ортодоксальных коммунистических позиций). Интересовался театром, летом 1938 года пытался сдать экзамены в театральную школу Ю. А. Завадского, но неудачно. В 1939 году поступил на заочное отделение факультета литературы Института философии, литературы и истории в Москве. Прервал обучение в 1941 году в связи с войной.

В августе 1939 года совершил с друзьями путешествие на байдарке по Волге. Жизнь писателя с этого времени и до апреля 1945 года описана им в автобиографической поэме «Дороженька» (1947-1952).

Во время войны

С началом Великой Отечественной войны Солженицын не был сразу мобилизован, поскольку был признан «ограниченно годным» по здоровью. Активно добивался призыва на фронт. В сентябре 1941 года вместе с женой получил распределение школьным учителем в Морозовск Ростовской области, однако уже 18 октября был призван и направлен в грузовой конный обоз рядовым.

События лета 1941 - весны 1942 года описаны Солженицыным в неоконченной повести «Люби революцию» (1948).

Добивался направления в военное училище, в апреле 1942 года был направлен в артиллерийское училище в Кострому; в ноябре 1942 года выпущен лейтенантом, направлен в Саранск, где располагался Запасный артиллерийский разведывательный полк по формированию дивизионов артиллерийской инструментальной разведки.

• В действующей армии с февраля 1943 года; служил командиром 2-й батареи звуковой разведки 794-го Отдельного армейского разведывательного артиллерийского дивизиона (ОАРАД) 44-й пушечно-артиллерийской бригады (ПАБр) 63-й армии на Центральном и Брянском фронтах, позднее, с весны 1944 года - 68-й Севско-Речицкой ПАБр (полевая почта № 07900 «Ф») 48-й армии Второго Белорусского фронта. Боевой путь - от Орла до Восточной Пруссии. Был награждён орденами Отечественной войны и Красной Звезды, 15 сентября 1943 года Солженицыну было присвоено звание старшего лейтенанта, 7 мая 1944 года - капитана.

На фронте, несмотря на строжайший запрет, вёл дневник. Много писал, отправлял свои произведения московским литераторам для рецензии; в 1944 году получил благожелательный отзыв Б. А. Лавренёва.

Арест и заключение

Арест и приговор

На фронте Солженицын продолжал интересоваться общественной жизнью, но стал критически относиться к Сталину (за «искажение ленинизма»); в переписке со старым другом (Николаем Виткевичем) ругательно высказывался о «Пахане», под которым угадывался Сталин, хранил в личных вещах составленную вместе с Виткевичем «резолюцию», в которой сравнивал сталинские порядки с крепостным правом и говорил о создании после войны «организации» для восстановления так называемых «ленинских» норм.

Письма вызвали подозрение военной цензуры. 2 февраля 1945 года последовало телеграфное распоряжение № 4146 заместителя начальника Главного управления контрразведки «Смерш» НКО СССР генерал-лейтенанта Бабича о немедленном аресте Солженицына и доставке его в Москву. 3 февраля армейской контрразведкой начато следственное дело 2/2 № 3694-45. 9 февраля Солженицын в помещении штаба подразделения был арестован, лишён воинского звания капитана, а затем отправлен в Москву, в Лубянскую тюрьму. Допросы продолжались с 20 февраля по 25 мая 1945 года (следователь - помощник начальника 3-го отделения XI-го отдела 2-го управления НКГБ СССР капитан госбезопасности Езепов). 6 июня начальником 3-го отделения XI-го отдела 2-го управления полковником Иткиным, его заместителем подполковником Рублёвым и следователем Езеповым составлено обвинительное заключение, которое было 8 июня утверждено комиссаром госбезопасности 3-го ранга Федотовым. 7 июля Солженицын заочно приговорён Особым совещанием к 8 годам исправительно-трудовых лагерей и вечной ссылке по окончании срока заключения (по статье 58, пункт 10, часть 2, и пункт 11 Уголовного Кодекса РСФСР).

Заключение

В августе направлен в лагерь в Новый Иерусалим, 9 сентября 1945 года переведён в лагерь в Москве, заключённые которого занимались строительством жилых домов на Калужской заставе (сейчас - площадь Гагарина).

В июне 1946 года переведён в систему спецтюрем 4-го спецотдела МВД, в сентябре направлен в закрытое конструкторское бюро («шарашку») при авиамоторном заводе в Рыбинске, через пять месяцев, в феврале 1947 года, - на «шарашку» в Загорск, 9 июля 1947 года - в аналогичное заведение в Марфине (на северной окраине Москвы). Там он работал по специальности - математиком.

В Марфине Солженицын начал работу над автобиографической поэмой «Дороженька» и повестью «Люби революцию», которая задумывалась как прозаическое продолжение «Дороженьки». Позднее последние дни на Марфинской шарашке описаны Солженицыным в романе «В круге первом», где сам он выведен под именемГлеба Нержина, а его сокамерники Дмитрий Панин и Лев Копелев - Дмитрия Сологдина и Льва Рубина.

В декабре 1948 года жена заочно развелась с Солженицыным.

19 мая 1950 года Солженицын из-за размолвки с начальством «шарашки» был этапирован в Бутырскую тюрьму, откуда в августе был направлен в Степлаг - в особый лагерь в Экибастузе. Почти треть своего срока заключения - с августа 1950 по февраль 1953 года - Александр Исаевич отбыл на севере Казахстана. В лагере был на общих работах, некоторое время - бригадиром, участвовал в забастовке. Позднее лагерная жизнь получит литературное воплощение в рассказе «Один день Ивана Денисовича», а забастовка заключённых - в киносценарии «Знают истину танки».

Зимой 1952 года у Солженицына обнаружили семиному, он был прооперирован в лагере.

Освобождение и ссылка

В заключении Солженицын полностью разочаровался в марксизме, со временем склонился к православно-патриотическим идеям. Уже в «шарашке» снова стал писать, в Экибастузе сочинял стихотворения, поэмы («Дороженька», «Прусские ночи») и пьесы в стихах («Пленники», «Пир победителей») и заучивал их наизусть.

После освобождения Солженицын был отправлен в ссылку на поселение «навечно» (село Берлик Коктерекского района Джамбульской области, южный Казахстан). Работал учителем математики и физики в 8-10 классах местной средней школы имени Кирова.

К концу 1953 года здоровье резко ухудшилось, обследование выявило раковую опухоль, в январе 1954 года он был направлен в Ташкент на лечение, в марте выписан со значительным улучшением. Болезнь, лечение, исцеление и больничные впечатления легли в основу повести «Раковый корпус», которая была задумана весной 1955 года.

Реабилитация

В июне 1956 года решением Верховного Суда СССР Солженицын был освобождён без реабилитации «за отсутствием в его действиях состава преступления».

В августе 1956 года возвратился из ссылки в Центральную Россию. Жил в деревне Мильцево (почтовое отделение Торфопродукт Курловского района (ныне Гусь-Хрустальный район) Владимирской области), преподавал математику и электротехнику (физику) в 8-10 классах Мезиновской средней школы. Тогда же встретился со своей бывшей женой, которая окончательно вернулась к нему в ноябре 1956 года (повторно брак заключён 2 февраля 1957 года). Жизнь Солженицына во Владимирской области нашла отражение в рассказе «Матрёнин двор».

6 февраля 1957 года решением Военной коллегии Верховного суда СССР Солженицын реабилитирован.

С июля 1957 года жил в Рязани, работал учителем физики и астрономии средней школы № 2.

Первые публикации

В 1959 году Солженицын написал рассказ «Щ-854» (позже опубликованный в журнале «Новый мир» под названием «Один день Ивана Денисовича») о жизни простого заключённого из русских крестьян, в 1960 году - рассказы «Не стоит село без праведника» и «Правая кисть», первые «Крохотки», пьесу «Свет, который в тебе» («Свеча на ветру»). Пережил творческий кризис, видя невозможность опубликовать свои произведения.

В 1961 году под впечатлением от выступления Александра Твардовского (редактора журнала «Новый мир») на XXII съезде КПСС, передал ему «Щ-854», предварительно изъяв из рассказа наиболее политически острые, заведомо не проходимые через советскую цензуру фрагменты. Твардовский оценил рассказ чрезвычайно высоко, пригласил автора в Москву и стал добиваться публикации произведения. Н. С. Хрущёв преодолел сопротивление членов Политбюро и разрешил публикацию рассказа. Рассказ под названием «Один день Ивана Денисовича» был напечатан в журнале «Новый мир» (№ 11, 1962), сразу же переиздан и переведён на иностранные языки. 30 декабря 1962 года Солженицын был принят в Союз писателей СССР.

Вскоре после этого в журнале «Новый мир» (№ 1, 1963) были напечатаны «Не стоит село без праведника» (под названием «Матрёнин двор») и «Случай на станции Кочетовка» (под названием «Случай на станции Кречетовка»).

Первые публикации вызвали огромное количество откликов писателей, общественных деятелей, критиков и читателей. Письма читателей - бывших заключённых (в ответ на «Ивана Денисовича») положили начало «Архипелагу ГУЛАГ».

Рассказы Солженицына резко выделялись на фоне произведений того времени своими художественными достоинствами и гражданской смелостью. Это подчёркивали в то время многие, в том числе писатели и поэты. Так, В. Т. Шаламов в письме Солженицыну в ноябре 1962 года писал:

Летом 1963 года создал очередную, пятую по счёту, усечённую «под цензуру» редакцию романа «В круге первом», предназначавшуюся для печати (из 87 глав - «Круг-87»). Четыре главы из романа отобраны автором и предложены Новому миру «…для пробы, под видом „Отрывка“…».

28 декабря 1963 года редакция журнала «Новый мир» и Центральный государственный архив литературы и искусства выдвинули «Один день Ивана Денисовича» на соискание Ленинской премии за 1964 год (в результате голосования Комитета по премиям предложение было отклонено).

В 1964 году впервые отдал своё произведение в самиздат - цикл «стихов в прозе» под общим названием «Крохотки».

Летом 1964 года пятая редакция «В круге первом» была обсуждена и принята к напечатанию в 1965 году «Новым миром». Твардовский познакомился с рукописью романа «Раковый корпус» и даже предложил его для прочтения Хрущёву (вновь - через его помощника Лебедева). Солженицын встретился с Шаламовым, ранее благожелательно отозвавшимся об «Иване Денисовиче», и предложил ему совместно работать над «Архипелагом».

Осенью 1964 года пьеса «Свеча на ветру» была принята к постановке в Театре имени Ленинского комсомола в Москве.

«Крохотки» через самиздат проникли за границу и под названием «Этюды и крохотные рассказы» напечатаны в октябре 1964 года во Франкфурте в журнале «Грани» (№ 56) - это первая публикация в зарубежной русской прессе произведения Солженицына, отвергнутого в СССР.

В 1965 году с Б. А. Можаевым ездил в Тамбовскую область для сбора материалов о крестьянском восстании (в поездке определилось название романа-эпопеи о русской революции - «Красное колесо»), начал первую и пятую части «Архипелага» (в Солотче Рязанской области и на хуторе Копли-Мярди близ Тарту), закончил работу над рассказами «Как жаль» и «Захар-Калита», 4 ноября опубликовал в «Литературной газете» (полемизируя с академиком В. В. Виноградовым) статью «Не обычай дёгтем щи белить, на то сметана» в защиту русской литературной речи:

11 сентября КГБ провёл обыск на квартире друга Солженицына В. Л. Теуша, у которого Солженицын хранил часть своего архива. Были изъяты рукописи стихов, «В круге первом», «Крохоток», пьес «Республика труда» и «Пир победителей».

ЦК КПСС издал закрытым тиражом и распространил среди номенклатуры, «для уличения автора», «Пир победителей» и пятую редакцию «В круге первом». Солженицын написал жалобы на незаконное изъятие рукописей министру культуры СССР П. Н. Демичеву, секретарям ЦК КПСС Л. И. Брежневу, М. А. Суслову и Ю. В. Андропову, передал рукопись «Круга-87» на хранение в Центральный государственный архив литературы и искусства.

Четыре рассказа предложены редакциям «Огонька», «Октября», «Литературной России», «Москвы» - отвергнуты везде. Газета «Известия» набрала рассказ «Захар-Калита» - готовый набор был рассыпан, «Захар-Калита» передан в газету «Правда» - проследовал отказ Н. А. Абалкина, заведующего отделом литературы и искусства.

В то же время в США вышел сборник «А. Солженицын. Избранное»: «Один день…», «Кочетовка» и «Матрёнин двор»; в ФРГ в издательстве «Посев» - сборник рассказов на немецком языке.

Диссидентство

К марту 1963 года Солженицын утратил расположение Хрущёва (неприсуждение Ленинской премии, отказ печатать роман «В круге первом»). После прихода к власти Л. Брежнева Солженицын практически потерял возможность легально печататься и выступать. В сентябре 1965 года КГБ конфисковал архив Солженицына с его наиболее антисоветскими произведениями, что усугубило положение писателя. Пользуясь определённым бездействием власти, в 1966 году Солженицын начал активную общественную деятельность (встречи, выступления, интервью иностранным журналистам): 24 октября 1966 года выступил с чтением отрывков из своих произведений в Институте атомной энергии им. Курчатова («Раковый корпус» - главы «Чем люди живы», «Правосудие», «Несуразности»; «В круге первом» - разделы о тюремных свиданиях; первый акт пьесы «Свеча на ветру»), 30 ноября - на вечере в Институте востоковедения в Москве («В круге первом» - главы о разоблачении стукачей и ничтожестве оперов; «Раковый корпус» - две главы). Тогда же стал распространять в самиздате свои романы «В круге первом» и «Раковый корпус». В феврале 1967 года тайно закончил произведение «Архипелаг ГУЛАГ» - по авторскому определению, «опыт художественного исследования».

В мае 1967 года разослал «Письмо съезду» Союза писателей СССР, получившее широкую известность среди советской интеллигенции и на Западе.

После «Письма» власти стали воспринимать Солженицына как серьёзного противника. В 1968 году, когда в США и Западной Европе были без разрешения автора опубликованы романы «В круге первом» и «Раковый корпус», принёсшие писателю популярность, советская пресса начала пропагандистскую кампанию против автора. Вскоре после этого он был исключён из Союза писателей СССР.

В августе 1968 года Солженицын познакомился с Натальей Светловой, у них завязался роман. Солженицын стал добиваться развода с первой женой. С большими трудностями развод был получен 22 июля 1972 года.

После исключения Солженицын стал открыто заявлять о своих православно-патриотических убеждениях и резко критиковать власть. В 1970 году Солженицын был выдвинут на Нобелевскую премию по литературе, и в итоге премия была ему присуждена. От первой публикации произведения Солженицына до присуждения награды прошло всего восемь лет - такого в истории Нобелевских премий по литературе не было ни до, ни после. Писатель подчёркивал политический аспект присуждения премии, хотя Нобелевский комитет это отрицал. В советских газетах была организована мощная пропагандистская кампания против Солженицына, вплоть до публикации в советской прессе «открытого письма Солженицыну» Дина Рида. Советские власти предлагали Солженицыну уехать из страны, но он отказался.

В конце 1960-х - начале 1970-х годов в КГБ был создано специальное подразделение, занимавшееся исключительно оперативной разработкой Солженицына,- 9-й отдел 5-го управления.

11 июня 1971 года в Париже вышел роман Солженицына «Август Четырнадцатого», в котором ярко выражены православно-патриотические взгляды автора. В августе 1971 года КГБ провёл операцию по физическому устранению Солженицына - во время поездки в Новочеркасск ему скрытно был сделан укол неизвестного ядовитого вещества (предположительно, рицин). Писатель после этого выжил, но долго и тяжело болел.

В 1972 году им написано «Великопостное письмо» Патриарху Пимену о проблемах Церкви, в поддержку выступления архиепископа Калужского Ермогена (Голубева).

В 1972-1973 годах работал над эпопеей «Красное колесо», активной диссидентской деятельности не вёл.

В августе - сентябре 1973 года отношения между властью и диссидентами обострились, что затронуло и Солженицына.

23 августа 1973 года дал большое интервью иностранным корреспондентам. В тот же день КГБ задержал одну из помощниц писателя Елизавету Воронянскую. В ходе допроса её вынудили выдать местонахождение одного экземпляра рукописи «Архипелага ГУЛАГ». Вернувшись домой, она повесилась. 5 сентября Солженицын узнал о случившемся и распорядился начать печатание «Архипелага» на Западе (в эмигрантском издательстве ИМКА-Пресс). Тогда же он отправил руководству СССР «Письмо вождям Советского Союза», в котором призвал отказаться от коммунистической идеологии и сделать шаги по превращению СССР в русское национальное государство. С конца августа в западной прессе публиковалось большое количество статей в защиту диссидентов и, в частности, Солженицына.

В СССР была развёрнута мощная пропагандистская кампания против диссидентов. 31 августа в газете «Правда» было напечатано открытое письмо группы советских писателей с осуждением Солженицына и А. Д. Сахарова, «клевещущих на наш государственный и общественный строй». 24 сентября КГБ через бывшую жену Солженицына предложил писателю официальное опубликование повести «Раковый корпус» в СССР в обмен на отказ от публикации «Архипелага ГУЛАГа» за границей. Однако Солженицын, сказав, что не возражает против печатания «Ракового корпуса» в СССР, не выразил и желания связывать себя негласной договорённостью с властями. В последних числах декабря 1973 года было объявлено о выходе в свет первого тома «Архипелага ГУЛАГа». В советских средствах массовой информации началась массированная кампания очернения Солженицына как предателя родины с ярлыком «литературного власовца». Упор делался не на реальное содержание «Архипелага ГУЛАГа» (художественное исследование советской лагерно-тюремной системы 1918-1956 годов), которое вообще не обсуждалось, а на якобы имевшую место солидаризацию Солженицына с «изменниками родины во время войны, полицаями и власовцами».

В СССР в годы застоя «Август Четырнадцатого» и «Архипелаг ГУЛАГ» (как и первые романы) распространялись в самиздате.

В конце 1973 года Солженицын стал инициатором и собирателем группы авторов сборника «Из-под глыб» (издан ИМКА-Пресс в Париже в 1974 году), написал для этого сборника статьи «На возврате дыхания и сознания», «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни», «Образованщина».

Изгнание

7 января 1974 года выход «Архипелага ГУЛАГ» и меры «пресечения антисоветской деятельности» Солженицына были обсуждены на заседании Политбюро. Вопрос был вынесен на ЦК КПСС, за высылку высказались Ю. В. Андропов и другие; за арест и ссылку - Косыгин, Брежнев, Подгорный, Шелепин, Громыко и другие. Возобладало мнение Андропова. Интересно, что ранее один из «советских вождей», министр внутренних дел Н. Щёлоков направлял в Политбюро записку в защиту Солженицына («К вопросу о Солженицыне», 7 октября 1971 года), но его предложения (в том числе - опубликовать «Раковый корпус») не нашли поддержки. По свидетельству тогдашнего начальника паспортного стола Москвы полковника милиции Н. Я. Амосова: «Судя по характерным высказываниям Щёлокова, вся эта возня была ему явно не по душе. (…) но не Щёлокову, при всём его положении, было дано решить этот „государственный“ вопрос».

12 февраля Солженицын был арестован, обвинён в измене Родине и лишён советского гражданства. 13 февраля он был выслан из СССР (доставлен в ФРГ на самолёте).

14 февраля 1974 года был издан приказ начальника Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР «Об изъятии из библиотек и книготорговой сети произведений Солженицына А. И.». В соответствии с этим приказом были уничтожены номера журналов «Новый мир»: № 11 за 1962 год (в нём был опубликован рассказ «Один день Ивана Денисовича»), № 1 за 1963 год (с рассказами «Матрёнин двор» и «Случай на станции Кречетовка»), № 7 за 1963 год (с рассказом «Для пользы дела») и № 1 за 1966 год (с рассказом «Захар-Калита»); «Роман-газета» № 1 за 1963 год и отдельные издания «Ивана Денисовича» (издательства «Советский писатель» и Учпедгиз - издание для слепых, а также издания на литовском и эстонском языках). Изъятию подлежали также иностранные издания (в том числе журналы и газеты) с произведениями Солженицына. Издания уничтожались «разрезанием на мелкие части», о чём составлялся соответствующий акт, подписанный заведующим библиотекой и её сотрудниками, уничтожавшими журналы.

29 марта СССР покинула семья Солженицына. Архив и военные награды писателя помог тайно вывезти за рубеж помощник военного атташе США Вильям Одом. Вскоре после высылки Солженицын совершил короткое путешествие по Северной Европе, в результате принял решение временно поселиться в Цюрихе, Швейцария.

3 марта 1974 года в Париже было опубликовано «Письмо вождям Советского Союза»; ведущие западные издания и многие демократически настроенные диссиденты в СССР, включая А. Д. Сахарова и Роя Медведева, оценили «Письмо» как антидемократическое, националистическое и содержащее «опасные заблуждения»; отношения Солженицына с западной прессой продолжали ухудшаться.

Летом 1974 года на гонорары от «Архипелага ГУЛАГ», создал «Русский общественный Фонд помощи преследуемым и их семьям» для помощи политическим заключённым в СССР (посылки и денежные переводы в места заключения, легальная и нелегальная материальная помощь семьям заключённых).

В 1974-1975 годах в Цюрихе собирал материалы о жизни Ленина в эмиграции (для эпопеи «Красное Колесо»), окончил и издал мемуары «Бодался телёнок с дубом».

В апреле 1975 года совершил вместе с семьёй путешествие по Западной Европе, затем направился в Канаду и США. В июне - июле 1975 года Солженицын посетил Вашингтон и Нью-Йорк, выступил с речами на съезде профсоюзов и в Конгрессе США. В своих выступлениях Солженицын резко критиковал коммунистический режим и идеологию, призывал США отказаться от сотрудничества с СССР и политики разрядки; в то время писатель ещё продолжал воспринимать Запад как союзника в освобождении России от «коммунистического тоталитаризма». В то же время Солженицын опасался того, что в случае быстрого перехода к демократии в СССР могут обостриться межнациональные конфликты.

В августе 1975 года вернулся в Цюрих и продолжил работу над эпопеей «Красное колесо».

В феврале 1976 года совершил поездку по Великобритании и Франции, к этому времени в его выступлениях стали заметны антизападные мотивы. В марте 1976 года писатель посетил Испанию. В нашумевшем выступлении по испанскому телевидению он одобрительно высказался о недавнем режиме Франко и предостерёг Испанию от «слишком быстрого продвижения к демократии». В западной прессе усилилась критика Солженицына, некоторые ведущие европейские и американские политики заявляли о несогласии с его взглядами.

Вскоре после появления на Западе сблизился со старыми эмигрантскими организациями и издательством «ИМКА-Пресс», в котором занял главенствующее положение, не становясь при этом его формальным руководителем. Подвергся осторожной критике в эмигрантской среде за решение отстранить от руководства издательством эмигрантского общественного деятеля Морозова, руководившего издательством около 30 лет.

Идейные разногласия Солженицына с эмиграцией «третьей волны» (то есть уехавшими из СССР в 1970-е годы) и западными активистами холодной войны освещены в его мемуарах «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов», а также в многочисленных эмигрантских публикациях.

В апреле 1976 года с семьёй переехал в США и поселился в городке Кавендиш (штат Вермонт). После приезда писатель вернулся к работе над «Красным Колесом», для чего провёл два месяца в русском эмигрантском архиве в Институте Гувера.

С представителями прессы и общественности общался редко, из-за чего прослыл «вермонтским затворником».

Снова в России

С приходом перестройки официальное отношение в СССР к творчеству и деятельности Солженицына стало меняться. Были опубликованы многие его произведения, в частности, в журнале «Новый мир» в 1989 году вышли отдельные главы «Архипелага ГУЛаг».

18 сентября 1990 года одновременно в «Литературной газете» и «Комсомольской правде» была опубликована статья Солженицына о путях возрождения страны, о разумных, на его взгляд, основах построения жизни народа и государства - «Как нам обустроить Россию». Статья развивала давние мысли Солженицына, высказанные им ранее в «Письме вождям Советского Союза» и публицистических работах, в частности, включенных в сборник «Из-под глыб». Авторский гонорар за эту статью Солженицын перечислил в пользу жертв аварии на Чернобыльской АЭС. Статья вызвала огромное количество откликов.

В 1990 году Солженицын был восстановлен в советском гражданстве с последующим прекращением уголовного дела, в декабре того же года удостоен Государственной премии РСФСР за «Архипелаг ГУЛАГ».

Согласно рассказу В. Костикова, во время первого официального визита Б. Н. Ельцина в США в 1992 году, сразу по приезде в Вашингтон Борис Николаевич позвонил из гостиницы Солженицыну и имел с ним «длинный» разговор, в частности, о Курильских островах. «Мнение писателя оказалось неожиданным и для многих шокирующим: „Я изучил всю историю островов с XII века. Не наши это, Борис Николаевич, острова. Нужно отдать. Но дорого…“».

27-30 апреля 1992 года кинорежиссёр Станислав Говорухин посетил Солженицына в его доме в Вермонте и снял телевизионный фильм «Александр Солженицын» в двух частях.

Вместе с семьёй вернулся на родину 27 мая 1994 года, прилетев из США в Магадан. После из Владивостока проехал на поезде через всю страну и закончил путешествие в столице. Выступил в Государственной думе РФ.

В середине 1990-х личным распоряжением президента Б. Ельцина ему была подарена государственная дача «Сосновка-2» в Троице-Лыкове. Солженицыны спроектировали и построили там двухэтажный кирпичный дом с большим холлом, застеклённой галереей, гостиной с камином, концертным роялем и библиотекой, где висят портреты П. Столыпина и А. Колчака.

В 1997 году был избран действительным членом Российской академии наук.

В 1998 году был награждён орденом Святого апостола Андрея Первозванного, однако от награды отказался: «От верховной власти, доведшей Россию до нынешнего гибельного состояния, я принять награду не могу».

Награждён Большой золотой медалью имени М. В. Ломоносова (1998 год).

В апреле 2006 года, отвечая на вопросы газеты «Московские новости», Солженицын заявил:

12 июня 2007 года президент В. Путин посетил Солженицына и поздравил его с присуждением Государственной премии.

Вскоре после возвращения автора в страну была учреждена литературная премия его имени для награждения писателей, «чьё творчество обладает высокими художественными достоинствами, способствует самопознанию России, вносит значительный вклад в сохранение и бережное развитие традиций отечественной литературы».

Последние годы жизни провёл в Москве и на подмосковной даче. В конце 2002 года перенёс тяжёлый гипертонический криз, последние годы жизни тяжело болел, но продолжал заниматься творческой деятельностью. Вместе с женой Натальей Дмитриевной - президентом Фонда Александра Солженицына - работал над подготовкой и изданием своего самого полного, 30-томного собрания сочинений. После перенесённой им тяжёлой операции у него действовала только правая рука.

В «Круге первом» спор Сологдина и Рубина, кроме рассуждений о законах диалектики, - сильно политизирован. Нержин, пребывая в состоянии общего осторожного скепсиса, не должен был вмешиваться. Он, очевидно, тянется рассмотреть какую-то более общую, кардинальную проблему, объёмней, чем только коммунистическая. Тогда - и сам автор вместе с Нержиным ещё не видел её. А она проступила как одно из крупнейших мировых умственных явлений. С тех пор, с годами, мне уже пришлось не раз высказываться о ней: это - крушение в XX веке основ философии Просвещения и секулярного антропоцентризма. (Мировые последствия этого крушения ещё и сейчас проявились не полностью.) Интервью Даниэлю Кельману для журнала «Cicero» в 2006 году.

Кончина и погребение

Последнюю исповедь Солженицына принял протоиерей Николай Чернышов, клирик храма Святителя Николая в Клёниках.

Александр Солженицын скончался 3 августа 2008 года на 90-м году жизни, в своём доме в Троице-Лыкове. Смерть наступила в 23:45 по московскому времени от острой сердечной недостаточности.

5 августа в здании Российской академии наук, действительным членом которой являлся А. И. Солженицын, состоялись гражданская панихида и прощание с покойным. На этой траурной церемонии присутствовали бывший Президент СССР М. С. Горбачёв, Председатель Правительства РФ В. В. Путин, президент РАН Ю. С. Осипов, ректор МГУ В. А. Садовничий, бывший Председатель Правительства РФ академик Е. М. Примаков, деятели российской культуры и несколько тысяч граждан.

Заупокойную литургию и отпевание 6 августа 2008 года в Большом соборе московского Донского монастыря совершил архиепископ Орехово-Зуевский Алексий (Фролов), викарий Московской епархии. В тот же день прах Александра Солженицына был предан земле с воинскими почестями (как ветерана войны) в некрополе Донского монастыря за алтарём храма Иоанна Лествичника, рядом с могилой историка Василия Ключевского. Президент России Д. А. Медведев возвратился в Москву из краткого отпуска, чтобы присутствовать на заупокойной службе.

3 августа 2010 года, во вторую годовщину со дня кончины, на могиле Солженицына установлен памятник - мраморный крест, созданный по проекту скульптора Д. М. Шаховского.

Семья, дети

• Жёны:
• Наталья Алексеевна Решетовская (1919-2003; в браке с Солженицыным с 27 апреля 1940 года до (формально) 1972 года), автор пяти мемуарных книг о своём муже, в том числе «Александр Солженицын и читающая Россия» (1990), «Разрыв» (1992) и др.
• Наталья Дмитриевна Солженицына (Светлова) (р. 1939) (с 20 апреля 1973 года)
• Сыновья от второго брака: Ермолай (р. 1970; в 2010 году - управляющий партнёр московского офиса компании МcKinsey Сompany CIS), Игнат (р. 1972), Степан (р. 1973). Ермолай и Степан живут и работают в России, Игнат - пианист и дирижёр, профессор Филадельфийской консерватории.
• Приёмный сын - сын Н. Д. Солженицыной от первого брака Дмитрий Тюрин (1962-1994, умер перед самым возвращением в Россию, похоронен в США).
• Внуки: Иван, Андрей, Дмитрий, Анна, Екатерина, Татьяна (дочь приёмного сына Дмитрия Тюрина).

Обвинения в осведомительстве органов НКВД

Начиная с 1976 года западногерманский литератор и криминолог Франк Арнау обвинял Солженицына в лагерном «стукачестве», ссылаясь на копию автографа так называемого «доноса Ветрова» от 20 января 1952 года. Поводом для обвинений стало описание самим Солженицыным в главе 12 второго тома «Архипелага ГУЛАГ» процесса вербовки его сотрудниками НКВД в осведомители (под псевдонимом «Ветров»). Солженицын там же подчёркивал, что будучи формально завербованным, не написал ни одного доноса. Примечательно, что даже чехословацкий журналист Томаш Ржезач, написавший по заказу 5-го управления КГБ книгу «Спираль измены Солженицына», не счёл возможным использовать этот «документ», добытый Арнау. Солженицын предоставил западной прессе образцы своего почерка для проведения почерковедческой экспертизы, но Арнау от проведения экспертизы уклонился. В свою очередь - Арнау и Ржезач обвинялись в контактах со Штази и КГБ, Пятое управление которого в рамках операции «Паук» пыталось дискредитировать Солженицына.

В 1998 году журналист О. Давыдов выдвинул версию о «самодоносе», в котором Солженицын, кроме себя, обвинил четырёх человек, один из которых, Н. Виткевич, был осуждён на десять лет. Солженицын опроверг эти обвинения.

Творчество

Творчество Солженицына отличает постановка масштабных эпических задач, демонстрация исторических событий глазами нескольких персонажей разного социального уровня, находящихся по разные стороны баррикад. Для его стиля характерны библейские аллюзии, ассоциации с классическим эпосом (Данте, Гёте), символичность композиции, не всегда выражена авторская позиция (подаётся столкновение разных точек зрения). Отличительной особенностью его произведений является документальность; большинство персонажей имеет реальные прототипы, лично знакомые писателю. «Жизнь для него более символична и многосмысленна, нежели литературный вымысел». В романе «Красное колесо» характерно активное привлечение чисто документального жанра (репортажа, стенограммы), использование приёмов модернистской поэтики (сам Солженицын признавал влияние на него Дос Пассоса); в общей художественной философии заметно воздействие Льва Толстого.

Для Солженицына, как в художественной прозе, так и в эссеистике, характерно внимание к богатствам русского языка, использование редких слов из словаря Даля (анализом которого он начал заниматься в молодости), русских писателей и повседневного опыта, замена ими слов иностранных; эта работа увенчалась отдельно изданным «Русским словарём языкового расширения»

Положительные оценки

К. И. Чуковский назвал во внутренней рецензии «Ивана Денисовича» «литературным чудом»: «С этим рассказом в литературу вошёл очень сильный, оригинальный и зрелый писатель»; «чудесное изображение лагерной жизни при Сталине».

А. А. Ахматова высоко оценила «Матрёнин двор», отметив символику произведения («Это пострашнее „Ивана Денисовича“… Там можно всё на культ личности спихнуть, а тут… Ведь это у него не Матрёна, а вся русская деревня под паровоз попала и вдребезги…»), образность отдельных деталей.

Андрей Тарковский в 1970 году в своём дневнике отмечал: «Он хороший писатель. И прежде всего - гражданин. Несколько озлоблен, что вполне понятно, если судить о нём как о человеке, и что труднее понять, считая его в первую очередь писателем. Но личность его - героическая. Благородная и стоическая».

Правозащитник Г. П. Якунин считал, что Солженицын был «великим писателем - высокого уровня не только с художественной точки зрения», а также сумел «Архипелагом ГУЛАГ» развеять веру в коммунистическую утопию на Западе.

Биографу Солженицына Л. И. Сараскиной принадлежит такая общая характеристика её героя: «Он много раз подчёркивал: „Я не диссидент“. Он писатель - и никем иным никогда себя не чувствовал… никакую партию он бы не возглавил, никакого поста не принял, хотя его ждали и звали. Но Солженицын, как это ни странно, силён, когда он один в поле воин. Он это доказал многократно».

Литературный критик Л. А. Аннинский считал, что Солженицын сыграл историческую роль как «пророк», «политический практик», разрушивший систему, который нёс в глазах общества ответственность за негативные последствия своей деятельности, от которых сам «пришёл в ужас».

В. Г. Распутин считал, что Солженицын - «и в литературе, и в общественной жизни… одна из самых могучих фигур за всю историю России», «великий нравственник, справедливец, талант».

В. В. Путин сказал, что при всех встречах с Солженицыным он «каждый раз был поражён, насколько Солженицын - органичный и убеждённый государственник. Он мог выступать против существующего режима, быть несогласным с властью, но государство было для него константой».

Критика

Критика Солженицына с 1962 года, когда был опубликован «Один день Ивана Денисовича», составляет довольно сложную картину; часто бывшие союзники спустя 10-20 лет обрушивались на него с резкими обвинениями. Можно выделить две неравные части - объёмную критику литературного творчества и общественно-политических взглядов (представители почти всего общественного спектра, в России и за рубежом) и спорадические обсуждения отдельных «спорных» моментов его биографии.

В 1960-х - 1970-х годах в СССР проводилась кампания против Солженицына, с разного рода обвинениями в адрес Солженицына - «клеветника» и «литературного власовца» - выступали, в частности, Михаил Шолохов, американский певец Дин Рид, поэт Степан Щипачёв (автор статьи в «Литературной газете», озаглавленной «Конец литературного власовца»).

В СССР в диссидентских кругах в 1960-х - начале 1970-х годов критика Солженицына приравнивалась если не к сотрудничеству с КГБ, то к предательству идей свободы. Писатель Владимир Максимов вспоминал:

Я принадлежал к среде, которая окружала его и Андрея Сахарова (…) Его позиция в те поры представлялась всем нам абсолютно правильной и единственно возможной. Любая критика в его адрес, официальная или частная, воспринималась нами как плевок в лицо или удар в спину.

Впоследствии (сам Солженицын датировал потерю им «слитной поддержки общества» периодом между выходом «Августа Четырнадцатого» в июне 1971 года и распространением в Самиздате «Великопостного письма патриарху Пимену» весной 1972 года) критика в его адрес стала исходить также и со стороны советских инакомыслящих (как либерального толка, так и крайне консервативного).

В 1974 году Андрей Сахаров критически отозвался о взглядах Солженицына, не соглашаясь с предложенным авторитарным вариантом перехода от коммунизма (в противовес демократическому пути развития), «религиозно-патриархальным романтизмом» и переоценкой идеологического фактора в тогдашних условиях. Сахаров сопоставлял идеалы Солженицына с официальной советской идеологией, в том числе сталинского времени, и предупреждал о связанных с ними опасностях. Диссидент Григорий Померанц, признавая, что в России для многих путь к христианству начался с чтения «Матрёниного двора», в целом не разделял взгляды Солженицына на коммунизм как на абсолютное зло и указывал на российские корни большевизма, а также указывал на опасности антикоммунизма как «захлёба борьбы». Друг Солженицына по заключению в «шарашке», литературовед и правозащитник Лев Копелев в эмиграции несколько раз публично критиковал взгляды Солженицына, а в 1985 году суммировал свои претензии в письме, где обвинял Солженицына в духовном расколе эмиграции и в нетерпимости к инакомыслию. Известна резкая заочная полемика Солженицына и Андрея Синявского, многократно атаковавшего его в эмигрантском журнале «Синтаксис».

Рой Медведев критиковал Солженицына, указывая, что «его юный правоверный марксизм не выдержал испытаний лагерем, сделав его антикоммунистом. Нельзя оправдывать себя и свою нестойкость очернением „коммунистов в лагерях“, изображая их твердолобыми ортодоксами или предателями, искажая при этом истину. Недостойно христианина, каковым себя считает Солженицын, злорадствовать и глумиться по поводу расстрелянных в 1937-1938 гг. большевиков, рассматривая это как возмездие за „красный террор“. И уж совсем недопустимо прослаивать книгу „незначительным по количеству, но внушительным по составу элементом тенденциозной неправды“». Медведев критиковал также «Письмо вождям», назвав его «разочаровывающим документом», «нереальной и некомпетентной утопией», указав, что «Солженицын совершенно не знает марксизма, приписывая учению различную чепуху», и что «при техническом превосходстве СССР предсказываемая война со стороны Китая была бы самоубийством».

Варлам Шаламов писал в 1971 году о Солженицыне и его творчестве: «Деятельность Солженицына - это деятельность дельца, направленная узко на личные успехи со всеми провокационными аксессуарами подобной деятельности…».

Правозащитник Глеб Якунин, признавая, что Солженицын «был великим писателем - высокого уровня не только с художественной точки зрения», описал своё разочарование деятельностью Солженицына после высылки из СССР, в частности, тем, что Солженицын, попав за границу, «всю свою диссидентскую, правозащитную деятельность полностью прекратил».

Американский историк-советолог Ричард Пайпс писал о его политических и историософских взглядах, критикуя Солженицына за идеализацию царской России и приписывание Западу ответственности за коммунизм.

Критики указывают на противоречия между приводимыми Солженицыным оценками числа репрессированных и архивными данными, которые стали доступны в период перестройки (например, на оценки числа депортированных в ходе коллективизации - более 15 млн, критикуют Солженицына за оправдание сотрудничества советских военнопленных с немцами во время Великой Отечественной войны.

Исследование Солженицыным истории взаимоотношений еврейского и русского народов в книге «Двести лет вместе» вызвало критику со стороны ряда публицистов, историков и писателей.

Писатель Владимир Бушин, в середине 1960-х годов опубликовавший в центральной прессе СССР ряд хвалебных статей о творчестве Солженицына, позднее резко критиковал его творчество и деятельность в книге «Гений первого плевка» (2005).

В 2010 году публицист Александр Дюков обвинил Солженицына в использовании пропагандистских материалов вермахта в качестве официальных архивных источников информации.

По мнению писателя Зиновия Зиника, «<находясь на Западе>, Солженицын так и не понял, что политические идеи не обладают духовной ценностью вне их практического приложения. На практике же его взгляды на патриотизм, нравственность и религию привлекли наиболее реакционную часть российского общества».

Образ Солженицына подвергнут сатирическому изображению в романе Владимира Войновича «Москва 2042» и в поэме Юрия Кузнецова «Путь Христа». Войнович, кроме того, написал публицистическую книгу «Портрет на фоне мифа», в которой критически оценил творчество Солженицына и его роль в духовной истории страны.

Награды и премии

Увековечение памяти

20 сентября 1990 года рязанский городской Совет присвоил А. Солженицыну звание почётного гражданина города Рязани. Мемориальные доски, увековечивающие работу писателя в городе, установлены на здании городской школы № 2 и жилом доме № 17 на улице Урицкого.

В июне 2003 года в главном корпусе Рязанского колледжа электроники открылся музей, посвящённый писателю.

В день похорон Президент РФ Дмитрий Медведев подписал указ «Об увековечении памяти А. И. Солженицына», согласно которому с 2009 года учреждались персональные стипендии имени А. И. Солженицына для студентов вузов России,правительству Москвы рекомендовано присвоить имя Солженицына одной из улиц города, а правительству Ставропольского края и администрации Ростовской области - осуществить меры по увековечению памяти А. И. Солженицына в городахКисловодске и Ростове-на-Дону.

11 декабря 2008 года в Кисловодске состоялось открытие мемориальной доски на здании центральной городской библиотеки, которой присвоено имя Солженицына.

9 сентября 2009 года приказом министра образования и науки РФ Андрея Фурсенко обязательный минимум содержания основных образовательных программ по русской литературе ХХ века дополнен изучением фрагментов художественного исследования Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Сокращённую в четыре раза «школьную» версию с полным сохранением структуры произведения подготовила к печати вдова писателя. Ранее в школьную программу уже вошли повесть «Один день Ивана Денисовича» и рассказ «Матрёнин двор». Биография писателя изучается на уроках истории.

В ноябре 2009 года имя Александра Солженицына было присвоено одной из улиц крупнейшего в Риме парка Вилла Ада.

3 августа 2010 года, во вторую годовщину со дня кончины А. И. Солженицына, наместник Донского монастыря епископ Павлово-Посадский Кирилл в сослужении братии монастыря совершил панихиду на могиле писателя. Перед началом панихиды Кирилл освятил установленный на могиле А. И. Солженицына новый каменный крест, созданный по проекту скульптораД. М. Шаховского.

11 декабря 2011 года, к 93-й годовщине со дня рождения А. Солженицына, в Ростове-на-Дону на здании экономического и юридического факультетов Южного федерального университета (ЮФУ) был установлен памятный бронзовый барельеф писателя (скульптор Д. Лындин). Барельеф изготовлен на общественные пожертвования по инициативе и при поддержке Министерства культуры Ростовской области, администрации Ростова-на-Дону, руководства ЮФУ.

С 2009 года его имя носит научно-культурный центр Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына в Москве (с 1995 по 2009 год - Библиотека-фонд «Русское зарубежье») - научно-культурный центр музейного типа по сохранению, изучению и популяризации истории и современной жизни русского зарубежья.

23 января 2013 года на заседании Министерства культуры РФ было принято решение о создании в Рязани второго музея, посвящённого Солженицыну. В настоящее время рассматриваются варианты помещения для музея.

5 марта 2013 года власти американского города Кавендиша (штат Вермонт) приняли решение создать музей Солженицына.

В 2013 году имя Солженицына присвоено Мезиновской средней школе (Гусь-Хрустальный район Владимирской обсласти), где он преподавал в 1956-1957 годах. 26 октября возле школы открыт бюст писателя.

26 сентября памятник Солженицыну (скульптор Анатолий Шишков) открыт на аллее нобелевских лауреатов перед зданием Белгородского университета. Является первым памятником Солженицыну в России.

12 декабря 2013 года компания Аэрофлот ввела в эксплуатацию самолёт Boeing 737-800 NG, названный «А. Солженицын».

Топонимы

12 августа 2008 года Правительство Москвы приняло постановление «Об увековечении памяти А. И. Солженицына в Москве», которым переименовало улицу Большую Коммунистическую в улицу Александра Солженицына и утвердило текст памятной доски. Некоторые жители улицы выразили протест в связи с её переименованием.

В октябре 2008 года мэр Ростова-на-Дону подписал постановление о присвоении имени Александра Солженицына центральному проспекту строящегося микрорайона Ливенцовский.

В 2013 году имя Солженицына носят улицы в Воронеже и Хабаровске.

На сцене и экране

Произведения Солженицына в драматическом театре

• «Олень и Шалашовка». МХАТ имени А. П. Чехова. Москва. (1991; обновлённая версия - 1993)
• «Пир Победителей». Государственный академический Малый театр России. Москва. Премьера спектакля - январь 1995

Инсценировки по произведениям Солженицына в драматическом театре

• «Один день Ивана Денисовича». Читинский драматический театр (1989)
• «Один день Ивана Денисовича». Харьковский украинский драматический театр имени Шевченко. Режиссёр Андрей Жолдак. 2003
• «Матрёнин двор». Русский духовный театр «Глас». Режиссёр (сценическая версия и постановка) Владимир Иванов. В ролях Елена Михайлова (Матрёна ), Александр Михайлов (Игнатьич ). 11 и 24 мая, 20 июня 2007
• «Матрёнин двор». Государственный академический театр им. Е. Вахтангова. Режиссёр Владимир Иванов. В ролях Елена Михайлова (Матрёна ), Александр Михайлов (Игнатьич ). Премьера 13 апреля 2008 года.
• «Матрёнин двор». Екатеринбургский Православный театр «Лаборатория драматического искусства им. М. А. Чехова» - показ спектакля в январе 2010 года. Режиссёр Наталья Мильченко, Матрёна - Светлана Абашева
• «Архипелаг ГУЛАГ». Московский молодёжный театр под руководством Вячеслава Спесивцева. Москва (1990)
• «Слово правды». Инсценировка по произведениям Солженицына. Театр-студия «Кредо». Пятигорск (1990)
• «Шарашка» (инсценировка глав романа «В круге первом»; премьера 11 декабря 1998 года). Спектакль Московского театра на Таганке. Режиссёр (композиция и постановка) Юрий Любимов, художник Давид Боровский, композитор Владимир Мартынов. В главных ролях Дмитрий Муляр (Нержин ), Тимур Бадалбейли (Рубин ),Алексей Граббе (Сологдин ), Валерий Золотухин (Дядя Авенир, Прянчиков, Спиридон Егоров ), Дмитрий Высоцкий и Владислав Маленко (Володин ), Эрвин Гааз(Герасимович ), Юрий Любимов (Сталин ). Спектакль поставлен к 80-летию Солженицына.
• «Раковый корпус». Театр Ганса Отто (нем. Hans Otto Theater ), Потсдам, ФРГ. 2012. Автор сценического варианта Джон фон Дюффель (John von Düffel ). Режиссёр Тобиас Веллемайер (Tobias Wellemeyer ). В роли Костоглотова Вольфганг Фоглер (Wolfgang Vogler ), в роли Русанова Йон-Кааре Коппе (Jon-Kaare Koppe ).

Произведения Солженицына в музыкальном театре

• «В круге первом». Опера. Либретто и музыка Ж. Ами. Национальная Опера Лиона (1999)
• «Один день Ивана Денисовича» - опера в двух действиях А. В. Чайковского. Мировая премьера состоялась 16 мая 2009 года в Перми на сценеакадемического театра оперы и балета имени П. И. Чайковского (дирижёр-постановщик Валерий Платонов, режиссёр-постановщик Георгий Исаакян, художник-постановщик Эрнст Гейдебрехт (Германия), хормейстеры Владимир Никитенков, Дмитрий Батин, Татьяна Степанова.

Произведения Солженицына в концертных программах

• Чтение фрагментов романа «В круге первом» артистом Н. Павловым на вечере Малого театра (Москва) «Возвращённые страницы»
• «Один день Ивана Денисовича». Моноспектакль А. Г. Филиппенко. Московский театр «Практика» (2006). Публичное чтение рассказа в рамках совместного проекта «Одна книга - два города» Всероссийской библиотеки иностранной литературы (Москва) и общедоступной (публичной) библиотеки Чикаго; и ко Дню политзаключённых (2008).
• «Случай на станции Кочетовка». Моноспектакль А. Филиппенко. Телеэкранизациия осуществлена ЗАО «Студия Клио Фильм» (Россия) (режиссёр Степан Григоренко) по заказу телеканала «Культура» (2001). Первый показ на телевидении на телеканале «Культура» 4 августа 2008 года.
• «Солженицын и Шостакович» (2010). Александр Филиппенко читает «Крохотки» Солженицына (в том числе на радио), музыка Д. Шостаковича звучит в исполнении ансамбля солистов «Эрмитаж».
• «По прочтении опусов Солженицына. Пять взглядов на страну ГУЛаг» («Зона», «Пеший этап», «Блатные», «Лесоповал», «Пахан и шестёрка»). Исполнение пятичастной сюиты украинского композитора Виктора Власова ансамблем «Баян-сити» на сцене концертного зала им. С. Прокофьева (Челябинск) (сольный концерт - октябрь 2010).
• «Отраженье в воде». Программа для драматического актёра, солиста и камерного оркестра, включающая «Крохотки» Солженицына в исполнении А. Филиппенко и «Прелюдии» Д. Д. Шостаковича в исполнении Государственного академического камерного оркестра России под управлением А. Ю. Уткина. Премьера - 10 декабря 2013 года в Большом зале Московской консерватории.

Произведения Солженицына в кино и на телевидении

• Телеспектакль по мотивам рассказа «Один день Ивана Денисовича», английская телекомпания NBC (8 ноября 1963 года).
• One Day in the Life of Ivan Denisovich. Художественный фильм. Режиссёр К. Вреде. Сценарий Р. Харвуда и А. Солженицына. «Норск фильм» (Норвегия), «Леонтис фильм» (Великобритания), «Групп-В продакшн» (США) (1970)
• Случай на станции Кречетовка. Короткометражный фильм Глеба Панфилова (1964)
• «Ett möte på KretjetovkaStationen». Сценарий Александр Солженицын. Швеция (TV 1970)
• «Тринадцатый корпус» («Krebsstation»). Реж. Heinz Schirk, сценарий Karl Wittlinger. ФРГ (TV 1970)
• Свеча на ветру . Телефильм (экранизация пьесы «Свеча на ветру»). Режиссёр Мишель Вин; сценарий Александр Солженицын, Alfreda Aucouturier. Постановка на ОРТФ Французского телевидения (1973)
• В 1973 году полуторачасовую картину по мотивам романа «В круге первом» снял польский режиссёр Александр Форд; сценарий: А. Форд и А. Солженицын. Дания-Швеция.
• В начале 1990-х вышла двухсерийная французская лента The Fist Circle. Телефильм. Режиссёр Ш. Лэрри. Сценарий Ч. Коэна и А. Солженицына. Си-Би-Си. США-Канада, совместно с Францией (1991). Фильм в 1994 году показан в России.
• «В круге первом». Солженицын является соавтором сценария и читает закадровый текст от автора. Режиссёр Г. Панфилов. Телеканал «Россия», кинокомпания «Вера» (2006).
• Практически одновременно с сериалом проходили и съемки художественного кинофильма по мотивам романа (сюжетная основа А. Солженицына), сценарий киноверсии написан Глебом Панфиловым. Премьера киноленты «Хранить вечно» состоялась 12 декабря 2008 года в кинотеатрах Москвы и Лондона (с субтитрами)