ЛуцийЛивий Андроник (275-200)

Грек, вольноотпущенник римлян. Попал в Рим и преподавал в школе. Сатурнийским стихом перевел «Одиссею». «О.», а не «И.», т.к. считалось, запад описан в «О.», а в «И.»– Азия.

Перевел греческие трагедии – только диалоги. Сам ставил и играл комедии.

Впервые по заказу сената создал гимн Юноне (Гера), дошло 40 разрозненных строк на латыни.

Одиссей – Уликсис, Гермес – Меркурий → имена римские.

Гай Саллюстий Крисп (86-35 до н. э.)

Стремился к политич. карьере, но изгнан из сената. Сначала выступал как противник сената и Цицерона, потом искал поддержки у Цезаря в борьбе против нобилитета, разочаровался. Пишет «Послание к Цезарю о гос-ве» - требовал усиления роли народа в гос жизни → испугался → в писатели.

Сильно отличается от Цезаря, его цель - не рассказать о жизни, а описать жизнь в мире (Рим), найти причины того, что происходит. Понимает, что живет во время падения Р.И.

Особенности:

1. главные герои отрицательные

2. стиль - подражает Фукидиду (жесткие фразы), период его краткий и выразительный

3. архаист, всегда сознательно архаические формы, особ. когда пишет о древнем Риме

4. асимметричность прозы, не похожа на стихи (в отличие от Цезаря)

5. сентенции

6. антитезы

7. риторические вопросы

8. контрасты

9. народные слова → аномалист

10. термины из области моральных отношений заменяют политическую терминологию

«Заговор Катилины » - монография

взгляды С. близки к взглядам Платона (исконный дуализм духа и тела, необходимость подчинять плоть духу), его Катилина схож с тираном из «Государства» Платона (развращенный аристократ). Драматизирует изложение, показывая различные этапы заговора. Вставлены речи и письма героев. Свою точку зрения высказывает через Катона, он решительнее, чем Цезарь. Много интересных фактов и наблюдений.

«Югуртская война » (β – 111-106г) - монография (Югурт, незаконнорожденный, убивает 2 братьев (законных), чтобы получить трон, приезжает как дипломат в Рим, там убивает родственника, его из Рима выгоняют, говорит, что город продажный, начинают войну).

С. правдиво пишет о войне, т.к. сам был потом наместником в Африке, описывает страну.

«История »

целиком не дошла

изложены события от смерти Суллы (78) до 67

Уже не видит светлых периодов в римской истории.

Тит Ливий (59 до н.э. – 17 н.э.)

Из консервативного г. Патавия, не был гос деятелем, как многие историки. Берет материал из предшественников и художественно обрабатывает его.

«От основания города »

142 книги, дошло 35. Жил на с Ит. Не был политиком, чисто историк. 1 – мифы, дальше – история. Писал одновременно с Вергилием («Эннеида»)и Горацием («Оды), как и они увлечен идеями величия Рима. Интересуется причинами, почему римляне стали «первым народом на земле». Л.: «не было другого государства обширнее, благочестивее, богаче хорошими примерами, ни в какое государство не проникла так поздно жадность и роскошь».

Особенности творчества :

· живой и увлекательный рассказ

· стиль Цицерона – пользуется периодом и мысль выражает мах полно (принцип обилия слов)

· повествование делится на отдельные законченные эпизоды

· восхищение римской стариной

· преклоняется перед героями эпохи респ-ки, рассказывает о легендарных героях (Ромул...)

· избегает предвзятости, отдает должное даже врагам Рима

· герои часто произносят речи, написанные Л. → дает характеристику героям

(Публий) КорнелийТацит (~55 - ~120)

Data –скудно – из писем Плиния к Тациту (+письмо об извержении Везувия и гибели дяди +письмо о землетрясении); приехал из провинции

Государственный деятель квестор → эдил → претор → консул.

Риторское и философское образование.

«Жизнеописание Юлия Агриколы »

О тесте Т. Посмертное восхваление (элогия), не столько как родственника, сколько как гос. деятеля (римский наместник, завоевал UK). В стиле Саллюстия. Герой – скромный, деловитый, почтительный к императору, умеренный в частной жизни.

Идея : добродетельный и умеренный человек может существовать при любом императоре.

Т. интересуют исторические сведения, военные действия, быт, нравы британцев.

Особое внимание – романизация UK.

«О происхождении, положении, нравах и народах Германии»

· Актуальная тема – готовился поход против Германии. Тоже этнографический характер. Т: г-цы – опаснейшие враги, столкновение неизбежно. Для Т. важна и морально-психологическая сторона. Т-та интересует жизнь г-цев – они сильно отличаются от римлян.

· Идеализация простоты и нравственной чистоты первобытным народам, свойственная римлянам → описание семей г-цев, противопоставляет нравств. упадку в Риме.

«Диалог об ораторах »

Форма – беседа ораторов-учителей Т., Марк Апр, Юлий Секунд в доме Куриация Матерна, поэта. Стиль Цицерона. Обсуждается, почему красноречие пришло в упадок. Матерн бросил красноречия из-за поэзии.

части:

1. что лучше – деятельность оратора или поэта

2. приходит Мессала, увлекающийся стариной → обсуждают старое и новое красноречие, Апр: старое устарело

3. Матерн видит причину в изменении гос. строя

«Аналы » (с 14 до 68, до смерти Нерона)

Дошли не полностью. По форме – летопись, но эта форма мешает Т., много описывает характеров.

«История »(с 69г)

отчетливый трагический темперамент

Особенности творчества:

читая его, возникает только презрительная улыбка

все мрачно

123 гос. деятель, выразитель точки зрения сенатской верхушки, важны источники. Беспристрастный

15. Луций Анней Сенека (~4 до н.э – 65)

Из Испании, г. Кордуб. Отец – ритора –писал и читал речи на заказ → С. получил хорошее риторское (орат.) и философское образование, приезжает в Рим, становится оратором. Жена императора Клавдия его невзлюбила → в ссылку его → вторая жена Агриппина вернула + сделала воспитателем Нерона. Потом Нерон обвинил С. в заговоре и заставил вскрыть вены.

Нравственная опора С. – стоицизм (считал империю злом). Стоики – философы, но интересовались не антологией (происхождение), а нравственной стороной. Проповедовали выдержку, внутреннее сопротивление внешним обстоятельствам. С. призывал, чтобы люди презирали богатство, чины, успех и закаляли свой дух. Если не можешь → лучше покончить с собой (!)→ в этом высшая свобода человека. Сам С. жил богато.

9 трагедий на мифологические темы: (единств-е дошедшие целиком римские драмы)

«Медея »

М. С. будто бы знает М. Еврипида, её характер уже сложившийся, она прошла через все муки любви и желание мстить. Её решения уже сформировались. Отличается вся трактовка образов. У Еврип. Яссон не признаёт своей вины, у С. – все знает, усталый, пытается отвратить страшное, но это не в его силах.

Идея : нужно вовремя уметь остановить свои страсти. Осуждает М. за то, что она не смогла побороть свои чувства. С. нагнетает ужасы, зловещее (как было при дворе) → воспринималось естественно.

Особенности трагедий:

1. ненависть к тирании и деспотизму

2. проникнуты идеями стоицизма

3. человек бессилен и игрушка в руках рока

4. герои – сильные личности, охваченные гибельными страстями или великие мученики, гибнущие в страданиях

5. Драма → для чтения, не для постановки.

6. С. вводит 5-актное действие. Акты часто слабо связаны между собой и перемежаются лирическими партиями хора (и сейчас в Европе это классическое деление)

«Октавия »

драма, С. не принадлежит, но публикуется в одном с ним сборнике ← единственная римская драма о недавней истории.

Вариант претекстата. Идея : осуждение чрезмерного властолюбия, в первую очередь Нерона. Монологи, излияния героев. В диалогах 1 герой второстепенный. После них не нужно развитие действия.

Мениповая сатира – чередование стиха и прозы, такую форму впервые предложил Менип Гозарский (греч. философ).

«Апофеоз Клавдия »

- «обожествление умершего Клавдия» → «Отыквление Клавдия» - сатира – может быть и не сам назвал. После Клавдия все императоры причисляли себя к богам. После смерти Кл. приходит на Олимп → там не нужен → должен попасть в ад через землю → попадает на свои похороны. Его душу судили по его же методу – без права защитной речи – ему не дают ничего сказать.

«Письма к Луцилию о нравственности »

Философские стоические трактаты в форме посланий. О душевном покое, о страхе смерти, об истинной дружбе, о старости, о презрении к богатству, о недоверии к счастью → о философском смысле жизни.

Не аргументирует свою точку зрения, а просто постоянно её повторяет, варьируя её (чувствуется, что он ритор)

123 → в творчество Корнеля, Россина

16. Децим Юлий Ювенал (~50/60 –>127)

Родился в г. Аквин, около Рима. Долго был адвокатом и увлекался составлением декламаций, сатиры стал писать стариком (16), в 5 книгах. Переносит особенности риторического жанра в сатиры.

2 группы по содержанию :

1. 1-9 – острообличительные. Клеймит все с позиции человека среднего достатка. Создает и положительную программу с примерами из жизни.

2. 10-16 – отвлеченные рассуждения на моральные темы вообще. Протестует против всех пороков общества, социального неравенства, ополчился на аристократов, которые кичатся только имени. При дворе разврат: «лишь преступлением себе наживают сады и палаты».

· возмущен нравами и жизнью римлян. По именам называет только умерших, хотя чувствуется, что им. в виду настоящее

· разврат, обжорство и пустота римской знати

· гиперболы, нагромождает определения, детали

· ? доблести – современные аристократы гордятся родом, но развратники

· только высокие душевные качества делают человека благородным

· порицает жестокость императора – обличает Домициана и его приближенных (про рыбу)

· обличает богачей и сочувствует интеллигентным профессиям (поэт, философ)

симпатия к страдающим беднякам

Книга: Историки Рима. [Саллюстий. Ливий. Тацит. Светоний. Аммиан] / пер. с лат. С. Маркиша, В. Смирина, Ф. Зелинского, Г. Кнабе, М. Гаспарова, Я. Любарского; вступ. статья С. Утченко; примеч. Я. Любарского. - М. : Художественная литература, 1970. - 496 с. - (Библиотека античной литературы).

Характеристика: Предлагаемая книга содержит наиболее яркие и характерные образцы древнеримской историографии. Однако сама римская историография возникла задолго до того, как появились труды представленных в данном томе авторов. В отличие от греческой, она развилась из летописи. Согласно преданию, чуть ли не с середины V в. до н.э. в Риме существовали так называемые «таблицы понтификов». Это были сведения о неурожае, эпидемиях, войнах, предзнаменованиях и т.п. Погодное ведение таблиц давало возможность составить списки тех лиц, по именам которых в Древнем Риме обозначался год: консулов. Первые списки появились предположительно в конце IV в. до н.э. Примерно тогда же возникла и первая обработка таблиц, то есть первая римская хроника.

Характер таблиц и основанных на них хроник постепенно менялся. Помимо войн и стихийных бедствий появлялись сведения о внутриполитических событиях, деятельности сената и народного собрания, итогах выборов и т.д. Во II в. до н.э. по распоряжению верховного понтифика Публия Муции Сцеволы была опубликована обработанная сводка всех погодных записей, начиная с основания Рима (в 80-ти книгах) под названием «Великая летопись» (Annales maximi).

Что касается литературной обработки истории Рима - историографии в точном смысле слова - её возникновение относится к III веку и связано с проникновением в римское общество эллинистических культурных влияний. О систематическом и всё возрастающем влиянии эллинистической культуры и идеологии можно говорить после победы римлян над Пирром. В III в. в высших слоях римского общества распространяется греческий язык, знание которого в скором времени становится признаком «хорошего тона». Цицерон свободно владел греческим языком; не менее хорошо знали его Помпей, Цезарь, Марк Антоний, Октавиан Август. Вместе с языком в Рим проникает и эллинистическая образованность.

Не случайно первые исторические труды, созданные римлянами, были написаны на греческом языке. Ранние римские историки литературно обрабатывали материал официальных летописей и семейных хроник, поэтому их принято называть анналистами. Современная историческая критика давно не признает римскую анналистику материалом, дающим достоверное представление об отображённых в нем событиях. Но ценность ранней римской историографии состоит не в этом. Изучение некоторых её характерных тенденций может дополнить наше представление об идейной жизни римского общества. Анналистов принято делить на старших и младших.

Родоначальником литературной обработки римских хроник считается Квинт Фабий Пиктор (III в.). Он написал (на греческом языке) историю римлян от прибытия Энея в Италию и до современных ему событий. Продолжателями Квинта Фабия считаются Луций Цинций Алимент , написавший историю Рима «от основания города», и Гай Ацилий , автор аналогичного труда. Оба эти произведения были написаны также по-гречески, но труд Ацилия в дальнейшем переведен на латинский язык. Первым историческим трудом, который самим автором писался на родном языке, были «Начала» Катона . Материал в нём излагался не в летописной форме, а скорее в форме исследования древнейших судеб племён и городов Италии. Таким образом, труд Катона касался уже не только Рима. Он отличался от произведений других анналистов и тем, что имел претензию на «научность»: Катон, видимо, тщательно собирал и проверял свой материал, опирался на факты, летописи отдельных общин, личный осмотр местности и т. д. Все это делало Катона своеобразной фигурой в ранней римской историографии. Обычно к старшей анналистике относят ещё Луция Кассия Гемину и консула 133 года Луция Кальпурния Писона Фруги . Оба они писали уже по-латыни, но конструктивно труды их восходили к образцам ранней анналистики.

За исключением «Начал» Катона, труды старших анналистов представляли собой подвергшиеся некоторой литературной обработке хроники. В них сравнительно добросовестно, в чисто внешней последовательности, излагались события (без критической оценки, но и без сознательно вводимых дополнений). Общие черты старших анналистов: романоцентризм, культивирование патриотических настроений, изложение истории от момента основания Рима и интерпретация истории в сугубо политическом аспекте, с явным пристрастием к описанию военных и внешнеполитических событий.

Что касается так называемой младшей анналистики, то это новое направление в римской историографии возникло примерно в эпоху Гракхов. Одним из первых представителей младшей анналистики считают обычно Луция Целия Антипатра . Его труд отличался характерными для нового жанра особенностями: был построен не в форме летописи, а исторической монографии; изложение событий начиналось не от основания Рима, а с описания Второй Пунической войны; автор отдавал заметную дань увлечению риторикой, считая, что в историческом повествовании главное значение имеет эффект, производимый на читателя. Такими же особенностями отличалось творчество другого анналиста, жившего также во времена Гракхов - Семпрония Азеллиона . Азеллион сознательно отказывался от летописного способа изложения. По его мнению, не так важно рассказать, при каких консулах началась война, сколько объяснить, по какой причине и с какой целью она началась. В этой установке автора нетрудно вскрыть довольно четко выраженный прагматический подход, что делает Азеллиона вероятным последователем его старшего современника - выдающегося греческого историка Полибия.

Наиболее известные представители младшей анналистики - Клавдий Квадригарий , Валерий Анциат , Лициний Макр , Корнелий Сизенна - жили во времена Суллы (80–70 гг. I в. до н.э.). В трудах некоторых из них наблюдаются попытки возрождения летописного жанра, но в остальном они отмечены всеми характерными чертами младшей анналистики: большие риторические отступления, сознательное приукрашивание событий, а иногда и их искажение, вычурность языка и т.п. Характерной чертой всей младшей анналистики можно считать проецирование современной авторам исторических трудов политической борьбы в далёкое прошлое и освещение этого прошлого под углом зрения политических взаимоотношений современности. Для младших анналистов история превращается в раздел риторики и в орудие политической борьбы. В политических интересах они не отказываются от прямой фальсификации исторического материала (удвоения событий, перенесения позднейших событий в более раннюю эпоху, заимствования фактов из греческой истории и т.п.). Появлением младшей анналистики завершается ранний период развития римской историографии.

Можно говорить о некоторых общих чертах старшей и младшей анналистики как раннего периода римской историографии, многие из которых сохранялись в период её зрелости и расцвета. Прежде всего, римские анналисты - и ранние и поздние - пишут всегда ради определенной практической цели: активного содействия благу общества, благу государства (в меру своего собственного понимания этих интересов). Исследование исторической истины ради истины им вообще не может прийти в голову. Другая черта ранней римской историографии - её романоцентристская и патриотическая установка. Рим был всегда не только в центре изложения, но всё изложение ограничивалось рамками Рима (за исключением «Начал» Катона). В этом смысле римская историография делала шаг назад по сравнению с историографией эллинистической, ибо для последней (в лице её наиболее видных представителей, в частности, Полибия) уже характерно стремление к созданию всемирной истории. Наконец, римские анналисты в значительной мере принадлежали к высшему, то есть сенаторскому сословию, чем объясняется почти полное единство их симпатий. Что касается объективности изложения исторического материала, то конкуренция отдельных знатных фамилий и была одной из основных причин искажения фактов.

В античной) историографии существовали два основных направления. Одно из них представлено именем Полибия (205–125 гг. до н.э.), который оказался связующим звеном между Грецией и Римом. Основной труд Полибия - «Всеобщая история» (в 40 книгах) - не дошёл до нас в целости. Автор рисует широкую картину истории всех стран, так или иначе соприкасавшихся в эту эпоху с Римом. Широкие масштабы и «всемирно-исторический» аспект были неизбежны, поскольку Полибий задался ответить на вопрос, как и почему все известные части обитаемой земли в течение пятидесяти трех лет подпали под власть Рима?

Труд Полибия - историческое исследование, в котором центр тяжести лежит не на рассказе о событиях, а на выяснении причинной связи событий. Полибий выдвигал перед историками три основных требования: тщательное изучение источников, знакомство с местностью, где разыгрывались события (главным образом, битвы, сражения) и личный опыт в военных и политических делах. К своим источникам Полибий относился критически, не принимая их на веру, часто использовал архивный и документальный материал, а также показания очевидцев. Требования, выдвигаемые Полибием, вовсе не были самоцелью. Выполнение названных условий в сочетании с установкой на выяснение причинной связи событий должны были служить конечной цели: правдивому и обоснованному изложению материала. Эти принципы и установки Полибия как исследователя ставят его в один ряд с греческим историком (460–395 гг. до н.э.), которого можно считать основоположником критики источников и мастером политического анализа описываемых событий. Есть все основания говорить о Полибии и его предшественнике Фукидиде как о родоначальниках научного (или научно-исследовательского) направления в античной историографии.

Это направление не получило развития в Риме. Здесь была представлена другая тенденция, развитие которой связано с именем Тита Ливия (59 г. до н.э. - 17 г. н.э.). Основной труд Ливия - огромное историческое произведение в 142 книгах, которое обычно называют «История от основания Рима» (сам автор назвал его «Анналами»). Он также сохранился лишь частично. Ливий понимал задачу историка как необходимость учить на примерах. Поэтому примеры следовало выбирать наиболее яркие, наглядные и убедительные, действующие не только на рассудок, но и на воображение. Такая установка сближает историю и искусство.

В качестве источников Ливий в основном пользовался - к тому же довольно некритически - произведениями своих предшественников (младшими анналистами, Полибием). К документам, архивным материалам он, как правило, не обращался (хотя такая возможность у него имелась). Своеобразна у Ливия и внутренняя критика источника, то есть принципы выделения и освещения основных фактов. Решающее значение для него имеет моральный критерий, т.е. возможность развернуть ораторский и художественный талант. Нередко у Ливия важное решение сената упомянуты вскользь, в то время как явно легендарный подвиг описан подробно и с большим мастерством. Связь событий у него чисто внешняя. Изложение событий даётся последовательно, по годам, в летописном порядке. Большую роль в произведении Ливия играют речи и характеристики. Речи действующих лиц составляют наиболее блестящие в художественном отношении страницы его труда, но историческая их ценность невелика. Очевидно, что работа Тита Ливия написана в ином жанре - в художественно-дидактическом.

Предлагаемые в книге произведения представителей «зрелого» периода римской историографии также относятся к художественно-дидактическому направлению, которое получило распространение в древнем Риме. Остановимся прежде всего на Гае Саллюстии Криспе (86–35 гг. до н.э.). Саллюстий - автор трёх исторических трудов: «Заговор Катилины», «Война с Югуртой» и «История». Первые два произведения, носящие характер исторических монографий, дошли до нас полностью, «История», охватывавшая период от 78 года по 66 год, сохранилась лишь фрагментарно.

Саллюстия можно считать одним из первых представителей римской историографии периода зрелости. Саллюстий обычно рассматривается как родоначальник нового жанра - исторической монографии. Но хотя его «Заговор Катилины» и «Война с Югуртой» написаны в этом жанре, но сам новый жанр возник раньше. Отойдя в области жанра от римских анналистов, он остаётся близок к ним в понимании задач историка. Так, он считает, что события истории Афин прославлены благодаря тому, что афиняне имели выдающихся историков. Поэтому задача историка состоит в том, чтобы ярко и талантливо описать историю римского народа. Поскольку выбор Саллюстия остановился на заговоре Катилины, достойными и внимания историка событиями могут оказаться не только подвиги, но и «неслыханные преступления». Это соображение подкрепляется темой другой исторической монографии Саллюстия, посвящённой войне с нумидийскнм царем Югуртой. Эта война впервые вскрыла разложение, коррупцию и открытую измену правящей верхушки Рима.

Саллюстий придавал огромное значение роли отдельных личностей в истории. Он не отрицал могущества рока, фортуны, но вместе с тем пришёл к выводу, что «все было достигнуто редкостною доблестью немногих граждан». Неудивительно, что он уделяет большое внимание характеристикам исторических деятелей. Эти характеристики даются живо, красочно, часто в сопоставлении и играют такую роль в развертывании исторического повествования, что Саллюстия многие исследователи признают прежде всего мастером исторического портрета. Указанная особенность Саллюстия, как писателя и историка, вовсе не случайность - она находится в органической связи с им же самим декларированной общей задачей красочного, талантливого изложения исторических событий и явлений.

Публий (или Гай) Корнелий Тацит (ок. 55 - ок. 120 гг.) - один из наиболее известных деятелей римской культуры. Эта слава заслужена не столько Тацитом-историком, сколько Тацитом-писателем. Он - выдающийся мастер развертывания и описания драматических ситуаций. Его характерный стиль, отличающийся сжатостью, асимметричностью построения предложений, характеристики и отступления, весь набор приёмов опытного ритора и оратора - все это превращает повествование историка в чрезвычайно напряженный, впечатляющий и вместе с тем высокохудожественный рассказ. Если же говорить о Таците-историке, то по своим «программным установкам» он относится к представителям так называемого художественно- дидактического направления.

Как и Ливий, Тацит считает, что основная задача историка заключается не в том, чтобы развлекать или забавлять читателя, но наставлять его, приносить ему пользу. Историк должен являть на свет как добрые дела и подвиги, так и «безобразия» - одно для подражания, другое - для «позора в потомстве». Эта морально-дидактическая установка требует прежде всего красноречивого изложения событий и беспристрастия. Что касается анализа причин описываемых им событий, то Тацит не выходит за пределы обычных представлений и норм: в одних случаях причиной оказывается прихоть судьбы, в других - гнев или, наоборот, милость богов, события часто предваряются оракулами, предзнаменованиями и т.п. Однако нельзя сказать, чтобы Тацит придавал безусловное значение и сам верил во вмешательство богов, чудеса и предзнаменования. Подобные объяснения причин исторических событий носят у него скорее привычно традиционный характер. Создаётся впечатление, что историка не столько интересовал и занимал анализ причин, сколько возможность ярко, впечатляюще и поучительно изобразить важные события политической и военной истории Римской империи.

Младшим современником Тацита был Гай Светоний Транквилл (ок. 70 - ок. 160 гг.). Вступление в 117 году на престол императора Адриана знаменовало собой перелом в судьбе и карьере Светония. Он был приближен ко двору и зачислен в управление «по научным делам». Затем ему был поручен надзор за публичными библиотеками. Он получил назначение на высокий пост секретаря императора. Перечисленные посты открыли Светонию доступ к государственным архивам, чем он воспользовался для научных и литературных занятий. Однако сравнительно скоро - в 122 году - Светоний был отставлен от должности.

Светоний был весьма плодовитым писателем. До нас дошли названия более чем десятка его трудов, хотя сами произведения не сохранилнсь. Из его сочинений мы располагаем, строго говоря, лишь одним - историко-биографическим трудом «Жизнь двенадцати цезарей», а также более или менее значительными фрагментами из произведения, называвшегося «О знаменитых людях» (главным образом из книг «О грамматиках и риторах» и «О поэтах»).

Светоний выступает перед нами как историк особого жанра «риторической биографии». Как представитель биографического жанра в Риме, он имел некоторых предшественников, однако труды их нам почти неизвестны. Светоний, подобно Тациту, нигде не высказывает открыто свои политические взгляды и убеждения, но они могут быть определены без особого труда. Он был приверженцем зародившейся в его время и ставшей модной теории «просвещённой монархии». Поэтому он делит императоров на «хороших» и «дурных», будучи уверен, что судьбы империи целиком зависят от их злой или доброй воли. Император квалифицируется как «хороший», если он уважительно относится к сенату, оказывает экономическую помощь широким слоям населения и - новый мотив в воззрениях римских историков - заботится о благосостоянии провинций. Светоний считает своим долгом «объективно» освещать противоречивые черты характера каждого императора, вплоть до самых неприглядных, но верит в божественное происхождение императорской власти.

В «Жизни двенадцати цезарей» даны биографии первых императоров Рима, начиная с Юлия Цезаря (в его биографии утеряно самое начало). Все биографии построены по определённой схеме, которую сам Светоний определяет так: «не в последовательности времени, а в последовательности предметов». Эта последовательность «предметов» примерно такова: а) родословная императора, b) время и место рождения, с) детские годы, всякие предзнаменования, d) описание прихода к власти, е) перечисление важнейших событий и мероприятий во время правления, f) описание наружности императора, g) описание черт характера (литературные вкусы) и h) описание обстоятельств смерти и соответственных предзнаменований.

Последний крупный римский историк - Аммиан Марцеллин (ок. 330 - ок. 400 гг.) - принадлежит уже к эпохе упадка римской литературы. Общепринято относить его к числу римских историков, хотя известно, что по происхождению он был греком. Аммиан Марцеллин провел много лет в армии. За время военной службы ему пришлось побывать в Месопотамии, Италии, Галлии, Египте и на Балканском полуострове. Его труд носил название «Деяния» и состоял из тридцати одной книги. До нас дошли лишь книги XIV–XXXI, но известно, что работа в целом охватывала период римской истории со времени правления императора Нервы (96 г.) и вплоть до гибели Валента (378 г.). Таким образом Аммиан Марцеллин выступал как продолжатель Тацита и строил свой труд в значительной мере по образцу «Истории» и «Анналов». В сохранившихся книгах Аммиана Марцелина излагаются события с 352 г., очевидцем и наблюдателем которых он являлся. Особенностью исторического повествования Аммиана Марцеллина можно считать наличие многочисленных экскурсов и отступлений самого разнообразного содержания. Иногда это сведения географического характера, иногда - очерки нравов, иногда - рассуждения религиозно-философского толка.

Труд Аммиана написан на латинском языке, но автор считается римским писателем и историком не только поэтому. Он - подлинный патриот Рима, поклонник и почитатель его мощи, его величия. Как военный, он прославляет успехи римского оружия,- как историк и мыслитель, он преклоняется перед «вечным» городом. Что касается политических симпатий, то Аммиан - безусловный сторонник империи, что естественно: в его время о восстановлении республиканского строя уже никто и не помышлял.

В какой-то мере он, как и избранный им за образец Тацит, по общему плану изложения исторического материала возвращается чуть ли не к древним анналистам. Жанр историко-монографический или историко-биографический не был им воспринят, он предпочитает держаться погодного хронологического изложения событий.

В облике Аммиана Марцеллина как последнего римского историка скрещиваются многие характерные черты римской историографии, проступают приёмы и установки, типичные для большинства римских историков. Это прежде всего римско-патриотическая установка, вера не столько в богов (кстати, Аммиана отличает веротерпимость, в т.ч. по отношению к христианам), сколько в судьбу, фортуну, чудесные знамения и предсказания. Наконец, Аммиан Марцеллин, подобно всем остальным римским историкам, принадлежал к художественно-дидактическому направлению. В качестве представителя именно этого направления он стремился в своей работе историка воплотить два основных принципа, сформулированных еще Саллюстием и Тацитом: беспристрастность (объективность) и вместе с тем красочность изложения. Намеренное умолчание о важном событии историк считал недопустимым обманом, не меньшим, чем беспочвенный вымысел. Красочность изложения, с его точки зрения, определялась отбором фактов и риторическими приемами, которые он щедро применял в своем труде.

Аммиан Марцеллин был последним крупным римским историком и одновременно последним представителем античной историографии вообще. Возникшая уже в его время и параллельно развивавшаяся христианская историография если и отталкивалась по своим внешним приемам от античных образцов, то по своему внутреннему, идейному содержанию была ей не только чужда, но, как правило, и глубоко враждебна.

Формат: Djvu.

Выдающиеся римские историки

Великие страны всегда порождают и великих историков… Жизнь и общество нуждаются в них больше даже, чем в строителях, врачах и учителях, ибо они, то есть выдающиеся историки, одновременно возводят здание цивилизации, лечат общественные болезни и укрепляют дух нации, обучают и воспитывают младое поколение, сохраняют память, воздают бессмертную славу достойным, подобно божествам вершат суд. Античность знала многих выдающихся историков. Одни из них, как это было у Плутарха, делали акцент на раскрытие характеров героев, создавая морализирующие сочинения. Другие, подобно Светонию, в биографии старались анализировать различные стороны их жизни и деятельности. Бахтин писал: «Если Плутарх оказывал огромное влияние на литературу, особенно на драму (ведь энергетический тип биографии, по существу, драматичен), то Светоний оказывал преимущественно влияние на узкобиографический жанр…» Третьи, особенно стоики, дали волю потоку самосознания, рефлексии в частных письмах или же в разговорах наедине с собой и исповедях (примерами такого рода стали письма Цицерона и Сенеки, книги Марка Аврелия или Августина).
Если Марк Аврелий последний римский философ, то Корнелий Тацит (ок. 57–120 гг. н. э.) – последний великий римский историк. Начальные школьные годы Тацита пришлись на эпоху Нерона, злодеяния которого потрясли Рим. Это было чудовищное время. Оно было «свирепо и враждебно» к истине и добродетелям, зато благосклонно и щедро к подлости, раболепству, изменам и преступлениям. Тацит, ненавидевший тиранию, с осуждением вспоминал о тех годах, когда на смерть осуждались и подверглись казни «не только сами писатели, но и их книги». Цезари вменили в обязанность триумвирам (задолго до сожжения книг на кострах гитлеровской Германии) сжигать на форуме, где обычно приводят в исполнение приговоры, «творения этих столь светлых умов». «Отдавшие это распоряжение, – пишет Тацит, – разумеется, полагали, что подобный костер заставит умолкнуть римский народ, пресечет вольнолюбивые речи в сенате, задушит самую совесть рода людского; сверх того, были изгнаны учителя философии и наложен запрет на все прочие возвышенные науки, дабы впредь нигде более не встречалось ничего честного. Мы же явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собою ничем не ограниченная свобода, то мы – такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как и безмолвствовать». Однако пока живы историки, идет суд тайный и негласный. И пусть не надеются мерзавцы, что голос их смолкнет, а приговор наш не станет известен. Поэтому М. Шенье, справедливо увидевший в Таците олицетворение «совести рода человеческого», метко и по праву называл его труды «трибуналом для угнетенных и угнетателей». Как он сказал о его роли в цивилизации, уже одно только имя Тацита «заставляет тиранов бледнеть».


Известный римлянам мир

Это противоречивая эпоха. Древние римские традиции, которыми славилось государство, отмирали и изгонялись. Идеалы аристократии, ранней республики не могли сохраняться в неизменном виде. О Таците известно немногое. Родился в аристократической семье. Никто из поздних авторов так и не дал внятного его жизнеописания. Известен ряд жизнеописаний Вергилия, есть еще очерк жизни Горация, написанный Светонием. Письма Плиния Младшего к Тациту дают о нем скудные сведения. До нас дошли его «История» и «Анналы» (летопись), сохранившиеся лишь частично. Ему принадлежит ряд других произведений («Германия», «Диалог об ораторах» и др.). Хотя современники не относили его к классикам римской литературы, а в римской школе его не проходили, Тацит обладал превосходным стилем и языком. Слава пришла к нему гораздо позже. Он сомневался, что это вообще когда?нибудь произойдет. Однако история все расставила на свои места. Уже Плиний Младший ставил себе в пример труды Тацита. Российский историк И. Гревс пишет: «Тацит – неоспоримо лучший римский историк. По общему признанию критики, ему принадлежит также почетное место и в ряду первоклассных представителей художественной прозы в мировой литературе; он был во всех отношениях крупной индивидуальностью и, в частности, показательным носителем и творческим двигателем современной ему культуры». Книги его важны тем, что написаны человеком, который был свидетелем многих происходивших тогда событий. Ведь Тацит был консулом, то есть «особой, приближенной к императорам» (служил проконсулом в Азии). Ему приходилось пребывать в ближнем кругу таких государственных деятелей, как Домициан, Нерва, Траян, Фабриций, Юлий Фронтин, Вергиний Руф, Цельза Полемеан, Лициний Сура, Глитий Агрикола, Анний Вера, Яволен и Нераций Присков – самых «немногих и всевластных» (принцепсы, консулы, префекты, командующие группами армий и т. п.). Это давало возможность находиться в центре важнейших событий времени. Он описывал их как непосредственный очевидец событий, от первого лица. Ценность таких источников исключительно велика. Потому и известность таких авторов, как правило, переживает их век, доходя до отдаленных потомков. Сегодня его труды вызывают наш интерес не только как исторический источник, но и как своего рода учебник гражданской морали и политической культуры. Многие страницы трудов Тацита посвящены конфликту человеческой личности и авторитарной власти, что ныне актуально.

Уста Истины

К тому же он всегда был блестящим оратором, собирая молодежь, желавшую постичь искусство красноречия. Плиний Младший отмечал, что в начале его ораторской деятельности (в конце 70?х гг. I в. н. э.) «громкая слава Тацита была уже в расцвете». Но прежде всего в нем проявился дар великого писателя. Расин назвал Тацита «величайшим живописцем древности». О его деяниях и трудах, а также о его жизненной философии И. Гревс писал: «Образованный и верящий в силу знания, Тацит искал в философии не одного только утешения, но и света, открытия истины, – хотя римский ум обычно и относился к философским теориям с некоторым предубеждением. Больше всего подходила к идейному направлению и моральной склонности Тацита стоическая доктрина, предлагавшая своему последователю выработку твердой воли в жизни и бесстрашия в смерти. В том трагическом кризисе, в который попал Тацит в результате опыта своей жизни, это учение наиболее соответствовало непреклонной основе его духа… Стоицизм, который учил человека, как обрести счастье, или, по крайней мере, равновесие личности достижением идеала добродетели путем самоотстранения от постоянной связи с порочным миром, мог привести к безнадежным выводам, безусловно, отрывавшим философа от общества остальных людей. Стоический мудрец мог превратиться в сухого гордеца, самодовлеющего в своем кажущемся совершенстве и спасающегося под бронею равнодушия и неуязвимости в окружающем зле. Но он мог дать человеку и закал, который помог бы ему устоять от соблазнов и огорчений, не теряя живого источника деятельных связей с жизнью и людьми. Таким образом, стоическое учение не иссушило Тацита, не замкнуло его в себе, не превратило в камень. Он не принял характерного для стоиков презрения к миру. Стоицизм подействовал на него струею гуманности, которая также была присуща этому философскому учению как некий путь к добру… Разочарованный пережитыми впечатлениями от действительности, но в надежде на близкое лучшее будущее для родного государства, Тацит через философию открыл для себя источник, возрождавший равновесие его духа. К нему вернулась или, может быть правильнее – вновь родилась в нем, вера в человека, именно в форме преклонения перед великою силою духа, которую может развить в себе человеческая личность, выросшая близко к произволу императорской власти».

Историк античности И. М. Гревс (1860–1941)

При всем нашем пиетете и любви к великому Тациту нельзя не сказать об иных присущих и ему национальных предрассудках римлян. Те прочно связали понятия «Восток» (Oriens) и «Азия» (Asia) с варварством, рабством, дикостью и деспотизмом. Кстати, точно так же вели себя греки, македонцы, пунийцы и т. д. Поэтому вся его история изобилует такого рода ремарками и характеристиками. В «Истории» Тацита можно прочесть такие строки: «Пусть Сирия, Азия, пусть весь Восток, привыкший сносить власть царей, пребывают и дальше в рабстве». Мидия, Персия, Парфия представляются ему деспотическими монархиями, где один царь – господин, все остальные – рабы. Под властью парфянского царя, он думает, находятся «неукротимые и дикие» племена и народы. Понтиец Аникет характеризуется им презрительно, кратко и емко – варвар и раб. Всем варварам присущи вероломство, коварство, трусость, недостаток мужества. Тот факт, что парфяне время от времени принимали в качестве царей римских ставленников (как принимают ныне иные «свободные» страны, бывшие республики СССР, к себе посланцев США в виде правителей?марионеток), расценивался римской имперской идеологией как доказательство «главенства римлян». На этом фоне особенно резко выделяется антисемитский тон его высказываний в отношении иудеев. Признавая их «глубокую древность», отмечая тут же, что Иерусалим – «достославный город», Тацит тем не менее не только подчеркивает «резкие различия между иудеями и окружающими их народами», но и называет их «бессмысленными и нечистыми», «отвратительными и гнусными». В чем тут дело? Видимо, дело вовсе не в каких?то признаках особой порочности, разврата и тому подобных свойствах сего народа. Ранее мы подробно писали на эту тему. На наш взгляд, некий субъективизм Тацита в оценках вызван прежде всего, как мы бы сказали, международными откликами, равно как и отношением к ним самих римлян.

Мозаика «Муза»

Мозаика «Венера и Тритон»

Дело ведь в том, что евреи к тому времени фактически жили обособленными общинами, не допуская в свой замкнутый кружок чужаков. Однако при этом с помощью ростовщичества они держали в руках многие нити власти. Мы бы так сказали: уже тогда в мире ощущалось наличие двух империй – одна собственно Римская (или военно?политическая), другая – Иудейская империя (финансово?ростовщическая). Конечно, резкие оценки иудеев Тацитом можно объяснить и тем, что в памяти представителей его поколения историков еще свежи были воспоминания о кровопролитной семилетней Иудейской войне (66–73 гг. н. э.), а также жуткие сцены штрума, взятия и разрушения Иерусалима (70 г. н. э.), как и триумфы императоров Веспасиана и Тита (71 г. н. э.). Тациту было 13–14 лет.

Философ. Мозаика

Юноши особенно остро запоминают все масштабные события. И все же одной остротой видения трудно объяснить столь резкие строки, посвященные Тацитом евреям: «Самые низкие негодяи, презревшие веру отцов, издавна приносили им (евреям) ценности и деньги, отчего и выросло могущество этого народа; увеличилось оно еще и потому, что иудеи охотно помогают другу другу, зато ко всем прочим людям относятся враждебно и с ненавистью». Кроме того, историк отмечает такие присущие им черты, как «безделье», «праздность», характеризуя их также как «самых презренных рабов». В этой развернутой характеристике выделяются три основных момента упрека и осуждения: 1) они (то есть евреи) захватывают мир не с помощью оружия и войн, что было бы согласно древней традиции почетно и достойно сильной нации, но с помощью коварства и силы «презренных» денег; 2) они не любят нормальный труд (хотя рабовладение к нему не очень располагало, все же Рим и Греция как бы там ни было с гораздо большим пиететом относились к созидательному труду), а вот евреи норовили пребывать в «лени» и «праздности», занимаясь даже не торговлей, что было бы понятно и допустимо, а ростовщичеством и спекуляцией; 3) они «закрыты», как ни один народ в мире, что у римлян и греков было очень серьезным основанием для подозрений и ненависти: ведь Рим создавал империю, он видел, как многие варварские народы, даже и сражаясь с Римом не на жизнь, а на смерть, все же потихоньку перенимали римские обычаи. А ведь это дороже военных побед. Но евреи были непреклонны в своих обычаях, традициях, религии и образе жизни.
Надо сказать, что Тацит не жалует всех остальных. Армяне у него «малодушны и вероломны», «двуличны и непостоянны». По его словам, «этот народ издавна был ненадежен и вследствие своих врожденных человеческих качеств, и вследствие географического положения» (находясь на границах империи, он готов всегда играть на разногласиях между Римом и парфянами). Тацит отмечал также беспечность армян в ходе военных действий (incautos barbaros), хитрость (barbara astutia) и трусость (ignavia) их. Они абсолютно несведущи в военной технике и осаде крепостей. В таком же духе он оценивает африканцев, египтян, фракийцев, скифов. Среди египтян, правда, он выделяет александрийских греков, народ Птолемея, как «самых культурных людей из всего рода человеческого». Остальные дики и суеверны, склонны к вольности и мятежу. Фракийцев отличает свободолюбие, любовь к разнузданным пиршествам и пьянству. О скифах также, в отличие от Геродота, пишет очень мало, ибо не знает о них почти ничего. Для него они – «медвежий угол», захолустье, населенное дикими, жестокими и свирепыми племенами. Одним словом, даже у такого выдающегося историка, как Тацит, мы видим те же признаки, как ныне гворят, «узкого» и «культурного национализма».
И все?таки, в общем и целом, об этом знаменитом и славном историке Рима времен Империи мы имеем полное право сказать словами такого выдающегося немецкого филолога и педагога как Фридрих Любкер, создателя самого известного в Европе и России первой половины XIX – половины XX вв. словаря имен, терминов и понятий античности – «Реального словаря классической древности». Немецкий автор дает Тациту весьма точную характеристику: «Тацит так же ясен, как и Цезарь, хотя и цветистее его, так же благороден, как Ливий, хотя и проще его; поэтому он и для юношества может служить чтением занимательным и полезным».

Тацит. Золотая монета. 275–276 гг.

В дальнейшем Тацит будет рассматриваться в большинстве стран Европы как наставник государей. Хотя когда республика сменилась империей, против него выступал Наполеон… Его неприятие императором французов понятно, ведь тот не желал восхвалять императоров. В России Тацита глубоко почитали все мыслящие люди. Пушкин, прежде чем приступить к написанию «Бориса Годунова», изучал его «Анналы». Им восхищались декабристы А. Бестужев, Н. Муравьев, Н. Тургенев, М. Лунин. Иные учились у Тацита и искусству свободно мыслить (А. Бригген). Ф. Глинка называл его «великим Тацитом», а А. Корнилович величал «красноречивейшим историком своего и едва ли не всех последующих веков», глубокомысленным философом, политиком. Герцен во время владимирской ссылки искал его книги для чтения и утешения. «Мне попалась наконец такая, которая поглотила меня до глубокой ночи, – то был Тацит. Задыхаясь, с холодным потом на челе, читал я страшную повесть». Уже позже, в более зрелые годы А. И. Герцен вспоминал о «мрачной горести Тацита», о «мужественной, укоряющей тацитовской» печали.
Энгельс же скажет: «Всеобщему бесправию и утрате надежды на возможность лучших порядков соответствовала всеобщая апатия и деморализация. Немногие оставшиеся еще в живых староримляне патрицианского склада и образа мыслей были устранены или вымирали; последним из них является Тацит. Остальные были рады, если могли держаться совершенно в стороне от общественной жизни. Их существование заполнялось стяжательством и наслаждением богатством, обывательскими сплетнями и интригами. Неимущие свободные, бывшие в Риме пенсионерами государства, в провинциях, наоборот, находились в тяжелом положении… Мы увидим, что этому соответствовал и характер идеологов того времени. Философы были или просто зарабатывающими на жизнь школьными учителями, или же шутами на жалованье у богатых кутил. Многие были даже рабами». Не кажется ли вам, что Время ходит по кругу так же, как и Земля, вращающаяся вокруг Солнца в хладной пустоте космоса?!
Скажите нам, кто управляет государством, кто составляет ее элиту, и я скажу, почти не боясь ошибиться, каково будущее этой страны и народа… Поэтому и история Рима – это прежде всего история его вождей. По сей причине сегодня и зачитываемся биографиями цезарей, книгами о великих политиках, философах, ораторах и героях, их письмами. Видимо, наиболее известная книга о римских императорах принадлежит Светонию Транквиллу (род. в 69 г. н. э.). Говорят, его как историка заслонял Тацит, как биографа – Плутарх. Возможно. Не вызывает сомнений лишь то, что в его лице мы видим прекрасного ученого и честного человека. В оценках власти точен и объективен. Возможно, беспристрастность труда Светония составляет его главное достоинство. Сравните оценки, которые дает римским императорам Плиний Младший. В отношении Траяна он скажет: «Наилучший из государей при усыновлении дал тебе свое имя, сенат наградил титулом «наилучшего». Это имя так же подходит к тебе, как и отцовское. Если кто называет тебя Траяном, то этим обозначает тебя нисколько не более ясно и определенно, называя тебя «наилучшим». Ведь точно так же когда?то Пизоны обозначались прозвищем «честный», Леллии – прозвищем «мудрый», Металлы – прозвищем «благочестивый». Все эти качества объединяются в одном твоем имени». Оценки далеки от искренности. Светоний же описывает куда более достоверно нравы императорского Рима. Если о государственных делах Рима и о его вождях вы больше вычитаете у Тацита, Плутарха, Диона Кассия или Моммзена, то бытовую, интимную сторону жизни лучше всего дает Светоний.


План римского Форума

Выдающимся историком является и Полибий, автор уникальной «Всеобщей истории» (сорок книг). Полибий был сыном стратега Ахейского союза Ликонта. Дата рождения его неизвестна. Он занимал важные посты в Ахейском союзе, но после Третьей Македонской войны оказался в качестве заложника в Риме (с 167 г. до н. э.). Рим тогда находился на пути к высшему могуществу и триумфу.
Там он сдружился с будущим великим полководцем Сципионом, победителем Карфагена. Он и сам будет принимать участие в битве за Карфаген. Как историк он развивал идею «прагматической истории», то есть истории, основывающейся на объективном и точном изображении реальных событий. Полибий полагал, что историку желательно самому находиться на месте событий, что делает его работу действительно ценной, точной и убедительной. Правы те, кто отмечают, что Полибий превосходит всех известных нам античных историков своим глубоко продуманным подходом к решению задач, основательным знанием источников, вообще осмыслением философии истории. Одной из главных задач своего труда («Всеобщей истории») он считал показ причин того, как и почему римское государство выдвинулось в мировые лидеры. Он был в курсе не только боевых действий обеих сторон (Рима и Карфагена), но и владел материалами по истории создания флота. Подробную картину его жизни и деятельности можно получить по прочтении труда Г. С. Самохиной «Полибий. Эпоха, судьба, труд».

Квадратный дом в Ниме

Стоит упомянуть и о вкладе Полибия в географическую науку. Сопровождая известного римского полководца Сципиона Эмилиана в походах, он собирал различного рода данные об Испании и Италии. Он описал Италию от Альп до крайнего юга как единое целое и изложил наблюдения во «Всеобщей истории». Ни один автор того времени не дал детального описания Апеннин, но сведения Полибия опираются на работы римских земледельцев, чьи записи представляют ценный исторический и географический материал. Кстати, Полибий в работе первым использовал дорожные столбы, которыми римляне обрамляли по всей Европе свои дороги, довольно точно определив протяженность полосы Италии.
Особое место в ряду историков занимает Тит Ливий (59 г. до н. э. – 17 г. н. э.). Он был младшим современником Цицерона, Саллюстия и Вергилия, старшим – поэтов Овидия и Проперция, почти ровесником Горация и Тибулла. О нем я мог бы сказать словами Пушкина: «А ты, любимец первый мой…» (из Горация). О биографии его мало что известно. Возможно, он был близок к правительству и знаком с императорами Августом и Клавдием. Как скажет о нем И. Тэн, этот историк Рима «не имел истории». Ливий сочинял также диалоги общественно?философского содержания и трактаты по риторике, но все они, к сожалению, пропали. До нас дошло (да и то не полностью) только одно его сочинение – «История Рима от основания Города». Из 142 книг, составлявших грандиозную эпопею (куда более внушительную, чем гомеровские труды), нам известно 35 книг, которые освещают события до 293 г. до н. э. и с 219 по 167 г. до н. э. Современники, как правило, оценивали его книги в высшей степени восторженно. Большинство фактов, им сообщаемых, находят прямое или косвенное подтверждение в иных источниках. Ни один человек – будь то профессиональный историк или просто любитель, – желающий ясно представить себе историю Рима эпохи царей, или Ранней и Средней Республик, не может обойтись без обращения к анализу его сочинений. Ливий – мастер исторического повествования, в котором ощущается художник. В античную эпоху его ценят за совершенство стиля и повествования в первую очередь. Мы обращались к его помощи – при описании черт характера Брута, Ганнибала, Катона, Сципиона, Фабия Максима. Республиканский Рим в его освещении предстает как цитадель законности и права, пример гражданских и воинских добродетелей, как воплощение совершенного общественного строя. И хотя даже в эпоху Республики Рим далек от того идеального портрета, каким он предстает в описании Тита Ливия, предлагаемый образ запоминаем и близок к реалиям. Грань между реальностью и римским мифом читатель проведет сам.

Частное жилье. Роспись стен

Видимо, сочетание таланта большого историка и яркого художника и сделало труды Ливия притягательными для всего человечества – от Данте и Макиавелли до Пушкина и декабристов. Грант в «Цивилизации Древнего Рима» справедливо замечает: «Действительно, истории, как отрасли науки, хороший слог нужен не меньше, чем абсолютная достоверность. В своей великолепной романтической работе, прославляющей историю Рима (которая походила на эпическую поэму Вергилия, но была написана в прозе), историк Ливий, живший во время правления Августа, добился даже большей достоверности, чем Саллюстий. Его превосходная латынь отличалась ласкающей слух притягательностью. Основной вклад Ливия в осознание человечеством своих потенциальных возможностей состоит в том, что он проявлял огромный интерес к великим людям. Эти люди и их поступки, совершенные в ходе великих исторических событий, служили примерами добродетели, которая была идеалом педагогов эпохи Возрождения. Этот идеал был унаследован впоследствии многими школами и высшими учебными заведениями». Правда, некоторые современные историки советуют подходить критически ко всему, что написано Ливием. Так, английский историк П. Коннолли, признавая, что Ливий является главным источником для ранней эпохи Рима, тем не менее заявляет: «Нашим главным источником сведений по этому периоду является римский автор Тит Ливий, который был замечательным писателем, но весьма посредственным историком. Будучи консерватором и патриотом, он возлагает вину за многие ошибки Рима на низшие слои общества, которые боролись тогда за признание своих прав. Тит Ливий постоянно затушевывает факты, которые говорят не в пользу Рима, он уделяет мало внимания топографии и военной тактике, свободно заменяет древние термины на современные ему, без малейшего почтения в точности. Хуже всего то, что он постоянно использует источники, о которых должен был точно знать, что они недостоверны». Хотя историк и отличается лица необщим выраженьем, но и он находится в плену мифов и ошибок эпох, в которые живет. И редкие из них обладают той глубиной видения и прозрения (наряду с долгом и чувством истины), которая позволяет им подняться над страстями, ошибками, интересами классов и кланов, стран и народов. Такой историк, явись он нам, стал бы живым богом.

Тит Ливий, римский историк. Гравюра XVI в.

Тит Ливий не принимал участия в политической жизни и не имел военного опыта, но это вовсе не означает, что он не знал того и другого. Будучи уроженцем Патавии, что расположена в Предальпийской Галлии, он по духу своему был республиканцем и бойцом за идеалы республиканского Рима. В нем более чем в ком?либо из других историков жил философ. Его диалоги историко?философского характера и книги сугубо философского содержания пользовались немалой известностью в древности. К сожалению, сочинения эти были утрачены, как и его «Послание к сыну». Среди римских историков той поры не было, пожалуй, другой личности такого уровня, что столь умело сочетала бы качества и таланты историка, писателя и воспитателя. Это было идеальное сочетание гармонических начал науки и поэтики. Внешне его метод можно назвать анналистическим, ибо события в его трудах излагаются в хронологической последовательности год за годом. «Но именно потому, что Ливий хотел быть национальным историком, он вышел из жестких рамок древней анналистики, под новым углом зрения пересмотрев все значительные события римской истории. Впервые в римской историографии историк, свободный от необходимости оправдывать свой интеллектуальный досуг, как это совсем недавно делал Саллюстий, получает возможность целиком отдаться литературной деятельности и взглянуть на историю Рима как на замкнутый цикл, завершившийся при Августе», – отмечает В.С. Дуров в «Истории римской литературы» особенность творчества Ливия. Ливий понимал и другое: назначение любой хорошей книги – пробудить сознание, взволновать ум и чувства читателя. И в этом плане он преуспел, преуспел прежде всего как художник, донесший до нас образы людей той далекой эпохи. Брут, старший Катон, Фабий Максим, Сципион, Ганнибал – личности яркие и незабываемые. Историк ставит своей задачей побудить читателя задуматься над прошлой жизнью, нравами и поведением граждан его страны, чтобы они поняли кому «обязана держава своим зарожденьем и ростом». Однако времена подъема и славы – это еще не всё… Часто бывает так, что во имя здоровья державы нужно еще испить и горькую микстуру исторического прошлого. Нужно понять, «как в нравах появился сперва разлад, как потом они зашатались и, наконец, стали падать неудержимо, пока не дошло до нынешних времен, когда мы ни пороков наших, ни лекарства от них переносить не в силах». Именно нравственная составляющая труда великого историка, как нам представляется, и является наиболее важной и ценной для современного русского читателя. В его книгах мы найдем поучительные примеры «в обрамленье величественного целого», чему подражать, чего избегать – то есть «бесславные начала, бесславные концы». В некоторых случаях он, правда, отступает от исторической правды… Такова история о галльском нашествии в Италию в 390 г. до н. э. Галлы тогда преспокойно ушли, получив выкуп. Они не стали устраивать позорного недостойного торга. Видимо, не было и сцены с вождем галлов Бренном, когда тот бросил свой меч на весы, сказав знаменитое «Vae victis» («Горе побежденным!»). Однако из патриотических побуждений Тит Ливий ввел в текст сцену финала с победоносным Камиллом. В главных страницах повествования все авторитетнейшие писатели древности считают Тита Ливия честным и выдающимся историком (Сенека Старший, Квинтилиан, Тацит), за исключением императора Калигулы (но он не историк, а лишь император).
Для нас Ливий особенно значим, современен и злободневен, ибо мы, граждане XXI в., очутились в схожей ситуации – при конце великой Республики… Жил он в эпоху Августа. Республика ушла в прошлое. На его глазах (впрочем, как и на наших) появляется строй весьма и весьма сомнительный с точки зрения как духовных и нравственных, так и материальных человеческих ориентиров. Тем не менее историку удалось принять участие в том, что можно было бы назвать исправлением исторической несправедливости. Он своей великой книгой если и не восстановил старую Республику, то по крайней мере сохранил в жизни Рима все то ценное, что нес в себе былой строй. Это стало возможным прежде всего потому, что Август был достаточно умен и образован, чтобы понимать значение истории (и роль в ней великого историка, при котором ему приходится жить). Появление в Риме таких авторов как Тацит, Светоний, Ливий свидетельствуют о глубокой заинтересованности императоров в исторической науке (Августа и Клавдия). Время, когда императоры включают в свой ближний круг таких лиц как Вергилий, Гораций, Меценат, Ливий, может быть названо действительно замечательным и феноменальным. Когда?нибудь наша власть, поумнев, поймет, что ей историки, как и вообще наука, гораздо нужнее, чем они – ей, любезной…
Когда великий Макиавелли задумался над устройством прочного и мудрого государства, над причинами процветания одних стран и упадка других, он не только детально изучил разные формы социально?политической организации в различных странах, но и обратился к труду Тита Ливия. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Его в 1512 г. лишают поста и права занимать какую?либо государственную должность и высылают на год в отдаленные земли и владения Флоренции. В 1513 г. он начинает трудиться над наиболее фундаментальной своей работой – «Рассуждениями о первой декаде Тита Ливия» (посвященной в основном эпохе Республики). Причину обращения к Ливию он объяснил просто: книги римского историка «избегнули разрушительного действия времени». Свой труд он в основном заканчивает в 1519 г. В своем вступлении к книге Макиавелли формулирует мысль, которую считаю нужным повторить сегодня.
Он с удивлением видит, что в гражданских несогласиях, возникающих между гражданами, в постигающих людей болезнях все обычно прибегают к решениям и лекарствам, постановленным или предписанным древними. Ведь даже и наши гражданские законы зиждятся на решениях древних юристов, приведенных в порядок и служащих прямым руководством для решений современных юристов. Также ведь и медицина обязательно наследует опыт древних врачей. Но вот как только дело касается устройства республик, сохранения государств, управления царствами, учреждения войск, следования канонам правосудия, выяснения причин могущества или слабости стран и вождей, к прискорбию, не оказывается ни государей, ни республик, ни полководцев, ни граждан, которые обращались бы за примерами к древним. Макиавелли убежден: происходит это не столько от бессилия, до которого довело мир современное воспитание и образование, не столько от зла, причиненного ленью или тунеядством (видимо, в данном случае правильнее говорить об «интеллектуальной лени» правящих элит), сколько «от недостатка истинного познания истории». Отсутствие глубоких исторических познаний не позволяет власти, даже если та и снизойдет до умных книг, постичь истинный смысл великих творений, поскольку, увы, омертвели их умы и души.
Удивительно то, что даже те, кто читает исторические и философские книги, с удовольствием знакомясь с занимательными и нравоучительными примерами, не считают своим долгом следовать им. Как будто небо, солнце, стихия и люди изменили движение, порядок, характеры и стали иными, чем были в древности. Желая исправить такое положение, Монтескье и решил взять книги Тита Ливия в качестве наиболее подходящего материала для сравнения со своим временем, дабы читатели его книги смогли увидеть, какую пользу дает познание истории.
К числу видных историков можно отнести и Гая Саллюстия Криспа (86–35 гг. до н. э.). Саллюстий был противником власти нобилей и сторонником народной партии. Он был квестором и на политической арене поддержал Цезаря, надеясь, что тот укрепит демократическо?республиканскую основу Рима. Участвовал в политической борьбе (52 г. до н. э.), активно выступал против Цицерона. Это и послужило причиной того, что по настоянию нобилей его вычеркнули из списка сенаторов (вменим ему в вину якобы аморальное поведение). Как всегда, за гонениями стояли чьи?то интересы. Цезарь не только восстановил его в сенате, но и направил в качестве наместника в только что образованную римскую провинцию – «Новая Африка». Саллюстий должен был наблюдать за тем, как города Тапс и Уттика выплатят Риму по 50 миллионов денариев контрибуций за три года (46 г. до н. э.). Саллюстий при этом сумел изрядно обогатиться и, вернувшись в Рим, создал так называемые Сады Саллюстия (роскошный парк).


Вилла Саллюстия в Помпеях

После убийства Цезаря он отошел от политики и занялся историей. Глядя на иных российских историков, политологов и литераторов, понимаешь: лучше бы им быть продавцами в лавке или ростовщиками. Перу Саллюстия принадлежат так называемые малые сочинения (Sallustiana minora), подлинность которых историками долгое время оспаривалась. К числу работ бесспорных относятся «Заговор Катилины» (63 г. до н. э.), «Югуртинская война» (111–106 гг. до н. э.), а также «История», из которой до нас дошли отдельные фрагменты, речи и письма. Интересен его взгляд на историю развития Рима. Он считал, что Рим вступил в полосу внутреннего распада в 146 г. до н. э., после гибели Карфагена. Тогда?то и начался моральный кризис нобилитета, обострилась схватка за власть внутри различных общественных групп, усилилась дифференциация в римском обществе. Специалисты так оценивают его острый, яркий, вдохновенный стиль: «Свой взгляд на историю Саллюстий излагает во введениях и экскурсах, которые наряду с характеристиками и прямой речью основных персонажей являются излюбленными средствами художественного метода, позволяющими увлекательно подать материал. В стилистическом отношении Саллюстий является своего рода антиподом Цицерона. Опираясь на Фукидида и Катона Старшего, он стремится к чеканной, исполненной мысли краткости, сознательно добивается неравномерности параллельных синтаксических фигур, …язык богат и необычен благодаря обилию архаичных поэтических слов и выражений».

Внутренний дворик виллы Саллюстия в Помпеях

Его перу приписывают и «Письма к Цезарю об организации государства». Это своего рода социально?политическая утопия, которая сегодня звучит акутально. Дело в том, что время Цезаря и Саллюстия, как и наше время, является эпохой переходной. Ведь Рим тогда распростился с демократическо?аристократической республикой, мы же распростились с республикой народно?демократической. Автор писем (кто бы он ни был) считает нарождавшийся строй ненормальным, гибельным и несправедливым. Сам Саллюстий (если он был автором «Писем») выступает сторонником республики старого стиля с ее простыми нравами и обычаями. Главной мыслью его произведения является идея, согласно которой всё зло заключается в деньгах и богатстве. Обладание ими толкает людей к неумеренной роскоши, к постройке дворцов и вилл, приобретению безумно дорогих вещей и драгоценностей, предметов скульптуры и живописи. Всё это делает людей не лучше, а хуже – алчными, подлыми, слабыми, развратными и т. д. «Корыстолюбие – страсть пагубная и гибельная – не щадит ни городов, ни полей, ни храмов, ни домов, не останавливается ни перед чем божественным. Никакие войска, никакие стены не помешают ей вкрасться; она отнимает у людей самые заветные чувства – любовь к отечеству, любовь семейную, любовь к добродетели и чистоте». Что же предлагает Риму Саллюстий? В духе будущих прудоновских теорий он предлагает Цезарю – искоренить деньги. «Величайшее благодеяние сделал бы ты для отечества, для сограждан, для себя и своего семейства, наконец, для всего рода человеческого, если бы искоренил вовсе, или, если это невозможно, то по крайней мере уменьшил бы любовь к деньгам. Когда она господствует, невозможно быть порядку ни в частной жизни, н

Рим и мир.

Историки империи

Римляне любили свое государство, можно даже сказать, любовались им и неустанно его воспевали. О том, как это осуществляли поэты, речь пойдет во второй части книги, а здесь мы поговорим собственно об историках. При этом надо сразу же отметить, что все лучшие римские историки (в т.ч. и грек Плутарх, о котором, как вы помните, говорилось на страницах второй книги "Очерков...") были замечательными писателями, авторами тонких психологических историко-литературных портретов.

В молодости он занимался политической деятельностью и сражался на стороне Цезаря, а позже написал ряд образцовых исторических сочинений "Заговор Катилины", "История", "Югуртинская война". Над этими книгами он работал уже после убийства Цезаря, в глубоком уединении, можно сказать, в самоизгнании, отчего и отмечены они печатью глубокого пессимизма, теоретической основой для которого послужила разработанная греческим мыслителем Посидонием концепция нравственного вырождения общества после падения Карфагена. Саллюстий считал, что такое вырождение есть неминуемое следствие трагической двойственности самой человеческой природы, в которой высокий дух и порочное тело непримиримо враждебны друг другу. Для истории же литературы значение этической концепции и книг Саллюстия в том, что они приносят в римскую литературу психологизм. Саллюстий - мастер исторического портрета, проявляющегося прежде всего в прямой речи героев его книг. А это бунтовщик Катилина, великий Цезарь, уже знакомый нам Катон, Сулла и другие исторические лица. История и язык Саллюстия приносят в его книги подлинный драматизм, высокий уровень художественности. Да и сам Саллюстий понимал это, поскольку историческую канву его книг готовил секретарь, сам же историк сосредоточивался главным образом на их художественном изображении. Вот маленький пример - описание Катилины:

"Его мерзкая душа, враждебная богам и людям, не могла успокоиться ни бодрствуя, ни отдыхая: до такой степени угрызения совести изнурили его смятенный ум. Вот почему лицо его было без кровинки, блуждал его взор, то быстрой, то медленной была походка. Словом, в выражении лица его сквозило безумие".(Гай Саллюстий Крисп. Сочинения. - М., Наука, 1981. С. 12.)

Великим прозаиком эпохи Августа был не художник, а историк ТИТ ЛИВИЙ, "Ливии, который не заблуждается", как говорил о нем Данте.

Впрочем, его многотомную "Историю Рима от основания города" вполне можно считать художественным произведением, поскольку "Ливий - повествователь, а не исследователь" (И.М. Тронский. История античной литературы. С. 399.) , и главной его задачей, по всей видимости, было звучным языком воспеть национальную славу как бы параллельно с Вергилием.

Тит Ливий родился в Падуе (Патавии) в 59 г. до н.э., учился в столице риторике и философии и последние сорок лет своей жизни (с 23 г. до н.э. по 17 г. н. э.) посвятил созданию "Истории..." К сожалению, из этих 142 книг до нас дошли только тридцать пять начальных (с 1 по 10 и 21 - 45), но и они составляют три полновесных тома. Август благоволил к историку, начавшему свой труд с того, на чем закончил свой - Вергилий, несмотря даже на ряд откровенно республиканских пассажей Ливия. Ведь писатель посредством истории делал зримыми исконные римские доблести. Империя представлялась читателю "как нравственный императив, божественный порядок и закон, наложенный на хаос Востока и варварство Запада. Полибий приписал торжество Рима форме его государственного устройства; Ливий хотел бы сделать его естественным следствием римского характера" (В. Дюрант).

Во многом Ливий шел вослед за Цицероном, считавшим историю наставницей жизни, называвшим ее "трудом в высшей степени ораторским", но в главном все-таки не соглашался: Цицерон предлагал разделять поэтический, практический и деловой языки, всегда исходил из практических нужд современной деятельности. Ливий же человек мечтательный, чистый литератор. Историю он любил и созерцал, отчего научный его труд написан языком художественной литературы. Для историков это, может, и недостаток, зато какое блаженство для читателя!

"История..." Ливия - книга, которую можно читать просто для удовольствия, как мы читаем прекрасную поэзию или даже длинный семейный роман, чувствуя себя среди его перипетий как дома. Основная идея этого труда - доблесть римского народа, патриотизм. Именно они и определяют, по мнению Ливия, ход римской истории. Именно их падение стало причиной гражданских смут. Книга начинается с мифологии, но рассказывает главном образом о человеке. В нее вводятся речи героев, представляющие собой блестящие образцы ораторского красноречия. В ней даны потрясающие картины Пунических войн. Конечно, "История..." Ливия временами грешит тенденциозностью, не всегда критично использует труды предшественников, но превосходный язык, богатство красочных картин легко искупают все ее недостатки. Именно эта книга первой оправдывает определение Рима как "вечного города". Именно эта книга на протяжении восемнадцати веков определяет воззрения на римский характер. Ливия читали, любили и чтили не только современники даже из покоренных империей стран, но и гуманисты эпохи Возрождения, русские декабристы да и современные читатели.

Следующий великий, а может быть, и величайший римский историк - ПУБЛИЙ КОРНЕЛИЙ ТАЦИТ. Французский поэт XVIII в. М.-Ж. Шенье сказал о нем: "Имя Тацита заставляет тиранов бледнеть". И это действительно так, поскольку сам Тацит был влиятельным сенатором и поскольку творчество его - чистой воды оппозиция деспотизму императора Домициана и покорному ему сенату.

Рассказ о Таците и последнем крупном историке империи Светонии мы даем, следуя в основном тексту М.Л. Гаспарова (См. соответствующие статьи в кн.: "История всемирной литературы": В 9 т. М., Наука, 1983. Т. 1. и Гай Светоний Транквилл "Жизнь двенадцати цезарей". М., Правда, 1989.) .

Публий Корнелий Тацит (ок. 54 - 123 гг.) принадлежал к поколению Плиния и Ювенала, был видным судебным оратором, достиг высшей государственной должности - консульства, а затем обратился к занятиям историей.

Первой его работой стало жизнеописание его тестя Агриколы, знаменитого полководца, долженствовавшее, по всей видимости, доказать, что и при преступных императорах могут жить и добиваться славы честные люди; следующей - отличный даже и для нашего времени этнографический и географический очерк "Германия" о быте и нравах германских народов с обширным экскурсом на тему Британии; затем ключевая для понимания его тематики, стиля и мировоззрения работа "Разговор об ораторах" (на популярную тему о причинах упадка красноречия); после чего последовали собственно исторические сочинения: монументальные "История" (в 12 книгах, о времени Флавиев), из которой сохранились первые пять книг, и "Анналы", т.е. "Летопись" (в 18 книгах, о времени Юлиев-Клавдиев, 14 - 68 гг.), из которых сохранились книги 1 - 4, 6 и 11 - 16.

В "Разговоре об ораторах" Тацит полемизирует с главным оплотом древнего красноречия и республиканского сознания Цицероном. Книга построена как диалог с ним и объясняет причины выбора Тацитом "нового стиля" для своих сочинений и их исторического жанра.

Задачей Тацита-историка было не рассказывать, поскольку Рим имел много других историков, уже рассказавших обо всех этих событиях (их сочинения не дошли до нас), но осмыслять прошлые события на основе нового исторического опыта. Важнейшим в этом новом опыте был недавно пережитый деспотизм императора Домициана, показавший истинное лицо деспотической монархии, спрятанное под маской так называемого "золотого века". Тацит идет дальше своих критически настроенных современников и указывает на вину всего своего сословия, допустившего тиранию Домициана. Он изображает историю своего века как трагедию, следуя в этом манере Саллюстия. Отсюда два важнейших качества его художественной манеры: драматизм и психологизм.

История Тацита раскрывает не только внешнюю сторону политической жизни столицы, но и ее закулисные тайны, соответствующим образом группируя и мотивируя факты.

Группировка фактов - это членение эпизодов, появление действующих лиц, расположение общих картин и частных явлений, нагнетание и разрешение напряженности: именно этим Тацит достигает драматизма изложения, не имеющего себе равных в античной историографии.

Мотивировка фактов - это изображение чувств и настроений действующих лиц, как отдельных персонажей, так и масс, передача душевных движений. Этим раскрывается психологизм Тацита. Часто не располагая достаточными фактами, автор убеждает читателя благодаря замечательной силы риторике, совмещающей эмоциональность с логикой, а зачастую и предпочитая первую. Так гармония психолога побеждает алгебру логика.

Тацит - лучший наряду с Плутархом мастер литературного и исторического портрета античности, стиль его индивидуален и неповторим. Его фразы - такое же единство противоречий, как и изображаемая им действительность: "Частным человеком казался он выше частного, и мог бы править, не будь правителем", - сказано об императоре-неудачнике Гальбе. И эта противоречивая в каждом слове характеристика, вероятно, лучше всех представляет нам Гальбу.

И как художник, и как мыслитель Тацит превосходит всех авторов своего времени. Может быть, поэтому античность недооценила его. Зато Новое время одарило его бессмертием. Творчество Тацита дало обширный материал для многочисленных трагедий ("Отон" Корнеля, "Британик" Расина, "Октавия" Альфьери и мн. др.). Революционная буржуазия всех стран считала его едва ли не своим знаменем. О нем неустанно говорили декабристы, обсуждая планы своего восстания. Пушкин, работая над "Борисом Годуновым", подробнейшим образом изучал труды этого историка и мыслителя.

Если бы Тациту "удалось поставить свое выдающееся перо на службу незашоренному предрассудками уму, - замечает В. Дюрант, - его имя находилось бы во главе списка тех, кто трудился над формовкой и увековечением памяти и наследия человечества".

Примерно в один исторический период империя имела трех крупных историков: греческого писателя Плутарха, Тацита, о котором вы только что прочитали, и Светония, имя которого вам уже встречалось в главе "Два Цезаря". О них, как и о многих других знаменитых римлянах, Светоний оставил подробные очерки. Список его сочинений, не дошедших до нас огромен: "О детских играх у греков", "О зрелищах и состязаниях у римлян", "О книжных знаках", "О видах одежды", "О брани или ругательствах и о происхождении каждого", "О Риме и римских обычаях и нравах", "О царях", "О знаменитых блудницах", "О разных предметах"... Что же это за историк, который пишет о блудницах, или о брани, или даже о детских играх, спросите вы. Или воскликнете: что же это за энциклопедист такой! Схоластиком (Позже мы еще встретимся с этим термином, правда, в другомпонимании. Пока же запомним его первоначальное понятие - книжный человек.) , книжным человеком назвал его Плиний. Автор осмелился бы определить его как журналиста до журналистики. Но все это - только исходя из разнообразия дошедших до нас названий не дошедших книг.

То же, что до нас дошло, является без всякого сомнения историческими трудами, уступающими в систематичности и силе нравственных требований Ливию, в яркости психологизма и языка - Саллюстию, в моральной и психологической силе - Плутарху, в уме и тонкости - Тациту, зато превосходящими их в красочности, если так можно выразиться, физиологических портретов выдающихся людей империи, а значит, и самого Рима. Если в русской классике принято было составлять литературные физиологические очерки столиц, то "Жизнь двенадцати цезарей" - главное из дошедших до нашего времени сочинений Светония - такой же физиологический очерк Вечного города.

Выходец из всаднического рода, ГАЙ СВЕТОНИЙ ТРАНКВИЛЛ (около 70 - после 140 гг.) в молодости входил в кружок Плиния Младшего, некоторое время занимался политической деятельностью и адвокатской практикой, даже служил при дворе ученого императора Адриана, но затем за что-то попал в немилость и доживал свой век жизнью частного и книжного человека.

По всей видимости, целью его исторических трудов была оценка событий, происшедших в империи и с империей на протяжении правления двенадцати цезарей, от Юлия до Домициана. Он дает цепь биографий, уснащая каждую целой россыпью фактов, из которых мы сегодня знаем личную жизнь римских императоров иной раз лучше, чем жизнь русских царей. Светоний ничего не объясняет в своей занимательной книге; он просто предлагает факты, подбирая их так, чтобы читатель мог оценить ту личность, о которой он пишет. А личности эти - прежде всего императоры. И среда обитания их, находящаяся в поле зрения автора, - не империя, а двор. О любовных приключениях Цезаря Светоний пишет подробнее, чем о завоевании им Галлии, шутки Веспасиана у него тщательно собраны, а знаменитое постановление о разделении между сенатом и Веспасианом даже не упомянуто. Зато все императоры даны у него в сравнении друг с другом, факты сгруппированы так, что проявляется некая общая логика не только в каждом портрете, но и во всей их веренице. Все систематизировано, все приведено в общий план. Биографическая схема Светония состоит из четырех разделов: жизнь императора до прихода к власти - государственная деятельность - частная жизнь - смерть и погребение. Внимание его преимущественно занимают следующие "предметы": в части государственной деятельности - занимаемые должности, политические новшества, социальная политика, суд и законодательство, военные предприятия, постройки, раздачи, зрелища; в разделе личной жизни - наружность, здоровье, образ жизни, нрав (чаще - безнравственность), образованность, ученые и литературные занятия, вера и суеверия.

Основа светониевского изложения представляет собой не столько связный рассказ, сколько перечень. Поэтому для него важны не так живость рассказа, яркость картин, ни тем более, философия или психологический портрет, как точность, ясность и краткость. Отсюда его стиль - не ученой, не художественной, но деловой речи. Факт - вот главное для Светония. Как говорил Маяковский: "Воспаленной губой припади и попей / из реки по имени "факт". Думается, что под этой строкой древний римлянин подписаться на погнушался бы. Иногда, правда, и он не может сдержать эмоций, когда приходится писать об особенных зверствах или распутствах некоторых императоров.

Что же нового внес в историю литературы Светоний? Видимо, новый тип биографии государственного деятеля, в которой главным был - факт. В

Libmonster ID: RU-8105

Оставляя в стороне исторических писателей эпохи Октавиана-Августа (Саллюстий, Тит Ливий), творчество которых органически связано с периодом республики, настоящая статья содержит описание жизни и литературной деятельности трех крупнейших римских историков I-II веков нашей эры: Веллея Патеркула, Публия Корнелия Тацита и Гая Свотония Транквилла.

Подобно тому как афинские историки - Геродот, Фукидид и Ксенофонт - описали в своих сочинениях историю Греции V - IV веков до нашей еры, то есть эпоху наивысшего внутреннего расцвета греческого рабовладельческого общества, подобно тому как Полибий дал историю эллинистической эпохи и историю установления римского господства в Средиземноморье, а Дионисий Галикарнасский и Тит Ливий описали древнейший период римской истории, Веллей, Светоний и особенно Корнелий Тацит осветили в своих сочинениях историю Римской империи в I веке ее существовании. Будучи современниками, свидетелями, а в некоторых случаях и личными участниками описываемых ими событий, вращаясь в непосредственной близости к императорскому двору и зная лично правителей римской мировой державы, они сохранили для потомства наиболее подробные и точные сведения об истории Римской империи в эпоху правления Юлиево-Клавдиевой династий. Эта эпоха была временем внутренней я внешней консолидации, сил Римской империи, как самой могущественной из рабовладельческих держав Средиземноморья, об"единившей в своем составе ранее существовавшие восточные эллинистические государства и варварские племена западноевропейских областей. Рим этого времени сделался подлинно мировой столицей, где сходились все нити политического управления, куда собирались все дани, пошлины, лучшие произведения труда и искусства всего подвластного ему мира. Хотя римская аристократия по-прежнему считала себя повелительницей вселенной, ее политические права были ущемлены установившейся после гражданских войн новой формой управления. Принцепсы из Юлиево-Клавдиева дома, ревниво следившие за поведением представителей конкурировавших с ними патрицианских родов, выдвигали на место старой родовой аристократии выходцев из новых общественных слоев: представителей негоциантов, откупщиков - так называемых всадников, выходцев из среды провинциальной знати и вольноотпущенников, которым и поручались ответственнейшие посты как в центральном аппарате, так и в провинциальной администрации империи. Это рождало озлобление старой аристократии, бессильной восстановить республиканские порядки, но не желавшей мириться с ущемлением своих политических интересов. Оппозиционные настроения представителей патрицианских фамилий часто выливались в форму заговоров, беспощадно подавлявшихся императорами. Но большинство аристократов уже не решалось на открытую борьбу с принцепсами, и их недовольство существующим режимом выливалось в демонстративное фрондирование, распускание по Риму сплетен и слухов, опорочивавших императоров, их политические мероприятия я личную жизнь. Атмосфера скрытой враждебности и взаимного недоверия между императорами и представителями сенатской аристократии создавала основной тон общественных настроений того времени, которые отражены в исторических произведениях Веллея, Тацита и Светония.

Веллей и Корнелий Тацит были представителями старых италийских фамилий. Светоний, принадлежавший к числу бюрократов из незнатной всаднической семьи, первоначально сделал блестящую карьеру, а затем потерял - в результате дворцовой интриги - свое положение и материальное благополучие. В то время как Веллей, тесно связанный личной дружбой с императором Тиберием, сочувствует вводимым им политическим порядкам и описывает события времен принципата Августа и Тиберия в благоприятном для правителей освещении, Корнелий Тацит и Светоний настроены резко оппозиционно. Однако если у Тацита эта враждебность являлась следствием социального положения историка и его республиканских взглядов, у Светония она была результатом его личных неудач. Тацит, идеализируя рес-

стр. 111

публиканские порядки, выражает принципиально враждебное отношение как, ко всему императорскому режиму в целом, так и к непосредственным носителям власти. Светоний же, вполне примирявшийся с существовавшим правопорядком, озлобленный своими личными неудачами, спросится критически лишь к самим правителям.

Ограничившись этими общими замечаниями, обратимся к конкретному разбору жизни и творчества каждого из интересующих нас историков.

Марк Веллей родился около 19 года да нашей эры в знатной патрицианской семье. Детство и юность он провел в близком общении с младшими родственниками Августа. Вместе с внуком последнего - Гаем Цезарем - он поступил на военную службу и несколько позднее, в качестве - военного трибуна, сопровождал его на Восток. Впоследствии он служил командиром конного отряда (префектом всадников) - praefectus eqnitum, - а затем легатом в армии пасынка Августа-Тиберия. Сопровождая своего начальника, Веллей побывал с ним в Германии, Паннонии и Далмации. В 6 году нашей эры Веллей ездил из армии в Рим с целью получения звания квестора, а в 15 году, в начале принципата Тиберия, с которым его связывала тесная дружба, он сделался претором. Повидимому, именно с этого периода Веллей отошел от государственной деятельности, не теряя, впрочем, близких связей с покровительствовавшим ему императором, и занялся литературной деятельностью.

Результатом его литературных трудов явился обзор римской истории, доведенной до 30 года нашей эры - "Римская история до консульства Марка Виниция" ("Historiae Romanae ad Marcum Vinicium consulem libri duo").

Труд Веллея состоит из 2 неравных по величине книг и представляет собой как бы проспект всей истории древнего мира. В первой из дошедших до нас книг Веллей сообщает о греческой котонизации Италии, о мифах, бегло останавливается на истории Востока, Эллады, повествует о Гомере и лишь после всего этого обращается к собственно римской истории, изложение которой доводится им до падения Карфагена. Гораздо больший интерес представляет собой его вторая книга, содержащая рассказ о событиях позднереспубликанского периода и особенно об эпохе Августа. Благодаря тому что автор находился в непосредственной близости к правителю империи, занимая ряд ответственных военных должностей, он сообщает интереснейшие для историков подробности о заговорах, организованных против Августа представителями сенатской оппозиции 1 , о войнах римлян в Германии, о большом Паннонско-Далматинском восстании 6 - 9 годов нашей эры 2 , о восстании германцев в 9 году нашей эры и гибели римского наместника Квинтилия Вара со всеми его войсками 3 . Все эти события описаны образно и дают читателю яркую картину хода политических событий и действий отдельных лиц, обрисовываемых историком. Однако исторический процесс Веллей рассматривает как процесс биологический, пытаясь проследить в жизни народов смену периодов детства, отрочества, мужества, старости. Он не пытается раскрыть внутреннюю связь событий, а трактует их как результат деятельности отдельных выдающихся лиц, по существу сводя историю к ряду биографических очерков. В центре его изложения, как выше уже указывалось, находятся события эпохи Августа и в особенности предприятия друга и покровителя автора - Тиберия. К последнему Веллей относится с благоговением, тщательно замалчивая все его отрицательные черты. Но подобное отношение к современникам все же не мешает Веллею давать относительно справедливые оценки событий и лиц республиканской эпохи. В самых положительных чертах он изображает деятельность Тиберия Гракха и не менее хорошо отзывается о Гае, сожалея только о тон, что деятельность последнего вызвала междоусобную войну. Особенно же тепло описывает Веллей М. Т. Цицерона, которого он подобно другим писателям I века империи считал крупнейшим из политических деятелей эпохи республики.

Как отмечалось выше, изложение Веллея не лишено литературного таланта. Он умеет кратко и выразительно обрисовывать характер политических деятелей, образно описать драматичность отдельных событий, но эти внешние достоинства теряются в некоторой недоработанности всего сочинения в целом. Чтение труда Веллея затрудняется множеством общих мест, повторений мысли и выражений, а зачастую даже и обмолвок, особенно когда речь идет о событиях, знакомых автору лишь на основании чужих сочинений. Все эти недостатки, повидимому, явились следствием ранней смерти автора, не позволившей ему окончательно отшлифовать свой труд. Предположение о ранней смерти Веллея тем более вероятно, что последний в разных частях своего сочинения сообщает о своем намерении дать более подробное описание истории Рима с эпохи гражданских войн до начала принци-

1 "Веллей Патеркул". Кн. II. Гл. 91, 92.

2 Там же. Гл. 110, 116.

3 Там же. Гл. 117, 119.

стр. 112

пата Тиберия. Однако этот труд не только не сохранился, но у позднейших римских авторов нет даже и намека на его существование. Вероятнее всего, что Веллею на удалось выполнить своих планов. Точных сведений о смерти Веллея нет, но благодаря тому, что его труд заканчивается на консульстве Марка Виниция, то есть на 30 году нашей эры, можно предполагать, что он умер приблизительно около этого времени. Сочинения Веллея в древности не пользовались особой популярностью и не нашли себе большого числа подражателей. Буржуазные европейские историки XIX века, относились к Веллею крайне предвзято. Исходя из его близости к императору, они считали совершенно неверной его оценку личности и деятельности Тиберия, а другой материал, содержащийся в трудах Веллея, не привлекал их внимания. Но Ф. Энгельс широко использовал сочинения Веллея в своей работе о древних германцах 1 . В среде советских историков особый интерес в сочинениях Веллея выбывают описания провинциальных восстаний и войн эпохи Августа. К сожалению, для массового читателя сочинения Веллея пока еще мало доступны, так как перевод на русский язык, сделанный в конце XVIII века, представляет исключительную редкость.

О других римских историках, непосредственно следующих за Веллеем, сохранилось очень мало сведений. В эпоху Тиберия жил я работал историк Кремуций Корд, осмелившийся в своих сочинениях положительно отозваться о вождях республиканцев - убийцах Юлия Цезаря Бруте и Кассии. Этого было достаточно, чтобы Тиберий приказал сжечь его сочинения, а сам автор был вынужден покончить самоубийством. Подробную историю войн римлян с германцами написал Плиний Старший, погибший в 79 году нашей эры при извержении Везувия. Но от его труда до нашего времени ничего не сохранилось так же, как не сохранились труды и ряда других римских историков второй половины I века нашей эры - Гетулика, Сервилия, Нониана, Корбулона.

Наиболее выдающимся римским" историком I-II веков нашей эры был Публий Корнелий Тацит. Современная наука не имеет точных данных ни о годе его рождения, ни о его родине и происхождении. Согласно традиции, Публий Корнелий Тацит происходил из знатной всаднической семьи среднеиталийского города Интерамны (современной Терии), где в 1514 году ему даже был воздвигнут памятник. Родился он, по-видимому, около 54 - 55 гг. нашей эры. Образование Тацит получил в Риме, где ораторскому искусству его обучал известнейший в то время оратор Квинтилиан. Он посещал суды и римский форум, слушая речи знаменитых адвокатов своего времени - Аира и Юлия Секунда. "Их обоих, - сообщает сам Корнелий Тацит в одном из своих произведений - не только слушал я внимательно в судах, но и на дому, и сопровождал их в общественных местах, вследствие удивительной жажды к учению и какого-то юношеского увлечения, чтобы вполне усвоить их разговоры, прения я тайны уединенной декламации" 2 .

Хорошие способности и тщательная подготовка содействовали быстрым успехам на ораторском поприще и самого Тацита, который, (будучи еще молодым человеком, приобретает известность первоклассного оратора. В 78 году Корнелий Тацит женился на дочери крупнейшего полководца своего времени Юлия Агриколы, вновь завоевавшего для Рима отпавшую было от империи Британию. В 78 - 79 годах Тацит становится квестором, а в 81 году, в правление Тита Флавия, - эдилом. В 88 году, при императоре Домициане, он достигает должности претора.

В 89 году Тацит вместе с женой отправился в деревню, где и оставался до смерти Домициана Флавия (18 сентября 96 года), казнившего в 93 году его тестя и покровителя. Вернувшись в Рим после смерти жестокого императора, Корнелий Тацит занял выдающееся место в сенате. В 99 году он занимает должность консула. В 100 году по назначению сената Корнелий Тацит выступил в качестве обвинителя проконсула Африки Мария Приска и произнес, по словам его современника, друга и горячего поклонника - Плиния Младшего, - блестящую обвинительную речь. О дальнейшей жизни историка точных сведений не имеется. Однако, судя по намекам, разбросанным в его произведениях, можно предполагать, что он жил до 117 - 120 годов нашей эры.

Литературная деятельность Корнелия Тацита началась довольно рано благодаря изданию речей, которые и доставили славу их автору. Эти произведения, пользовавшиеся столь широкой популярностью у современников и потомков, не сохранились до нашего времени, но зато дошел до нас в высшей степени интересный трактат Корнелия Тацита - "Разговор об ораторах" ("Dialogue de Oratoribus").

1 См. Ф. Энгельс "К истории древних германцев", стр. 25 и сл. Партиздат. 1938.

2 Публий Корнелий Тацит "Разговор об ораторах". Гл. II.

стр. 113

В нем над внешней фурмой спора, происходившего будто та 6-м году правления императора Веспасиана (75 год нашей эры) между наиболее известными адвокатами того времени - Курцием Матерном, Апром, Секундом и Мессалой, - Корнелий Тацит излагает свою взгляды на империю и республику. Выходец из провинции, галл по происхождению, Апр всячески защищает политические порядки империи. Мессала, потомок строй патрицианской семьи, отстаивает республиканское красноречие, а вместе с ним и республиканский политический строй. Примирителем обоих спорящих выступает Курий Матерн, который в очень осторожной речи высказывает особые симпатии современному ему политическому строю, отмечает серьезные минусы республиканских порядков, противопоставляя им положительные стороны строя империй, когда из всего построения "Диалога "об ораторах", можно предположить, что это произведение было написано в эпоху Домициана, чрезвычайно резко реагировавшего на какие-либо попытки восхваления республиканского строя. Следующим произведением Корнелия Тацита является биография его тестя Юлия Агриколы "De vita et moribus Julii Agricolae", написанная в 97 году. Описывая жизнь, политическую и военную деятельность Агриколы, Тацит сообщает интереснейшие подробности о военных действиях римской армии в Британии, о быте, нравах и обычаях населявших ее племен. Рассказывает он, между прочим, и о плавании римского флота, обошедшего в 84 году кругом Британии, благодаря чему окончательно было выяснено географическое положение этой последней. В 98 году Корнелий Тацит написал свой замечательный историко-этнографический очерк "Германия" ("De Germania"). Этот небольшой по объему трактат (46 глав-параграфов) 1 содержит исключительно ценные данные по исторической географии и этнографии Центральной и Северовосточной Европы. Автор обстоятельно описывает положение и границы областей, населенных германцами, сообщает о климате их страны, ее богатствах и обитателях. Описывая подробно быт и общественный строй германских племен, Тацит останавливается одновременно на жизни и быте их соседей - галлов, иллирийцев, сарматов - и, что особенно важно и интересно советскому читателю, славянских и прибалтийских племен. Труд Корнелия Тацита содержит ряд исключительно ценных указаний. Славян Корнелий Тацит называет венедами и отмечает, что уже в описываемую им эпоху они были несравненно культурнее живших по соседству с ними феннов. "Венеды... строят дома... и любят ходить, что совсем не свойственно сарматам, живущим в кибитке и на конях. Фенны отличаются необыкновенной дикостью и отвратительной бедностью; у них нет ни оружия, ни коней, ни домашнего очага, питаются они травой, одеваются в шкуры, спят на земле. Вся надежда у них на стрелы, которым по недостатку железа придают острие из костей. Одна и та же охота одинаково кормит мужчин и женщин, которые всюду сопровождают мужей и требуют часть добычи. Дети не имеют другого убежища, кроме сложенных вместе древесных ветвей, которыми они и прикрываются" 2 . Противопоставляя экономическое и моральное разложение современного ему римского общества варварскому быту германских племен, подчас даже несколько идеализируя этот последний, чтобы резче подчеркнуть отрицательные стороны окружавшей его общественной жизни, Корнелий Тацит все же достаточно реально описал жизнь и быт древних германцев. Они живут еще в условиях родо-племенного строя. У них еще сохраняется общинное землевладение. Однако уже существует рабство, но, отмечает Тацит, "рабов они не употребляют для служб на ваш лад" 3 . Наряду с положительными сторонами быта у германцев имеются и значительные пороки. "Проводить день и ночь в попойках никому не вменяется в бесчестие. Частые, как это бывает между пьяными, ссоры редко кончаются бранью, а чаще убийствами и ранами... Если потакать их пьянству, доставляя им столько налитков, сколько они желают, то легче победить их пороками, чем оружием" 4 . На основании таких материалов написано это произведение? Был ли сам автор в Германии или нет? На эти вопросы современная наука не в состоянии точно ответить. Несомненно одно, что автор прекрасно изучил материал своей темы и оставил потомству ценнейшее научное сочинение. Фридрих Энгельс в своем сочинении о древних германцах широко использовал данные Тацита и характеризовал этот труд как "знаменитое описание германцев" 5 .

Уже в "Агриколе" и "Германии" Тацит проявил незаурядные научные и литературные дарования. Однако полным прояв-

1 Книга античного автора - свиток пергамента или папируса, написанный от руки, - в среднем равняется по об"ему большой печатной главе современной книги, от 30 до 70 страниц печатного текста. Глава-параграф равняется 1/2 - 2 страницам.

2 К. Тацит "Германия". Гл. 46.

3 Там же. Гл. 25.

4 Там же. Гл. 22, 23.

5 Ф. Энгельс "К истории древних германцев", стр. 19.

стр. 114

лением его творческих сил были не эти работы, а замечательные исторические сочинения, написанные в начале II века. Этими историческими трудами были "Летопись" и "История", дававшие подробнейшее изложение римской истории начиная от смерти императора Августа (14 год нашей эры) до смерти императора Домициана.

В древних рукописях эти два сочинения Тацита - "Летопись" и "История" - представляют как бы одно сочинение. За одно сочинение считали их и позднеримские писатели. Так, один из церковных писателей IV века сообщает, что Тацит описал в тридцати книгах историю цезарей.

Однако сочинения эти писались не одновременно. Первоначально была написана "История", содержавшая в себе рассказ о гражданской войне 68 - 70 годов нашей эры я царствованиях императоров из дома Флавиев. Можно предполагать, что в полном виде этот замечательный исторический труд состоял из 14 книг. Но до нашего времени из них сохранились полностью лишь первые четыре да несколько глав из V книги. Целиком дошел до нас рассказ о событиях 68 - 69 годов и частично о событиях 70 года. Несмотря на то, что большая часть работы утеряна, она все же представляет собою исключительно ценный материал по военно-политической, социальной и бытовой истории римского общества I века нашей эры. Детально сообщая о ходе гражданских войн, начавшихся в Римской империи после смерти Нерона, Тацит не только дает ценнейшие сведения о социальном составе враждующих армий, блестящие описания и характеристики отдельных действующих лиц и настроений населения отдельных областей империи, но также воссоздает перед взорами читателя рад драматических моментов. Так например исключительно образно описывает Тацит ночной бой между войсками Виттелия и Веспасиана Флавия при Кремоне (69 год нашей эры), разгром Капитолия в Риме солдатами Виттелия, взятие Рима войсками Веспасиана Флавия.

Последним я самым замечательным из произведений Тацита, написанным около 116 - 117 годов нашей эры, была "Летопись" ("Annales"), повидимому, не имевшая этого названия в подлиннике, а называвшаяся своими вступительными словами "Ab excessu divi Augusti". Эта работа, состоявшая не менее чем из 16 книг, тоже не дошла до нас целиком. Полностью сохранились лишь первые четыре книги, V и VI книги, содержащие описание конца царствования Тиберия (14 - 37 годы нашей эры), до нас дошли в сильно попорченном виде. Следующие же книги (VII, VIII, IX, X), в которых описывалось правление Гая Цезаря Калигулы и начало принципата Клавдия, утеряны. Описание конца правления Клавдия и большей части эпохи Нерона, до 65 года нашей эры (книга XI, XII, XIII, XIV, XV и часть XVI), сохранилось в хорошем виде, за исключением конца сочинения (половина XVI книги), который утерян. "Летопись" - исторический шедевр. Известные нам части этой замечательной работы дают читателю детальную картину общественного развития Римской империи. В одинаковой степени содержат они изображение как жизни собственно Рима, так и провинций империи. С предельной четкостью перед читателями воссоздаются образы политических деятелей описываемой эпохи (Тиберий, Клавдий, Нерон, Сеян, Тигеллин, Поппея Сабина, Агриппина и многие другие), картины военных походов, попыток восстаний рабов в Италии и социальных движений в провинциях империи (восстания в Африке 17 - 24 годов нашей эры, в Галлии в 21 году, Фракии и многие другие), быта римского двора, высшего общества, катастроф и стихийных бедствий.

Сжатым, скупым, но крайне выразительным языком автор развертывает перед читателем величественные я драматические картины прошлого. В оценке описываемых событий Тацит весьма пессимистичен. Он с сокрушением описывает падение и порчу нравов патрицианского общества своего времени. Его политические симпатии на стороне республики. Примиряясь с властью принцепсов, он, тем не менее, не считает нужным скрывать своей печали по отошедшим в прошлое временам господства сенатской республики. Описывая действия на германской границе полководца Карбулона, Тацит влагает в уста последнему протестующую реплику против приказания императора, запретившего Карбулону наступление на германцев: "Счастливцы были в прежнее время римские полководцы!" 1 . В IV книге, сравнивая труды древних историков со своей работой, он отмечает, что ему выпал на долю "...труд узкий и неблагодарный, ибо тут постоянный или слабо потрясаемый мир, скорбное обстоятельство Рима и государь, на заботящийся о расширении пределов империи" 2 . Причина подобных настроений Тацита кратко и в то же время исчерпывающе вскрыта Ф. Энгельсом 3 , назвавшим Тацита последним из старых римлян патрицианского духа и образа мы-

1 "Анналы". Кн. XI, Гл. 20.

2 "Анналы". Кн. IV. Гл. 33.

3 Ф. Энгельс "Бруно Бауэр и раннее христианство" (в сборнике Ф. Энгельс: "О первоначальном христианстве", стр. 19. Огиз. 1933).

стр. 115

слей. Точно излагая ход событий, Тацит все же видит в них лишь предначертания рока, вмешивающегося в жизнь людей и оказывающего влияние на их деятельность: "В консульство Г. Азиния и Г. Антистия шел девятый год правления Тиберия. В республике было благоустройство, в семье - процветание (смерть Германика он считал в числе счастливых событий), как вдруг судьба начала мутить: он стал свирепствовать сам или помогал свирепствовать другим..." 1 . Подобно другим своим современникам Тацит крайне суеверен. Он верит в предсказания, знамения богов, вещие сны, которым он придает большое значение. Сообщая о походе римлян в Германию (в 15 году нашей эры), Тацит рассказывает о сне, приснившемся римскому командиру Цецине: "Вождь... пришел в ужас от зловещего сна; ему сбилось, что он видит Квинтилия Вара, всего в крови, вынырнувшего из болота, и слышит, что он зовет его, но что, однако, он не дослушался его и оттолкнул руку, которую - тот протягивал..." 2 . Чрезвычайно характерной особенностью исторических сочинений Тацита, равно как и многих других античных писателей, является обильное количество дачей, влагаемых автором в уста большинству из описываемых им политических деятелей. Незначительная часть этих речей, как например речь Клавдия в сенате по поводу введения в сенат галльской аристократии 3 , является обработкой действительно произнесенной императором речи, но большинство из них - не больше чем литературно-риторический прием автора, пытающегося с их помощью об"яснить читателю действия и побуждения описываемых им политических лиц. Особенно ясно наивность этого приема выступает при чтении речей германских и британских вождей, совершенно не отличающихся по форме - от речей римских политических деятелей и полководцев.

Приступая к изложению исторических событий I века нашей эры, Тацит заявляет о своем стремлении сохранить беспристрастие: "История Тиберия, Гая (Калигулы), Клавдия и Нерона при жизни их писалась лживо иго причине, страха, а после их смерти - под влиянием свежей ненависти. Поэтому я намерен, сказавши лишь несколько слов об Августе и конце его правления, тотчас приступить к правлению Тиберия и других принцепсов без раздражения и пристрастия (sine ira et studio), для которых у меня нет причин" 4 . Однако вопреки этому заявлению Тациту так и не удалось сохранить беспристрастие. Наоборот, изложение ряда событии и оценка деятельности многих политических лиц, как например Тиберия и особенно Клавдия, крайне тенденциозны. Тацит всячески обеляет сенатскую аристократию и тонко "высмеивает императора Клавдия, осмелившегося ввести в сенат галльских аристократов, лишь незадолго перед тем получивших права римского гражданства. Несмотря на все эти серьезные недостатки замечательные произведения Тацита все же остаются важнейшим источником наших сведений по истории Римской империи в I веке нашей эры.

Сочинения Тацита пользуются широчайшей популярностью не только среди историков, но и у всего культурного мира. Многочисленные писатели черпали из них сюжеты для своих художественных произведений.

Советские историки внимательно изучают труды Тацита. Отдавая должное его литературному таланту и богатству материала, они обращают главное свое внимание на сообщаемые им факты социальной борьбы. В то же время, учитывая предвзятость взглядов и оценок Тацита, обусловленных его социальным положением и политическими убеждениями, советская историческая наука корректирует сведения, почерпнутые из сочинений этого выдающегося писателя древности, с указаниями других античных историков.

Творения Тацита неоднократно переводились на русский язык. Первой была переведена на русский язык "Германия" переводчиком Академии наук еще в 1772 году. Затем последовали переводы "Агриколы" в 1798 году, полный перевод всего литературного наследия Корнелия Тацита в 1802 - 1807 годах, перевод "Летописи" С. Румовского в 1806 - 1809 годах. Во второй половине XIX века вновь была переведена "Летопись" (в 1858 году) Кронебергом, и дважды переводилось полнее собрание сочинений Тацита. Клевановым (в 1876 году) и Модестовым (в 1886 - 1887 годах). Переводы конца XVIII и начала XIX века в литературном отношении крайне устарели. Переводы Кронеберга и Клеванова также весьма несовершенны. Наиболее удовлетворительным, хотя и весьма вольным, является перевод Модестова. После же Октябрьской социалистической революции вышел новый, улучшенный перевод "Германии" Тацита, выполненный Моравским и помешенный в сборнике "Древние германцы" (Соцэкгиз. 1937).

Третьим, наиболее выдающимся римским историческим: писателем разбираемой эпохи был Гай Светоний Транквилл.

1 "Анналы". Кн. IV. Гл. I.

2 "Анналы". Кн. I. Гл. 65.

3 "Анналы". Кн. XI. Гл. 24.

4 "Анналы". Кн. I. Гл. 1.

стр. 116

Светоний родился около 75 года нашей эры и происходил из всаднической семьи. Место рождения его совершенно неизвестно. С юности он находился в ближайшем общении с известным политическим деятелем и писателем конца I века - Плинием Младшим, бывшим, как указывалось выше, близким другом и Тацита. Известно, что Плиний, уезжая наместником в Вифинию, брал Светония с собой, а впоследствии добился у императора Трояна (98 - 117 годы) принятия Светония в число личных императорских секретарей. В 119 году Светоний получил место начальника императорской канцелярии. Но счастливо начавшаяся карьера Светония неожиданно оборвалась. Резкие отзывы насмешливого секретаря об императрице Сабине - жене преемника Трояна - Адриана (117 - 138 годы) - и участие его в придворных интригах вызвали его отставку от должности (121 год). С этих пор и до самой смерти (около 160 года) Светоний не имел обеспеченного существования и пробавлялся самыми разнообразными заработками. Он то выступал адвокатом в судах, то занимался преподаванием ораторского искусства, то искал денет и славы на литературном поприще. В погоне за успехом Светоний много писал. Из-под его бойкого пера выходили сочинения не только на латинском, но также и на греческом языке. Сюжеты их чрезвычайно разнообразны. Светоний написал жизнеописание римских писателей: Плавта, Горация, Лукана, Терентия, Плиния Старшего - и целый ряд разнообразных исследований: "Об устройстве и порядке должностей и чинов, об одеждах, названиях, видах нарядов и обуви и всего, во что одеваются люди", "О телесных из"янах и пороках" и, наконец, даже исследование "О ругательствах и происхождении каждого из них", в котором с чрезвычайной аккуратностью собрал образцы всех бранных выражений, встречающихся в греческой и латинской литературе, начиная с Гомера. В числе многочисленных произведений этого плодовитого писателя находятся написанные им для своего друга и покровителя Септиция Клара "Биография двенадцати Цезарей", дошедшие до нас почти в полной сохранности. Повидимому, потеряно лишь несколько вступительных глав, содержавших описание детства и юности Юлия Цезаря. Труд этот был начат Светонием еще в бытность его императорским секретарем, то есть не позднее 119 года. Он содержит биографии 12 принцепсов 1 , управлявших империей в I веке нашего летосчисления. Биографии расположены в последовательно-хронологическом порядке начиная с Юлия Цезаря, как основателя империи, и далее, в порядке царствований, до императора Домициана включительно. С большой эрудицией автор передает важнейшие события личной жизни каждого принцепса, внешние качества, свойства характера, приводя при этом зачастую ряд исключительно интересных подробностей. Свою должность государственного секретаря автор использован самым широким образом. В биографиях приводятся выдержки из подлинных писем Августа, из завещаний Цезаря и Тиберия. Судя по указаниям, Светоний знакомился с табличками, содержавшими черновики стихотворений, написанных Нероном, и исключительно широко использовал для своих сообщений данные "Ежедневных новостей" ("Acta diurna") - нечто вроде газеты, издававшейся в Риме. Не оставлял он в стороне также и протоколы сената. Кроме того при описании жизни и деятельности более отдаленных от него по времени императоров (Юлий Цезарь, Август) Светоний обращается к материалам более ранних писателей. Все биографии написаны приблизительно по одному и тому же плану: происхождение, место рождения, обстоятельства жизни до достижения верховной власти, описание правления императора с упоминанием важнейших событий его царствования. В заключение дается краткая характеристика вкусов, личных симпатий и антипатий императора и описание обстоятельств его смерти. Подобно большинству своих современников Светоний исключительно суеверен. Он с большой тщательностью собирает всевозможные свидетельства и знамения, которые будто бы предсказывали ту или иную судьбу, ожидавшую отдельных из описываемых им персонажей. Приводя предсказания, он старается по мере сил и возможности доказать исполнение этих последних. Эти попытки носят примитивный, наивный характер, отражая в то же время общее мировоззрение господствующих классов римского общества. Так например, кончая биографию императора Домициана, Светоний сообщает о следующем сне, будто бы виденном последним императором из дома Флавиев: "Домициан видел во сне, что сзади у него вырос золотой горб; он был уверен, что это предвещает государству наступление после него счастливого и радостного века. Это вскоре сбылось, и сбылось благодаря бескорыстию и умеренности последующих принцепсов" 2 . Сообщая о смерти императора Августа, он также приводит различные знамения, будто бы пред-

1 Юлий Цезарь, Август, Тиберий, Гай Цезарь (Калигула), Клавдий, Нерон, Гальба, Отон, Вителлий, Веспасиан, Тит, Домициан.

2 Светоний "Домициан". Гл. 23.

стр. 117

сказывавшие его смерть, и даже старается видеть особые знамения в самых случайных обстоятельствах: "Он внезапно почувствовал страх и стал жаловаться, что его тащат какие-то сорок юношей... И это было скорее предчувствием, поскольку его действительно вынесли к народу сорок преторианцев. Август скончался в той же спальне, что и его отец Октавий в консульство Помпея и Аппулея, которые оба носили имя Секст" 1 . Но наряду с мелочами, отдельными анекдотами и совершенно несерьезными подробностями, зачастую даже клеветнического характера, Светоний приводит и исключительно интересные сведения. Так например мимоходом он в двух-трех фразах дает меткую оценку всей политики Августа. Сообщая о том, что император Август чрезвычайно серьезно подготовлялся к военным действиям, он приводит следующие слова Августа: "...вступать в сражение или начинать войну следует лишь тогда, когда надежда на выгоду превышает страх возможной потери. В самом деле, говорил он, кто ищет малой пользы с большим риском, тот уподобляется человеку, удящему рыбу на золотой крючок, ибо коль скоро крючок оборвется, потерю его не возместит никакой улов" 2 . Ряд интереснейших сведений, характеризующих личность и политическую деятельность последующих императоров, Светоний дает, также перемежая их с анекдотами, не имеющими для исследователей реального значения. Так например наряду о отдельными, ничего не значащими подробностями и сплетнями о начале правления Тиберия он дает исключительно ценное для историка замечание этого последнего, охарактеризовавшего свое положение в начале принципата как положение человека, который "держит волка за уши" 3 . Очень интересно также указание его о заговоре Скрибония Либона, замышлявшего, согласно указанию Светония, совершить государственный переворот с целью устранения Тиберия от власти 4 . Не менее интересные подробности встречаются и в рассказах об обстоятельстве вступления на престол императора Клавдия. Светоний упоминает о целом ряде заговоров и о попытке восстания, поднятого представителями сенатской аристократии в первый год правления Клавдия 5 . Этим самым Светоний проливает свет на ту предвзятость оценки, которая характеризует описание царствования Клавдия у Корнелия Тацита. Исключительно интересны данные Светония об административных реформах императора Веспасиана, а также многие подробности из истории правления Домициана Флавия. Все это делает "Биографии двенадцати Цезарей" одним из ценнейших источников по истории I века империи. Несмотря на то, что в основном внимание Светония ограничено только личностью императоров, а изложение является крайне тенденциозным, труд Светония все же имеет исключительно большое значение для всякого, кто желает познакомиться с жизнью и бытом столицы рабовладельческой державы и императорского двора. Благодаря занимательности и легкости языка книга Светония уже в средние века сделалась одним из самых популярных произведений. Многие сочинения его часто цитировались средневековыми авторами. В эпоху Возрождения популярность Светония возросла еще более. Художники зачастую изображали на фасадах двенадцать цезарей, биографии которых были описаны Светонием. На русский язык "Биографии двенадцати Цезарей" переводились дважды. Первый перевод - В. Алексеева - вышел в 1904 г. Второй раз Светоний был издан "Академией" в 1938 г. в переводе Д. П. Кончаловского. Сочинения Светония, подобно трудам Тацита, широко используются советскими исследователями, работающими над изучением истории I века Римской империи. Однако, как видно из всего изложенного выше, советский исследователь и читатель, используя богатейший фактический материал, сообщаемый Светонием, должны весьма критически относиться к данным этого писателя. Но отбрасывая всевозможные сплетни и мистические сказки, советский читатель все же сможет найти в "Биографиях двенадцати Цезарей" много ценных сведений по истории классовой борьбы в римском обществе I века нашей эры, что и заставляет рассматривать работу Светония как важнейший, после трудов Тацита, литературный источник наших сведений по римской истории эпохи принципата.

Искать материалы публикатора в системах: Либмонстр (весь мир) . Google . Yandex

Постоянная ссылка для научных работ (для цитирования):

А. БОКЩАНИН, РИМСКИЕ ИСТОРИКИ ЭПОХИ ИМПЕРИИ (ВЕЛЛЕЙ ПАТЕРКУЛ, ПУБЛИЙ КОРНЕЛИЙ ТАЦИТ, ГАЙ СВЕТОНИЙ) // Москва: Русский Либмонстр (сайт). Дата обновления: 29.08.2015. URL: https://сайт/m/articles/view/РИМСКИЕ-ИСТОРИКИ-ЭПОХИ-ИМПЕРИИ-ВЕЛЛЕЙ-ПАТЕРКУЛ-ПУБЛИЙ-КОРНЕЛИЙ-ТАЦИТ-ГАЙ-СВЕТОНИЙ (дата обращения: 27.03.2019).