Князь Влади́мир Петро́вич Меще́рский (14 (26) января 1839, Санкт-Петербург - 10 (23) июля 1914, Царское Село) - русский писатель и публицист крайне правых взглядов, издатель-редактор журнала (с 1 октября 1887 года - газеты) «Гражданин», камергер Александра II.

Биография

Представитель княжеского рода Мещерских. Сын дочери Н. М. Карамзина , за что получал специальную прибавку к жалованью: Карамзин был государственным историографом, и двор платил его семье пенсию. Родители Мещерского, Пётр Иванович и Екатерина Николаевна, принадлежали к ближайшему окружению Пушкина, его бабушкой была София Сергеевна Мещерская, переводившая с французского.

Мещерский получил наибольшую известность как влиятельный консервативный публицист и консультант правительства (сперва Александра III, затем, после кратковременной опалы, - Николая II), прославившийся своим предложением «поставить точку» реформам Александра II.

Газета «Гражданин», которую он издавал, пользовалась субсидиями правительства. Генерал А. А. Мосолов, бывший начальником канцелярии Министерства Императорского Двора (1900-1916), свидетельствовал в своих воспоминаниях, что Мещерский получал ежегодную субсидию из десятимиллионного фонда; также писал о нём: «За время своей службы при дворе, я не помню ни одного случая, когда бы Мещерский не добился от государя испрашиваемой им для кого-нибудь милости. Он писал непосредственно его величеству, и у меня перебывало в руках немало писем, писанных убийственным почерком князя с неизменною резолюциею императора: „Исполнить“.» Некоторое время с ним сотрудничал писатель Ф. М. Достоевский , бывший ранее, с 1 января 1873 года редактором-издателем еженедельника. С 1873 года - действительный статский советник.

Репутация Мещерского, одиозная среди либералов и левых, была не лучшей и в кругах консерваторов, многие из которых стремились отмежеваться от него. Это было связано не только с деятельностью Мещерского как «серого кардинала» правительства, но и со скандальными историями, которые возникали в связи с гомосексуальной ориентацией князя.

Неприличная история произошла между Мещерским и графом Келлером вокруг молодого трубача из подчиненного графу лейб-стрелкового батальона столичного гарнизона. Князь добился отставки военачальника, препятствовавшего ему видеться с любовником. Но позднее проведенное расследование подтвердило правоту графа Келлера, а слухи о деле быстро распространились по Петербургу.

Эпизод из эпохи Александра III">Берсеньев В. В.,Марков А. Р. ПОЛИЦИЯ И ГЕИ: Эпизод из эпохи Александра III .

Владимир Сергеевич Соловьёв именовал его «Содома князь и гражданин Гоморры», прозрачные намёки на это появлялись во французских и русских газетах. Любовником князя (по другим данным - незаконным братом) был правительственный агент и авантюрист Иван Манасевич-Мануйлов, затем в связи с Мещерским находился покровительствуемый им журналист Иосиф Колышко.

Из полицейского донесения:

Мещерский Князь Владимир Петрович

55-ти лет, Камергер; редактор газеты «Гражданин».

Употребляет молодых людей, актеров и юнкеров и за это им протежирует. В числе его любовников называют Аполлонского и Корвин-Круковского. Юнкеров и молодых людей ему сводничают К.Ив. Чехович и Депари. Для определения достойна задниц его жертв, у него заведен биллиард.

Историки так его характеризуют:

Еще более одиозной была репутация другого трубадура реакции 80-90-х годов - князя Владимира Петровича Мещерского. Сей господин, прославлявший национальную потребность в розгах («как нужна соль русскому человеку, так ему нужны розги»), «презренный представитель заднего крыльца», «негодяй, наглец, человек без совести», к тому же еще «трижды обличенный в мужеложстве», был личным другом Александра III. Его журнал «Гражданин» субсидировался царем и считался поэтому в осведомленных кругах «царским органом», «настольной книгой царей». И. С. Тургенев писал о нем в 1872 году, то есть еще тогда, когда «Гражданин» не был столь реакционен, как в 80-е годы: «Это, без сомнения, самый зловонный журналец из всех ныне на Руси выходящих».

С. Ю. Витте в своих воспоминаниях указывает: «Наиболее любимый молодой человек Мещерского - Бурдуков, отставной корнет, не имеющий никакого образования и воспитания, состоит камергером двора его величества, чиновником особых поручений при министре внутренних дел, получает усиленное содержание. И даже, кажется, на случай смерти Мещерского, когда он, Бурдуков, останется без протекции, ему заранее определена пенсия, сравнительно в большом размере, если только Бурдуков покинет службу». Николай Фёдорович Бурдуков (в 1910-е годы действительный статский советник, служивший в железнодорожном ведомстве) проживал в доме Мещерского по Спасской улице, 27. После кончины Мещерского Н. Ф. Бурдуков по завещанию стал его наследником и получил в собственность оба дома, которыми владел князь - на Спасской и в Гродненском переулке, дом 6.

Творчество

Успехом пользовались по преимуществу его сатирические романы из великосветской жизни, изданные иногда под инициалами «К.В.М.»: «Женщины из петербургского большого света», «Один из наших Бисмарков», «Лорд Апостол в петербургском большом свете», «Хочу быть русской», «Тайны современного Петербурга», «Ужасная женщина», «Реалисты большого света», «Князь Нони», «Граф Обезьянинов», «Ужасная ночь» и др. Князь Мещерский, его журнал и сочинения неоднократно иронически упоминаются в ранних юморесках А.П. Чехова .

Мещерскому принадлежат также: «Очерки нынешней общественной жизни в России» (СПб., 1868), «В улику времени» (1879) и др. При жизни были изданы его «Воспоминания» в 3-х частях (Санкт-Петербург, 1897-1912), описывающие некоторые события политической и светской жизни 1880-1890-х гг.

Награды

• Звание Камер-юнкера (1861);
• Орден Святой Анны 3-й степени (1864);
• Звание Камергера (1872);
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1902);
• Медаль «В память царствования императора Александра III»
• Медаль «В память 300-летия царствования дома Романовых»

МЕЩЕРСКИЙ СЕМЕН ФЕДОРОВИЧ 1668-1732. Генерал-поручик.

Князь Семен Федорович Мещерский - 1668-1732
ведет свое происхождение от выходца из Большой Орды, кн.Усейна Ширинского, завоевавшего Мещеру и оставившего ее в наследие своему сыну Бехмету в 1298 г..
Сын Бехмета, Беклемиш Михайло, принял св.крещение и начал именоваться князем Мещерским, положив таким образом начало этой фамилии. (кн.Долгоруков "Родосл.Книга" ч.II 45 и 46)
Отец Семена Федоровича, кн.Федор Иванович, дворянин московский, служил при дворе московских государей и в десятый день по кончине Царицы Натальи Кириловны был, в числе других, дежурным при ее гробе ("Дворц.разряды" IV, 860)
Князь Семен Федорович родился 1 февраля 1668 года; молодые годы служил жильцом, а в 1700 году, при формировании Петром 1 регулярной армии по иностранному образцу, был назначен к генералу Вейде поручиком во Владимирский пехотный полк (сборник XCIV 421; Леф.арх. оп.1 кн.240 стр.472 за 1724 г.)
Постепенно повышаясь по службе, Мещерский в 1703 г., "по рассмотрению господина генерал-фельдмаршала и кавалера графа Б.П.Шереметева", сделался капитаном и майором Владимирского драгунского полка, в 1707 г. - подполковником Московского драгунского полка, затем снова переведенво Владимирский драгунский полк, а в 1709 г., 10 января Высочайшим указом произведен в полковники и назначен в Новотроицкий драгунский полк (сборник XCIV 421; Леф.арх. оп.1 кн.240 стр.472 за 1724 г.)
Во время тяжелой Северной войны, заполнившей собою почти все царствование Петра Великого, С.Ф. находился в действующей армии безотлучно, исполняя довольно важные и ответственные поручения (сборник XI, 86$ XXV, 168) и принимая участие во всех выдающихся эпизодах этой войны.
Вот краткий перечень походов и боевых трудов кн.Мещерского:
после неудачного Нарвского похода он был под Ригою на форпостах, "в зимнем и летнем походах на баталии с Шлиппенбахом под г.Юрьевым", в Курляндии, в сшибке с Левенгауптом ранен в ногу, а в известном сражении под Лесным получил рану в руку. Пропуская далее мелкие стычки, в которых принимал участие С.Ф., упомянем лишь о битве при Полтаве, после которой он был послан с генерал-майором кн.Волконским в погоню за Карлом XII. Далее следует упомянуть об участии кн.Мещерского при взятии городов: Риги, Ревеля и Пернова, при чем из-под Риги он был послан с командою в Аренсбург, а из-под Ревеля с генерал-лейтенантом Боуером - в Померанию. Продержав в Померании под Штетином караулы с мая по сентябрь месяцы, при чем были "многие вылазки и потребы", С.Ф. принял участие в походе в "Мекленбурию" и Голштинию. Возвратясь затем опять в Померанию, когда "доставали Штетин", был по очереди в шанцах. Из-под Штетина ему пришлось отправиться в Малороссию и затем с ген-майором Яковлевым в Польшу, а из Польщи снова в "Мекленбурию" и ходили траспортом к Копенгагену и стояли на Вейне острову, а с Вейна осторова траспортом пришли к Ростоку..." (Леф.арх. оп.1 кн.240 л.472)
За все эти боевые труды, кроме повышения в чинах, кн.С.Ф. был награжден двумя портретами; один из них -"каковы давались полковникам" - он получил еще поручиком за баталию с Шлиппенбахом, другой - за Калишскую баталию, когда он был уже подполковником.(Леф.арх. оп.1 кн.240 л.472)
В 1724 г. при учреждении роты кавалергардов, кн.Мещерский был назначен в нее прапорщиком и, вместе с бригадиром Леонтьеввым, стоял во время коронования Императрицы Екатерины 1 на средней ступени трона, причем "каждый из них имел в руках своего достоинства знаки" (Голиков "Деяния" II, 99) За коронацию - "для такой всенародной радости" - С.Ф. был награжден золотой медалью.
В 1726 году Высочайшим указом был уничтожен в армии бригадирский чин; полковник кн.С.Ф.Мещерский, вместе с некоторыми другими, был произведен в генерал-майоры, с назначением бригадирского "русского" содержания в 540 руб. (М.арх.М.Ю., Герольд.конт. кн.77; Сборник LXXXIV, 510; LXXIX, 371).
В этом же году С.Ф. служил главнокомандующим в Нижегородской губернии, куда ему был послан указ о доставлении в Кабинет Императрицы сведений о том, сколько было собрано подушных денег, и платят ли крестьяне в указанные сроки установленные сборы (Баранов "Оп. Сен.Арх." т.II, 35 ;Сборник XLVI, 382)
В 1727 году мы снова видим С.Ф. в армии начальником дивизии, состоявшей из драгунских полков: Ингерманладского, Азовского, Рижского и ландмилицких; регулярного Севского, нерегулярных: Путивльского, Брянского, Курского и Рыльского (сборник LXX, 328)
Дивизия эта входила в состав Украинской армии князя Михаила Голицына; главной задачей ея было наблюдение за безопасностью южной границы государства. Здесь кн.Мещерскому было поручено осмотреть Царицынскую линию укреплений и вверено начальствование над Царицынским корпусом, вместо заболевшего ген-майора Витерания (сборник LXX, 548)
Объехав линию, С.Ф. убедился в крайне плохом ее состоянии: ров во многих местах осыпался, надолбы и палисады развалились, артиллерия в четырех крепостях этой линии была очень неудовлетворительна. По его поручению была составлена подробная опись всей линии и препровождена на усмотрение генерала фон-Вейсбаха и геню-лейтенанта Чекина. Последний приказал командированные для исправления полки расположить, по неимению кормов, в 17 в. от линии, при реке Иловле, вручив командование этими полками кн.Мещерскому (сборник XCIV, 461 и след.)
Это было последним актом военно-административной деятельности Семена Федоровича. В феврале 1729 года он подал прошение в Военную Коллегию, в котором ходатайствовал за старостью, раною и болезнями уволить его от военной службы, с награждением. По освидетельствовании в Медицинской канцелярии, оказалось, что кн.Мещерский "стар, телом сохнет, в глазах несвободное зрение имеет... служить не можно". (сборник XCIV, 421)
На основании этого заключения и по доношению Военной Коллегии, барон А.И.Остерман в Верховном Тайном Совете, в заседании 24 марта 1729 года, представил мнение, чтобы кн.Мещерскому быть "губернатором в городе Архангельском, а там ныне зело нужен губернатор для отправления коммерции, которая вскоре начнется" (сборник XCIV, 405)
26 марта того же года С.Ф. за болезнями, от военной службы отставлен и назначен в Архангельск губернатором. Вскоре по назначении, новый губернатор подал на Высочайшее имя прошение, в котором, указывая на свою долговременную и безпорочную службу и на то, что отставлен от военной службы без повышения в чине, а "по указам Вашего Императорского Величества велено повышать рангом", ходатайствовал "пожаловать его генерал-лейтенантом и на онай ранг пожаловать патент" (сборник XCIV, 651)
На основании этого прошения 16 мая 1729 года состоялся Высочайший указ о пожаловании генерал-майора кн.С.Мещерского генерал-лейтенантом, и велено ему быть в Архангельске губернатором попрежнему (там же 650)
Недолго, однако, пришлось С.Ф. занимать этот важный и ответственный пост на далекой окраине России. 9 февраля 1732 года он отправился в Петербург и 31 марта явился в Сенат "для определения к делам". Высочайшим указом 2 мая 1732 г. Сенату было повелено: "бывший Кригс-коммиссариат и Провиантскую канцелярию в приходе и расходах денежной казны, мундира и амуниции и провианта счесть: Комиссариат с 1719, а Провиантскую канцелярию с 1724 годов, а для того счету определить для Коммиссариата генерал-лейтенанта кн.Семена Мещерского" (сборник XCIV, 201)
Эту должность Мещерский занимал до самой своей смерти, последовавшей в том же году 8 декабря. После него остался сын, кн.Григорий Семенович, дослужившийся в царствование Елисаветы до чина генерал-поручика.

Хлебосольный князь Мещерский. Поэт был опечален его уходом настолько, что откликнулся одой. Несмотря на отсутствие одических размеров и величественности, присущих жанру, эти восемьдесят восемь строк настолько трогают душу читателя, что неминуемо начинаются поиски информации о том, кто такой князь Мещерский и чем он известен? Оказывается - ничем. Самый обыкновенный человек, хотя и представитель древнего рода. Князя Александра, о котором так горевал Державин, значительно превзошёл в известности его потомок - Владимир, который писал, будучи публицистом, а также издавал и редактировал журнал "Гражданин". Но князь Владимир начал издательскую деятельность в 1887-м, а державинская ода "На смерть князя Мещерского" была написана в 1779 году, почти сто лет назад.

Ода

Смерть и вечность - две темы, касающиеся каждого и постоянно пересекающиеся в оде Державина, небывалая искренность и проникновенность лирики - вот почему эти стихи быстро стали известными и полюбились читателю. В их строках заложена глубокая философия относительно ничтожного человеческого бытия и огромного непостижимого мироздания, внутри которого князь Мещерский всё ещё жив. Утешительно для читателя то, что Державин показывает человечество как часть природы, которая вечна, стало быть и люди часть этой вечности, хотя каждая отдельная жизнь безусловно конечна, кратковременна и преходяща. Ведь любой человек - знатный и ничтожный - обязательно умрёт.

Гений Державина сумел объединить жизнь со смертью в радостном ощущении первого и трагическом переживании последнего, и умерший князь Мещерский с лёгкой руки поэта получил жизнь вечно отрадную - настолько глубоко и страстно сопереживал поэт своему близкому знакомому. Смерть мрачна, неумолима, она равнодушна к тому, что вся жизнь героя строк державинской оды была праздничной, наполненной красотой и довольством, роскошью и негой. До предела усиливается драматизм именно этим противопоставлением: на смерть князя Мещерского невозможно отреагировать словом "отмучился". Сама коллизия, разворачивающаяся в оде, конфликтна, так же как и образная система, применяемая автором.

Заложенный в структуру оды конфликт приводит к пониманию, что диалектическая сущность мироздания противоречива и никак не может быть приведена к единству с отдельно взятой человеческой судьбой. "Где стол был яств - там гроб стоит..." - исключительный по своей насыщенности стих. "На смерть князя Мещерского" - ода на одиннадцать строф, где в каждой строчке жизнь пытается сопротивляться смерти.

Противостояние

Восемь строк любой строфы этой оды обязательно заявляют о противостоянии жизни и смерти. Это утверждается на различных уровнях подачи поэтического материала. Образным рядом, построением синтаксических конструкций, изменениями ритмических рисунков звучания и так далее. Державин очень обильно использует тропы - поэтические иносказания, которые со временем, уже в творчестве его последователей оформятся как оксюморон. Это достаточно сложный троп, но и чрезвычайно выразительный: "Мёртвые души" у Гоголя, "Живой труп" у Толстого, "Горячий снег" у Бондарева - сами названия передают всю неоднозначность переживаний, чувств, душевных состояний в передаче определённых событий.

Державин стал основоположником этого средства выразительности в литературном языке. В одном и том же образе уживаются абсолютно противоположные смыслы - это и есть оксюморон. Неоднозначность, противоречия во всём - не только в каждом поступке человека, в его поведении, но и вся жизнь - один только оксюморон, отсюда и такая высокая степень правдивости в строках этой оды. Анализ стихотворения "На смерть князя Мещерского" явно показывает те начала, которые впоследствии будут разработаны, усовершенствованы и до максимума повысят психологическую нагрузку произведения. Например, фраза: "Сегодня бог, а завтра прах." Это значит следующее: родимся для того, чтобы умереть, и вместе с жизнью смерть свою приемлем. Так звучит главная идея и выполненная Державиным сверхзадача в данном произведении.

Князь Александр Мещерский

Ода, сочинённая Державиным и опубликованная анонимно в "Санкт-Петербургском вестнике" 1779 года, сделала этого человека знаменитым. Молодой так был впечатлён данными строками, что захотел непременно познакомиться с автором, да и не только он. Город, а впоследствии и страна гудели, обмениваясь восторгами. Даже Пушкин, спустя много лет после выхода в свет этого произведения, был впечатлён так, что эпиграфом к главе "Дубровского" взял державинскую строку. Ведь, казалось бы, невозможно выразить мысли о жизни и смерти конкретнее и короче. Вся картина бытия человека раздвигается до необозримых пределов. Строки афористически чеканные не передают почти ничего жизнеописательного относительно своего лирического, внезапно почившего героя.

Сын роскоши, человек благополучный и крепчайшего здоровья. Чем и поразительна была его смерть для друзей, родственников и знакомых. Ода обычно пишется об исторически значимых лицах, по крайней мере это предписывают все законы классицизма. А здесь - просто знакомый поэта. Обычный смертный, ничем из общего числа современников не выдающийся. Это не Суворов, не Потёмкин, а заурядный князь. Почему же стихотворение Державина "На смерть князя Мещерского" производило такое неизгладимое впечатление не только на современников, но и на отдалённых потомков? Это тоже новшество: на тот момент ни один поэт не показал так масштабно всевластность и общность законов мироздания через судьбу обычнейшего из людей.

Образ смерти

Смерть выписана Державиным во всём её могуществе - детально и красочно. Образ её показан в динамике - последовательно и развёрнуто. От скрежетания зубовного до усечения косой дней человеческой жизни - в первой строфе. От глотающей целые царства и разящей безжалостно всё вокруг - во второй.

Далее размах принимает космические размеры: сокрушаются звёзды, потухают солнца, всем мирам грозит смерть. Здесь присутствует и некоторое "заземление", чтобы не улететь в этот космос безвозвратно. Державин переключает читателя на жизнепонимание небольшой насмешливой сценкой: смерть глядит, усмехаясь, на царей, на пышных богачей, на гордых умников - и точит, всё точит лезвие своей косы.

Лейтмотивы

Чёткость деления на строфы отнюдь не нарушает плавности повествования. Целый ряд особых художественных приёмов поставил для этой цели Державин себе на службу. Строфы словно перетекают одна в другую (приём, применённый впервые в русской литературе настолько полно и ясно). Концентрируя главную мысль в последней строке строфы, поэт повторяет её в первой строке следующей, развивая затем и усиливая. Мысль и образ, которые повторяются на протяжении всего текста, называются лейтмотивом, им и воспользовался Державин. Ода "На смерть князя Мещерского" именно потому и получилась таким стройным и последовательным произведением. Главными лейтмотивами послужили равнодушная и бесстрастная смерть и скоротечная, словно сон, жизнь.

Метафизический текст

Князю Мещёрскому не были даны высокие должности, видные посты, он никак и ничем не прославился - ни по военному, ни по административному, ни по художественному ведомству. Человек без особых дарований, с приятными чертами чисто русского хлебосольства (которыми в принципе обладал тогда практически каждый). Первое название, которое дал своему произведению Державин, и вовсе относило его к жанру поэтического послания, но никак не к канонической оде: "К С. В. Перфильеву, на смерть Александра Ивановича Мещерского". Однако пафос истинной оды, звуча колокольным набатом, выдал жанровую принадлежность с первой строфы: "Глагол времён! Металла звон!".

И тут же проясняется метафизическая проблематика. Смерть любого - даже вовсе неизвестного человека делает человечество чуть менее полным, а каждого живущего чуть менее полноценным. Смерть приятеля показана как событие экзистенциальное в потоках изумительных поэтических откровений. Рассказывая о смерти князя, Державин явно сопоставляет её со своей собственной. Единство каждого человека со всем человечеством - вот это и есть метафизика данной идеи. И одновременно ода "На смерть князя Мещерского" говорит о противостоянии смерти, поскольку каждой строкой наталкивает на рефлексию о смысле бытия конкретного человека в общем мироздании, несмотря на его бестрепетные законы.

Смысловая структура

Оригинальные метаморфозы ждут читателя в каждом стихе: первопроходец русской поэзии впервые внёс в литературу абсолютно новые категории: высокое-низкое, вечное-временное, частное-общее, абстрактное-конкретное. Конечно же, всё это известно со времён Аристотеля. Но только у Державина эти категории перестают звучать как взаимоисключающие, вступая в синтез.

Одическое, приподнятое, восторженное звучание констатирует самые неутешительные его постулаты. Жизнь человека и ее смысл: лишь смертный не думает умирать. Такие оксюмороны многочисленны, и все они в этой оде трагичны, так чувствует их Державин. "На смерть князя Мещерского" - ода, поставившая читателя перед лицом смерти как единственной константы, поскольку любая сущность завтра или через тысячу лет, как баобаб, всё равно умирает.

Предупреждение читателю

Существование такой константы сомнительно и иллюзорно, потому что бытийно как бы не имеет смысла, и, значит, сущность не истинна, если следов в будущем никаких от неё не осталось. Державин добавил смысла в сытое, но по большей части бессмысленное существование своего знакомого, одой "На смерть князя Мещерского".

Анализ этого произведения сделан не только филологами, но и философами, где связаны все её детали с моделью вселенной, где нет самооснованности бытия индивидуума, поскольку индивидуальность лишена бытийности. Однако внутренний опыт поэта вступает в спор с неизбежностью, словно предупреждая читателя о том, что он на краю бездны, что цепь превращений не прервётся, все и вся исчезнут в этой космической мистерии без малейшего следа.

Другой князь Мещерский

Державин к князю Мещерскому Владимиру Павловичу отношения иметь не мог, хотя предок его удостоился оды на свою смерть. Князь Александр Иванович был статским советником, служил в таможенной канцелярии. Любил литературу и Санкт-Петербургское Английское общество (клуб). Происходил род Мещерских из татарских князей тринадцатого века, в четырнадцатом и пятнадцатом - владел Мещерой, среди представителей рода были воеводы - городовые и полковые. Это и всё, что известно о князьях Мещерских, ничего особенного. Но в 1838 году родился внук Карамзина, князь Владимир Мещерский, особа не по-державински одиозная. Это один из главных героев общественной жизни России девятнадцатого века, персонаж не только умопомрачительных слухов, но и скабрезных анекдотов. Много работал, издавал журнал (впоследствии - газету), написал "Речи консерватора", которые были довольно известны среди современников.

Его отец - гвардии подполковник Пётр Мещерский, мать - старшая дочь знаменитого историографа и писателя Николая Карамзина. Родители - нравственно красивые люди, просвещённые и верящие в идеалы. Сын же, по собственным его словам, имел и характер дурной, и натуру. Грезил о подвигах во имя Отчизны и о сексуальном внимании со стороны посторонних мужчин. Литературная стезя была выбрана им случайно. В 1981 году описал приезд императора к Потёмкиным, с коими был в дружбе. Вскорости князю Мещерскому было пожаловано камер-юнкерство. И работа в министерстве внутренних дел, после чего и открылась дорога в сформированный неподалёку знаменитый кружок. И начался стремительный подъём князя в элиту государственности России.

Воспитателю наследника - графу Строганову, князь Мещерский понравился, поэтому круг общения князя расположился на высотах заоблачных - он стал близким другом цесаревича Николая (здесь вложен тот самый смысл, несмотря на отношение к будущему русскому монарху). давалась Владимиру Мещерскому не так просто, как кажется: то Строганов обзовёт "плохим куртизаном", то за спиной слишком громко шушукаются и хихикают. Однако советчиком для всего окружения наследника и для него самого Мещерский всё-таки стал. Цесаревич был крепко болен, и князь сопровождал его на лечение в Европу, за что начальник по управлению внутренних дел Валуев назвал его "интимным при дворе".

После смерти Николая (поговаривали о самоубийстве на почве гомосексуализма) Мещерскому дали другого цесаревича, в будущем - Александра III, который питал чувства к кузине князя. Эту привязанность будущего монарха Мещерскому удалось нейтрализовать, принимая огонь на себя, за что императорская семья осталась ему весьма благодарна. К этому времени писательский зуд стал очень досаждать князю, и с помощью цесаревича был учреждён настоящий оплот самодержавия - журнал "Гражданин". Благодаря превосходным воспреемникам учредитель журнала и остался в людской памяти. Ведь продолжили его дело такие люди, как Достоевский, Тютчев, Майков. А сам Мещерский на страницах "Гражданина" нещадно боролся со светским образованием, земством, судом присяжных, крестьянским самоуправлением и интеллигентствующими евреями. "Содома князь и гражданин Гоморры", по словам Владимира Соловьёва.

Владимир Петрович Мещерский родился 14 января 1839 г. в Санкт-Петербурге, а 4 февраля того же года младенца крестили в столичной Пантелеймоновской церкви. Восприемницей была родная бабка новорожденного – Екатерина Андреевна Карамзина (вдова знаменитого историографа) 1 .

Род князей Мещерских уходит своими корнями в ХШ век. Родоначальником Мещерских считается выходец из Большой Орды татарский князь Беклемиш (в крещении- Михаиле Бахметович), владевший Мещерским краем в начале XIV в. Древний и многочисленный, род Мещерских тем не менее не оставил на скрижалях русской истории заметного следа. Его представители ничем особо не отличались ни на полях сражений, ни на гражданской службе, ни на ниве изящных искусств. Пожалуй, наибольшую память по себе оставил “сын роскоши, прохлад и нег” А. И. Мещерский, и то лишь благодаря тому, что его смерть дала повод Гавриле Державину написать великолепное стихотворение “На смерть князя Мещерского”.

Можно отметить также П. С. Мещерского (двоюродного деда Владимира), который в 1817-1833 гг. занимал пост оберпрокурора Св. Синода, однако долголетнее его прокурорство явилось, по отзывам современников, периодом полнейшего застоя в делах, что было, по-видимому, следствие фамильной черты Мещерских: склонности к “прохладам” и “неге”.

Подобное пристрастие, похоже, не миновало и отца В. П. Мещерского, отставного подполковника лейб-гвардии Гренадерского полка Петра Ивановича Мещерского (1802- 1876). Если верить воспоминаниям сына, то Петр Иванович воплотил в себе тот тип доброго патриархального помещика, благодетеля своих крепостных, который П. В. Гоголь пытался изобразить в своих “Выбранных местах из переписки с друзьями”. Бросивший по собственной воле службу и предавшийся частной жизни (большая редкость в николаевской России), Петр Иванович, относясь с иронией к бюрократии и своим друзьям-чиновникам, говаривал: “Ведь вы все администраторы, управляете Россией и все распоряжаетесь в своих ведомствах. Я единственных только человек в Петербурге, который не служит; стало быть, я один вам всем подведомствен… Пожалейте меня: ведь вас много, а я один. Постарайтесь поменьше усердствовать; может быть, тогда дела пойдут лучше в России” 2 . Критическое отношение к российскому бюрократическому монстру унаследовал и его сын Владимир, сделавший обличение пороков бюрократии одной из любимых тем в своей литературной деятельности.

Совсем к другому психологическому типу принадлежала мать Владимира- Е. Н. Мещерская (1805-1867), представительница рода Карамзиных. О ней А. Ф. Тютчева писала: “Ум княгини Екатерины Николаевны был необычайно язвительный, характер цельный и страстный, столь же абсолютный в своих симпатиях, как и антипатиях, в утверждениях, как и в отрицаниях. Для нее не существовало переходных оттенков между любовью и ненавистью, на ее палитре были только эти две определенные краски 3 . Черно-белое восприятие действительности позднее стало свойственно и князю В. П. Мещерскому. Передалась ему от матери также необычайная язвительность и страстность, доходящая подчас до исступления. Первая пригодилась ему впоследствии как писателю-сатирику, вторая – как пламенному публицисту. Правда, с другой стороны, обе немало повредили ему как человеку и как политику.

Важнейшим обстоятельством, повлиявшим на формирование характера и образа мыслей Владимира Мещерского, оказалось ближайшее родство матери с автором “Истории Государства Российского”. В семье Мещерских царил настоящий “культ Карамзина”, культ “карамзинской любви к Царю”. Впоследствии князь не уставал подчеркивать, что является “внуком Карамзина”, пребывая в полной уверенности, что харизма великого деда обрела пристанище именно в нем, и мать служила для него живым воплощением этой мистической связи.

Детство В. П. Мещерского прошло в отцовском имении Мануйлово Ямбургского уезда Петербургской губернии, и жизнь там вспоминалась ему впоследствии как “земной рай”. Восьми лет от роду Владимир был отдан в Училище правоведения, где царили жесточайшая николаевская дисциплина, педагогия розог и бессмысленная зубрежка. После домашнего “земного рая” училище показалось ему “клеткой”. Не по годам развитого мальчика с живым и чутким умом раздражали педагогические приемы, требовавшие заучивания целых страниц малопонятного текста. “Историю, например, – вспоминал князь, – я приобрел как знание только чтением вне уроков исторических книг дома” 4 .

Тем не менее это не помешало ему годы спустя восхвалять николаевскую систему образования, насквозь пропитанную духом милитаризма, усматривая в ней панацею от обуявшего молодежь нигилизма.

В 1857г. князь Мещерский вышел из Училища правоведения и определился на службу в 5-й департамент Сената. Однако работа с бумагами обладавшему холерическим темпераментом юноше показалась скучной и пресной, и он охотно поменял канцелярскую тишь на беспокойную службу полицейского стряпчего при следственном приставе в одном из петербургских участков. Перемена службы объяснялась также и более высоким материальным содержанием, что для Мещерского имело немаловажное значение, поскольку несмотря на знатную фамилию семья его располагала весьма ограниченными средствами.

Впрочем, и фамильные связи не потеряли былого значения. Благодаря родству с самыми блестящими аристократическими фамилиями России – Вяземскими, Голицыными, Чернышевыми, Клейнмихелями и др. 5 – князь с молодых лет был принят в лучших домах Петербурга. Пропуском к царскому двору послужило имя Карамзина. В 1861 г. Мещерскиий был назначен камерюнкером. Обходительная любезность и общительность скоро сделали князя желанным гостем при дворе (по отзыву С. Ю. Витте, “приемы Мещерского были всегда удивительно сладки и подобострастны”). В придворной среде князь получил прозвище “Вово” Мещерский. Особенно близко “Вово” сошелся с наследником престола Николаем Александровичем. Как рассказывал Б. Н. Чичерин, “его старались сблизить с великим князем вследствие того, что из всех петербургских молодых людей высшего общества он один имел некоторые умственные и литературные интересы” 6 .

Пользуясь покровительством сильных мира сего, Мещерский в 1861 г. попал в чиновники особых поручений к министру внутренних дел П. А. Валуеву. На новом месте князю пришлось много разъезжать по стране со служебными командировками. В 1862г. он посетил Каргополь

и Архангельск, в 1863 г. ездил в Смоленск организовывать народное ополчение наподобие 1812 г. по случаю польского восстания. В 1864 г. Мещерский обследовал крестьянские учреждения в Юго-Западном крае, и в том же году Валуев посылал его набираться опыта в британский Скотланд-Ярд.

Из своих поездок Мещерский писал пространные письма наследнику Николаю Александровичу, делясь с ним своими впечатлениями от непосредственного соприкосновения с жизнью российской глубинки. Эти письма отражали уже тогда вполне определенные симпатии молодого князя. Так, в письме от 23 июля 1863г. Мещерский восхищался “энергией” М. Н. Муравьева, с которой тот “успокоил” Северо-Западный край. В письме о пребывании в Москве от 27 ноября того же года князь сообщал цесаревичу: “Я познакомился за обедом с русским великим человеком нашего времени Катковым, в которого просто влюбился”. Гораздо менее ему понравился И. С. Аксаков. “Он меня заел, – писал Мещерский, – когда узнал, что я чиновник Валуева и еду ревизовать волостные учреждения, называя это посягательством вредного и чужого административного влияния на права самостоятельной политической жизни русского народа; во многом мы сошлись с ним во мнениях, но во многом разошлись далеко, и не раз я смотрел на него в оба глаза, так он казался мне нелепым и странным в своих оригинальных суждениях. Польский вопрос в его устах выражается красноречивою дилеммою, из которой ничего не выходит кроме тяжелого чувства непонимания для того, кто его слушает”! 7 .

Для общественно-политической деятельности Мещерского впоследствии будет всегда характерна жесткая, в духе Каткова и Муравьева, позиция в инородческом вопросе. Наряду с этим одним из любимых коньков князя и по прошествии многих десятилетий останутся рассуждения об органических началах русской жизни, подавляемых чуждыми влияниями космополитического Петербурга, о которых они толковали с Аксаковым в 1863 году.

Переписку Мещерского с цесаревичем Николаем прервала внезапная смерть последнего в Ницце 12 апреля 1865 г., и Мещерский поспешил завязать тесные дружеские отношения с новым цесаревичем- Александром.

Это ему удалось тем легче, что 20-летний Александр Александрович, нежданно-негаданно сделавшийся наследником всероссийского престола, первые недели после столь крутого поворота в своей судьбе пребывал в полной растерянности. Дюжинных способностей и весьма посредственного образования, он чувствовал свою неготовность к легшим отныне на его плечи обязанностям и испытывал гнетущий страх перед будущим. “Ах, Владимир Петрович, – жаловался он Мещерскому. – Я одно только знаю, что я ничего не знаю, и ничего не понимаю… Прожил я себе до 20-ти спокойным и беззаботным, и вдруг сваливается на плеча такая ноша… Строевая служба, придется командовать, учиться надо, читать надо, людей видеть надо, а где же на все это время?” 8 .

Мещерский охотно вызвался помочь наследнику в его трудах и заботах. Весь 1865/1866 учебный год к занятиям с профессорами Ф. Г. Тернером (политическая экономия), К. П. Победоносцевым (государственное право), С. М. Соловьевым (русская история) цесаревич Александр готовился под руководством князя Мещерского и знакомился с их лекциями по его конспектам. Упоминания об их совместной подготовке постоянно встречаются на страницах дневника цесаревича. Так, 14 февраля 1866 г. он отметил в своем журнале: “Читал записки истории, составленные В. П. [Мещерским] после наших чтений Соловьева, – они мне помогли собрать все прочтенное и освежили в памяти все нужное…” 13 мая 1866 г.: “В 10 пришел В. П. Мы читали с ним записки Победоносцева о министерствах, а потом – для Тернера о таможенном сборе; когда дошли до теории свободной торговли, то бросили читать эту глупость и начали разговаривать”.

Сторонников принципов свободы торговли Мещерский обвинял в недостатке патриотизма и низкопоклонстве перед Западом. По поводу нового таможенного тарифа 1868 г. князь писал наследнику: “Новый тариф по-

прежнему будет произведением фантазии министра финансов, или, вернее, блистательным торжеством наших господ фритредеров – в разорение русским промышленникам, но зато в облегчение и выгоду иностранных, а в особенности английской, коммерции и мануфактуры. Что есть у нас фритредеры, что удивительного? У нас все есть, чего только [ни] спросишь на рынке нашей общественной жизни; как есть люди, даже государственные, готовые из угождения к “Opinion Nationale” и “Journal des Debats” отдать половину России Польше, чтобы прослыть образованными, так есть и господа Безобразовы, Ламанские, Тернеры, готовые, чтобы стоять в уровень с английскими политико-экономистами, разорить все наши фабрики, лишь бы только вся Англия знала, что, дескать, они люди времени, проповедники свободы торговли”.

Благодаря таким комментариям цесаревич подчас выносил из занятий с профессорами совершенно обратное тому, что те пытались ему внушить. Как бы ни толковал на занятиях с наследником свой предмет Ф. Г. Тернер, но политэкономическая наука, пропущенная сквозь цензуру князя Мещерского, формировала из будущего самодержца не фритредера, а убежденного сторонника протекционизма.

Помимо подготовки к лекциям, Мещерский придумал еще один хитроумный способ идейного и морального контроля над душой молодого наследника. 29 мая 1865 г., на следующий же день после погребения цесаревича Николая, Мещерский преподнес великому князю Александру Александровичу толстый ноутбук в кожаном переплете, сопроводив подарок следующими пожеланиями: “Я ласкаю себя надеждою, что для самих себя в этом журнале вы не будете по-прежнему скрыты, но в нескольких строках ежедневно будете исповедовать себя самым искренним и добросовестным образом!.. Позволяйте мне читать ваш журнал, не из любопытства, но из теплого к вам участия: ваши мысли, ваши впечатления будут служить пищею для моего журнала, который в свою очередь вы можете читать когда вам угодно! Памятью священного и дорогого вашего брата заверяю вас, что все вами написанное останется тайною, открытою только одному Богу, в том случае, если вы настолько будете доверять мне, что будете посвящать меня в тайны вашего внутреннего мира”. Цесаревич последовал совету Мещерского, и с этого дня вплоть до лета 1866 г. они почти ежедневно встречались по вечерам и читали друг другу свои дневники.

Это взаимное чтение и обсуждение дневников с Мещерским цесаревич Александр находил весьма полезным для себя. Нередко они засиживались далеко заполночь, увлеченно споря об истории и политике, о настоящем и будущем России, о Боге, о любви, оставляя после себя на столе простывший чай и огромное количество окурков в пепельнице – как зримое следствие напряженной умственной работы… Уже 4 января 1866г. наследник отмечал в дневнике: “Вообще я очень доволен выдумкой князя читать взаимно свои журналы, потому что оно принесло мне много пользы” 9 .

Сам Мещерский был преисполнен сознания беспримерной значительности своей миссии. Внук Карамзина, по примеру прославленного деда, вообразил себя призванным “истину царям с улыбкой говорить”, воспитывать и наставлять августейших персон.

Вскоре Мещерскому представился удобный случай доказать на деле свою “без лести преданность”. Покойный цесаревич Николай умер буквально накануне вступления в брак с датской принцессой Дагмарой. Александр II, не желая расстраивать давно подобранную и выверенную династическую комбинацию, возымел намерение женить на Дагмаре своего второго сына. У того, однако, оказались на этот счет свои соображения. Уже несколько лет великий князь Александр был влюблен в фрейлину императорского двора Марию Элимовну Мещерскую, кузину В. П. Мещерского. Весной 1866г. его любовь достигла такой силы, что он всерьез начал подумывать о мезальянсе. Заодно представлялся случай отказаться от престола и сбросить с плеч обременительные обязанности и груз ответственности, казавшийся непосильным молодому цесаревичу.

В качестве конфидента наследника Мещерский был в курсе этих нравственных коллизий. Он неодобрительно отнесся к тайным замыслам Александра Александровича и пытался всеми средствами переубедить своего друга, доказывая всю пагубность его отношений к фрейлине. В дневнике для цесаревича, например, Мещерский в марте 1866 г. писал: “Весною, летом, осенью и зимою все она, все она была главным предметом Ваших мыслей и, разумеется, Ваших чувств; все остальное в мире было поглощаемо этим чувством… Но затем Вы менее всего были в состоянии замечать, до какой степени Вас это чувство отдаляло от всего, что, по долгу принятой Вами присяги должно быть всего ближе и всего постояннее присуще Вашей жизни”.

Своевольная любовь, считал Мещерский, противоречит долгу цесаревича перед Россией и русским народом, на благо которых он обязан направлять все свои помыслы. Однако доводы рассудка слабо воздействовали на страстное чувство, охватившее наследника.

Когда о намерениях сына стало известно Александру II, разразилась гроза. Император призвал наследника и в жесткой форме потребовал немедленно отправляться в Данию сватать принцессу Дагмару. Про отречение от престола государь и слушать не захотел, заявив, что и он тоже не “по своей охоте на этом месте”. Цесаревичу ничего не оставалось, как подчиниться монаршему повелению.

Впрочем, жалеть впоследствии о таком повороте событий наследнику не пришлось. Брак его с датской принцессой оказался на редкость счастливым, Дагмара (в православии – Мария Федоровна) стала любящей женой и преданным другом Александра III. Без особых усилий смирился он и с необходимостью принять в будущем царский венец… Столь благополучный исход тягостной душевной драмы не мог не наполнить наследника чувством признательности, в частности, и к князю Мещерскому, который помогал ему сделать правильный выбор. Спустя несколько лет, подводя итог той переломной эпохи в своей жизни, цесаревич Александр писал Мещерскому (20 апреля 1868 г.): “Я, совершенно как и Вы, смотрю на все перемены, происшедшие в последнее время, как на благословение Божие и даже как на чудо!.. Да, Владимир Петрович, много мы пережили с Вами, и Вы видели, я совершенно уверен, всю страшную борьбу, которая происходила в моей душе, и всю эту бурю страстей, которая одно время овладела мною совершенно, но Господь помог вырваться из нее, и я постоянно благодарю Его за эту помощь, в которой я очень нуждался”.

Пользуясь расположением и полным доверием наследника. Мещерский прочно забрал в свои руки подготовку его к предстоящему царствованию. Цесаревич Александр уже с 1866 г. присутствовал на заседаниях Государственного совета, принимал участие в работе некоторых комитетов: Польского, Кавказского и др. Однако Мещерский считал такую деятельность малопродуктивной. Знакомиться с Россией, по его мнению, следовало не по чиновничьим бумагам и столичной бюрократической возне, а по впечатлениям от живой действительности, увиденной собственными глазами. Поэтому он призывал наследника, во-первых, как можно больше путешествовать по российским городам и весям, а во- вторых, непосредственно общаться с разномастными людьми из провинции. Наследник, также имевший предубеждение против “бюрократического” Петербурга, охотно соглашался с этими мыслями, однако был слишком тяжел на подъем и выезжал из столицы нечасто.

Мещерский и здесь оказался незаменим. В 1868-1869гг. по заданию МВД князь совершил путешествие по европейской части России с целью обследования состояния административного аппарата на местах. Он побывал в нескольких губерниях Юго-Западного и Северо-Западного края. Свои мысли и впечатления от увиденного Мещерский подробно описывал в корреспонденциях к цесаревичу. Эти отчеты служили для цесаревича Александра одним из основных источников информации о положении на западных окраинах России. 6 апреля 1869 г. он записал в дневнике: “Получил от Мещерского письмо из Вильны на 9 листах в 35 страниц. Письмо очень

интересное и дельно написано; я читал с удовольствием и совершенно почти усвоил себе положение настоящего времени в этом крае”.

В этом письме Мещерского содержалась целая программа обрусения западных окраин России, основные постулаты которой позднее найдут применение в национальной политике царствования Александра III. “Русское правительство теперь еще, как будто, не решается признать Западный край неотъемлемо своим, русским, достоянием Земли Русской,- писал Мещерский из Вильны, – и почти все, что писал Карамзин в своей знаменитой записке Александру 1-му, может, 40 лет спустя, сегодня быть сказано русскому правительству как бы в упрек его нерешительности, его боязни стать твердою ногою на почву, облитую столько раз русскою кровью и русским трудовым потом. Само собою разумеется, что вследствие этого важнейшим вопросом является здесь вопрос не о борьбе русского элемента с польским, но об уничтожении последнего до корня”.

Решающее значение в деле “обрусения” окраин Мещерский придавал сильной русской власти, без которой все остальные рычаги были бы недейственны: “Здесь положение осадное для всякого русского элемента: поляки так и стерегут той минуты, когда правительство признает край умиротворенным, заснет и провозгласит принцип общего действия законов; ни один из поляков не положил оружия, ни одно фанатическое пламя не угасло, ни одна польская сила не ослабела: все ждет и все бодрствует. Отсюда вывод один: русская администрация в этом крае должна жертвовать законностью для русских интересов, должна зорко и ежеминутно следить за каждым движением поляка и неумолимо, удар за ударом, преследовать одну задачу: уничтожение этого элемента не силою штыка, но силою русского ума, русской воли, русской мысли, облеченные в диктаторство”.

Мещерский вообще скептически смотрел на возможность “обрусения” окраин путем медленной и постепенной естественной ассимиляции, без активного содействия центральных и местных русских властей. В письмах 1869 г. о Юго-Западном крае он с сожалением констатировал бессилие “общества”, “отсутствие русской силы, нравственной, умственной, промышленной и торговой”. “Умственная жизнь в головах польских помещиков, материальная – в руках евреев!.. – жаловался цесаревичу Мещерский. – Нет опоры для русского начала, над усилением и прочным водворением коего трудится одна администрация с ее ограниченными средствами, космополитическими тенденциями и поверхностными чисто чиновничьими приемами” 10 .

Правительство Александра II князь Мещерский считал неспособным справиться ни с внутренними преобразованиями, ни с внешними угрозами вследствие его космополитизма, и Александр Александрович мнение своего друга вполне разделял.

Олицетворением “петербургского космополитизма” для наследника и князя Мещерского служили в 1860-1870-х годах П. А. Валуев и П. А. Шувалов. По их убеждению, именно благодаря проискам и козням этих двух сановников попирались “русские интересы” на окраинах, а внутри России реформы всячески искажались и вместо усиления национально-русского начала приводили к распространению чуждого, западнического духа. Борьба с “шуваловской партией” надолго оказалась в центре сотрудничества Мещерского и наследника. В начале 1868г. им удалось добиться в этой борьбе серьезного успеха. Когда в январе некоторые северные губернии России поразил голод, наследник, следуя совету князя Мещерского, решил учредить и возглавить Комитет помощи голодающим. От имени цесаревича Мещерский объявил в “Русском инвалиде” о сборе пожертвований. Тем временем сам цесаревич уговорил царя выдать Комитету 1 млн. руб. для оперативной закупки хлеба, но при этом факт выдачи денег держался в строжайшей тайне, дабы не вызвать спекулятивного повышения цен.

Призыв о помощи голодающим встретил живой отклик в обществе. Ежедневно в Комитет поступали десятки тысяч рублей, так что уже через

несколько недель цесаревич смог возвратить взятый кредит, и вся эта ловкая комбинация не успела получить широкой огласки. Министерство внутренних дел, которому по штату полагалось заниматься ликвидацией последствий всяких стихийных бедствий, на фоне такой оперативности выглядело самым жалким и неуклюжим образом. Министр внутренних дел Валуев слетел со своего места, к глубокому удовлетворению наследника и Мещерского.

Борьбу наследника и Мещерского с Валуевым и Шуваловым нельзя считать лишь банальной сварой дворцовых группировок. Эта борьба имела в основе своей принципиальные разногласия. “Шуваловской партии” царедворцев и бюрократов Мещерский противопоставлял некую “национальную партию”. К этой партии принадлежали, по его мнению, люди, вышедшие из недр России, которым великие реформы дали свободу и простор для деятельности. “Крестьянская реформа, – утверждал Мещерский в письме к цесаревичу 1 июня 1871 г., – поставила на ноги 50 миллионов людей, свободных, мыслящих, которые со дня на день явились с правами. Земская реформа ввела эти 50 миллионов в государственную сферу, то есть открыла им целый мир, в котором они научаются тому, чего они вправе требовать от Власти для своего благосостояния… Судебная реформа связала Самодержавную власть сущностью реформы и теми новыми понятиями о суде и праве на суд, которые теперь присущи каждому бобылю, каждому извозчику. Таков был процесс законный, спокойный, посредством которого Государственная Власть не могла не утратить часть своего неограниченного, единоличного и всегда тяжелого произвола. Это была величайшая революция общественная, которая себе подобной в истории мира не имеет”.

Земское самоуправление казалось Мещерскому в 1860-х годах тем средством, которое обеспечит, наконец, выдвижение на авансцену политической жизни России истинно русских, почвенных сил, заглушаемых и попираемых петербургскими “космополитами”. Демократическое и либеральное содержание земской реформы получало у Мещерского славянофильскую, антизападную окраску: “Земство, – писал он наследнику 16 октября 1868 г. из Харькова, – по-моему, выше всех реформ царствования, после крестьянской; она не может сравниться ни с одною, с Петровского до нашего времени по своему значению в настоящем и для будущего, ибо она имела счастье быть с самого начала реформою чисто русскою, не смешанной ни с какими западными политическими примесями, а по тому самому сроднившеюся с Россиею во всех ее слоях и сферах; крестьянин так же, как и высший по образованию гражданин, одинаково доступны земству, так же как и земство доступно столь же крестьянину, сколько боярину и священнику”.

Славянофильский привкус носил и тогдашний своеобразный конституционализм Мещерского, мечтавшего о “такой конституции, где представителями народных чувств и потребностей будут не господа Крузе, Орловы-Давыдовы или Андреи Шуваловы, не умеющие плуга отличить от сохи, а люди выработавшие в жизни, на русской почве, в одно время с Свободою, твердое уважение к Закону, к Порядку и Верховной Власти!”.

Мещерский возлагал на рожденную реформами земскую разночинную “демократию” большие надежды в борьбе с аристократической “партией Шувалова и К о. “Они, – писал Мещерский наследнику о “партии Шувалова”, – враги реформы по принципу, ибо видят в ней какое-то дело русское, слышат о ней суждения свободные и самостоятельные, наталкиваются вследствие ее на людей, признающих за правило избегать Двора и, напротив, искать общественного поприща, словом, видят реформу в ее результатах, в картине постепенного освобождения общества из-под гнета старых предрассудков и в постепенном расширении умственного кругозора в массе мыслящих людей”.

После 4 апреля 1866 г., Шувалову, как полагал Мещерский, удалось убедить императора, “что в него стрелял не сумасшедший, а стреляла будто бы Россия и национальная ее партия”. Именно вследствие этого, по словам князя, “многие из приверженцев порядка и Власти, принужденные выбрать между Отечеством и Властью, идущею с ним вразрез, без колебаний

выбирают Отечество и со дня на день становятся – врагами Правительства”. Таким образом, свои расхождения с властью Мещерский расценивал как весьма серьезные. Он даже сравнивал эти расхождения с “печальной историей 14-го декабря, скосившей весь цвет русской умственной силы” 11 .

Стремясь собрать воедино “цвет русской умственной силы”, то есть наиболее видных представителей культурной и административной элиты, настроенных оппозиционно шуваловскому курсу, чтобы с их помощью создать духовно и интеллектуально насыщенную атмосферу вокруг будущего самодержца и, возможно, набросать некий эскиз, прообраз чаемого “национального правительства”, предприимчивый князь, как пишет он в своих воспоминаниях, “предложил цесаревичу устраивать в его честь маленькие беседы за чашкою чая с такими людьми, которые были ему симпатичны и между которыми живая беседа о вопросах русской жизни могла быть для него занимательна. Цесаревич с удовольствием принял это предложение и аккуратно удостаивал эти скромные собрания своим присутствием… Собеседниками бывали: К. П. Победоносцев, князь С. Н. Урусов, князь Дм. А. Оболенский, князь В. А. Черкасский, граф А. К. Толстой, Н. А. Качалов, [Г. П.] Галаган; [М. Н.] Катков и [И. С.] Аксаков, когда они бывали в Петербурге”.

К этому перечню посетителей салона Мещерского следует добавить еще С. М. Соловьева, П. Н. Батюшкова, С. Д. Шереметева, Б. А. Перовского, писателя Б. М. Марковича, профессора Московского университета И. К. Бабста и др. Продолжаясь в течение нескольких сезонов, эти собрания особенно часты, многолюдны и оживленны были в зиму 1869/1870 года. Тематика бесед была самая разнообразная: тут обсуждались и наиболее общие идеологические и политические вопросы, и положение в тех или иных регионах страны, и тенденции мировой политики, и литературные новинки, обратившие на себя внимание обществ, и нашумевшие театральные постановки… Собираясь на квартире у князя, гости пили чай, дымили папиросами, засиживаясь в разговорах и спорах далеко заполночь. Наиболее яростные столкновения возникали по вопросам инородческой политики, где раздражителем для националистически настроенного большинства завсегдатаев салона Мещерского выступал А. К. Толстой, резко критиковавший “обрусение” окраин.

Участие наследника в собраниях лиц, многие из которых имели репутацию оппозиционеров, вызвало высочайшее неудовольствие. Князь Мещерский был вызван к Шувалову в III Отделение. Во время беседы шеф жандармов высказал недвусмысленную угрозу по адресу “людей, которые хотят во что бы то ни стало делать из цесаревича начальника политической русской партии” 12 .

Давление сверху вынудило наследника отказаться от посещения собраний у Мещерского, а вскоре и вовсе прервать всякие отношения с князем. Этот разрыв объяснялся в немалой степени и некоторыми отрицательными чертами характера князя (прежде всего раздражавшей наследника назойливостью), а также интригами ближайшего окружения Александра Александровича 13 .

Тем не менее закрытие салона Мещерского не пресекло влияние князя на наследника престола. Переписка между ними не прекращалась, и князь продолжал регулярно снабжать цесаревича Александра готовыми воззрениями на различные животрепещущие темы. Кроме того, отлученный от непосредственного общения с будущим государем, Мещерский нашел еще один способ сохранить весомую долю участия в подготовке его к царствованию. “Уже два года назад, – писал князь наследнику в 1871г.,- в голове моей сложилась мысль о журнале, с Вашею помощью, с целью созвать под честное русское знамя всех разъединенных мыслящих одинаково людей, – и создать орган, достойный великих задач нынешнего времени… Этим журналом, ручаюсь, если Бог дозволит, достигнуты будут две цели: 1) объединение русского лагеря, и 2) Вы сами во всякое время будете иметь перед глазами верные и интересные толкования русских нужд и потребностей и будете в состоянии учиться познавать Россию”.

“Тенденции в журнале не будет, – обещал Мещерский. – Космополитизм один будет изгнан, то есть направление “Вести” и “Нового Времени”… Другая цель журнала: быть постоянно органом Земства, то есть помещать обзоры краткие, но полные всего, что по каждому вопросу выработано Земством, отдельно по губерниям” 14 .

Наследник, хотя и сочувствовал идее Мещерского, однако, не взял на себя смелость дать просимые князем 80 тыс. руб. на организацию издания вследствие категорического запрета Александра II вмешиваться в подобные предприятия. Тогда Мещерский решился обратиться в Москву к богатым купцам, финансировавшим ранее издание газет И. С. Аксакова, обещая основать в северной столице “твердый и прочный уголок Москвы”. “Цель, или главная мысль газеты, – писал князь В. Ф. Чижову 16 февраля 1871 г., – твердая, ловкая и осторожная (безусловно) борьба с космополитизмом Петербурга во всех его проявлениях и по всем жизненным вопросам России. Доказывать и постоянно доказывать, что Россия и русские способны к самодеятельности, что жизнь внутри России есть и что она плодотворна, давать место всякому честному голосу в защиту той или другой местной потребности, исследовать все общественные вопросы точно и добросовестно, поощрять всякое хорошее русское дело, – вот то, чего мы хотим, приступая к основанию газеты”.

Пришедший из Москвы ответ обнаружил, однако, существенные различия во взглядах с московскими славянофилами, единомышленником которых Мещерский искренне считал себя. “Мы мало верим литературной деятельности Петербурга, – отвечал ему Чижов, – и потому здесь трудно найти к ней столько сочувствия, чтоб кто-нибудь решился даже помогать ей материально… Не вполне мы согласны с Вами и в отношении немцев. Мы, правда, не чувствуем к ним особого благорасположения, но давить и теснить их считаем также незаконным, как давить и теснить каждого. Нам кажется, что мы вовсе не так слабы и ничтожны, чтоб давать себе силу давлением кого бы то ни было. Мы здесь такого убеждения, что, были бы мы сами русскими, настоящими истинными русскими, остальное все само встанет на подобающее каждому место”.

Таким образом, представители национальной буржуазии не признали в Мещерском деятеля, достаточно им близкого и способного стать рупором их интересов.

Несмотря на эти неудачи Мещерский с января 1872 г. начинает издание “Гражданина” на занятые под вексель деньги. Весной 1873 г., когда пришел срок платежа, князь снова обращается к наследнику с просьбой о вспомоществовании, намекая, что отказ возложит на него вину за гибель патриотического органа, успевшего завоевать авторитет у “все честных людей”. Однако и на этот раз наследник уклонился от участия, и Мещерский в конце марта 1873 г. был вынужден срочно отправиться в Москву и просить денег у Каткова, которые, видимо, и получил, так как издание “Гражданина” не было прервано 15 .

Что касается степени распространения “Гражданина”, то она никогда не была особенно высока. В 1872г. “Гражданин” имел 1600 подписчиков. В период редакторства Ф. М. Достоевского (1873-1874гг.)- около 2,5 тысяч. В 1878 г. подписка “Гражданина” увеличилась до 5 тысяч. Рост интереса был обусловлен русско-турецкой войной и отразился тогда на тираже всех газет. Однако в конце 1878 г. журнал Мещерского был закрыт после нескольких предупреждений, вызванных шовинистическими нападками “Гражданина” на внешнеполитический курс правительства и напечатание известной речи И. С. Аксакова о Берлинском конгрессе. После возобновления издания в 1882 г. прежнего рекордного числа подписчиков в 5 тыс. “Гражданин” достиг лишь в 1894г., и то благодаря громадной казенной субсидии; еще до 1 тыс. номеров распространялось ежедневно в розницу. После смерти Александра III тираж резко упал. В 1903 г. он составил лишь 2 тыс. экземпляров и вряд ли поднимался выше вплоть до прекращения издания журнала в 1914 году. Среди читателей “Гражданина” преобладали провинциальные чиновники, поместное дворянство,

приходское духовенство и военные в штаб-офицерских чинах. “В провинции статистика подписчиков по сословиям такая, – докладывал Мещерский Александру III в январе 1885 г., – более всего: 1) духовенства, 2) дворянства. Менее всего: 1) земских управ, и 2) судебного ведомства” 16 . В столицах журнал Мещерского популярностью не пользовался.

Начало издания “Гражданина” ознаменовалось сенсацией, которую вызвала передовая статья Мещерского “Вперед или назад?” (N 2 за 1872 г.) В ней, подводя итог пореформенного десятилетия, князь давал положительную оценку происшедших перемен, хотя и подчеркивал, что “Россия есть государство, освобождающееся сверху вниз”. Вместе с тем, поскольку страна еще не успела переварить многочисленные нововведения, настала пора дать ей передышку. “К реформам основным, – делал вывод Мещерский, – надо поставить точку, ибо нужна пауза, чтобы дать жизни сложиться… Лихорадочно скачущие вперед создают упорно оттягивающих назад: и те, и другие вне истины, вне России. России же нужна разумная средина”.

Либеральная пресса не увидела в дебюте “Гражданина” ничего, кроме злобной вылазки реакционеров и крепостников, мечтающих о ревизии освободительных реформ 1860-х годов. М. Е. Салтыков-Щедрин жестоко высмеял Мещерского, выведя его под именем князя Оболдуй-Тараканова в “Дневнике провинциала” (“Отечественные Записки”, N 2 за 1872г.). Не ожидавший такого холодного приема, Мещерский вынужден был оправдываться и объяснять, что под “основными реформами”, которые следовало отложить на будущее, он разумел лишь учреждение центрального представительного органа, но никак не любые преобразования вообще. Однако эти оправдания не изменили негативного отношения к “гражданину” в периодической печати. Большинство оппонентов Мещерского, соглашаясь с ним в том, что реформы далеко не дали ожидавшегося от них эффекта, в отличие от князя выход видели не в “паузе” (“чтоб дать жизни сложиться”), а именно в безостановочном продолжении “основных реформ”, в “увенчании здания”. Но подобное расхождение отнюдь не свидетельствовало о “реакционности” князя, в чем поспешили его обвинить. Это чутко уловил Ф. И. Тютчев, который писал Мещерскому 3 марта 1872 г.: “Я с любопытством продолжаю изучать глубоко личное отношение нашей журналистики к вам. Все, как те, так и другие, хорошие и плохие, придерживаются одного и того же тона. В нем сквозит определенная досада, что ваша позиция дает вам возможность быть искренним и серьезным либералом без малейшей революционной закваски. Этого-то лучшие из ваших собратьев по печати вам не прощают” 17 .

В начале 1870-х годов у Мещерского имелись веские основания поставить перед обществом вопрос о перспективах российских реформ. К этому его подвигала не только сложная внутриполитическая ситуация, но и бурные европейские события тех лет: франко-прусская война, молниеносный разгром наполеоновской империи. Парижская коммуна… В упомянутой статье “Вперед или назад?” Мещерский писал: “На наших глазах, идя вперед от одного ложного движения к другому, Франция пришла наконец к своей погибели: в растленной массе образованных людей… не нашлось ни одного человека, который бы понял, что кричать “вперед и вперед” не есть еще подвиг гражданского мужества”. Поэтому князь призвал брать в пример Пруссию, “где всякий понимал, что быть гражданином не значит кричать о свободе, но значит свободно участвовать в правильном движении своего народа вперед”. Исходя из этого, Мещерский растолковывал и само название своего журнала: “Не во французском опошленном и обессиленном “citoyen” следует искать объяснение понятия “Гражданин”, но в английском и немецком Burger”. Только формирование среднего класса, сословия “бюргеров”, по мнению Мещерского, могло придать устойчивость процессу модернизации страны. В противном случае, реформам грозило превращение в поверхностное и чужеродное явление.

С другой стороны, приходилось учитывать и то, что образование Германской империи резко изменило баланс сил в Европе, оставив Россию один на один с мощным милитаристским государством, которое не скры-

вало своих агрессивных устремлений на Восток. Угроза западным рубежам со стороны объединившейся Германии, несостоятельность окраинной политики “умиротворения” поляков и остзейцев, – все эти проблемы, в глазах Мещерского, постепенно отодвигали на задний план продолжение реформ и даже противопоставлялись им. Это смещение акцентов произошло тем естественнее, что и прежде антизападный пафос преобладал в одобрении князем освободительных преобразований. “Помните ли то время, – писал Мещерский цесаревичу Александру в октябре 1872г.,- когда, беседуя о России, мы мечтали о том, что Вам предстоит ознаменовать свое царствование чем-то вроде конституции! С тех пор прошло много лет… Теперь, говоря как бы перед Богом одним, скажу вот что: Боже Вас сохрани начинать царствование Ваше каким-нибудь капитальным актом вроде конституции. Тогда Вы и все пропадет!.. Начало Вашего царствования, дай Бог, чтоб оно было только приготовлением к реформе конституционной, то есть водворением внутреннего порядка и твердости во всех реформах предыдущих. Вам предстоит, – убеждал Мещерский, – все споры русского с нерусским решить навеки в окраинах нашего несчастного отечества! Это более всякой конституции привлечет вам любовь и помощь России, и Россию укрепит и разовьет вместе с вашим престолом. Дело это нетрудное, стоит только ввести единообразие законов повсеместно, а на это люди найдутся; и только тогда, когда все славные реформы прежнего времени утвердятся, когда восстановятся земство и суды, когда земство получит действительную хозяйственную силу, когда все национальные вопросы решатся твердо и неуклонно в пользу России, только тогда вам будет возможно приступить к созыву представителей всего государства для обсуждения вопроса о государственной реформе. Без нее вы можете начать и долго царствовать, но с нею начать – значит погубить царствование!”.

Главной и первостепенной задачей будущего царствования Мещерский полагал решение национального вопроса в России (в обрусительном смысле), без чего, по его мнению, все прочие проблемы не могли бы найти положительного для государства решения. Внешнеполитическая составляющая программы Мещерского предлагала механизмы нейтрализации германской угрозы: “От войны с Пруссиею, – объяснял он Александру Александровичу в письме от 4 сентября 1872г.,- держаться подальше, как от беды великой, – но в то же время твердо вводить общие законы в Остзейский край; уверять в дружбе Пруссию, в пограничные губернии ни одного пруссака не пускать, а милости просим во внутренние, в Ярославль да в Калугу; агентов посылать изучать Восточную Пруссию, Польский вопрос разрешать энергически; и все говорить, и все твердить про неизменную дружбу к Пруссии. Вот, кажется, ваша программа действий для будущего, та программа, которая может, сколько кажется, только одна вас сделать сильным содействием умных русских людей и сочувствием всей России” 18 .

В 1876г. Мещерский опубликовал программную книгу “Речи консерватора”, в которой было выпущено немало ядовитых стрел в сторону “лжелиберализма” 1860-х годов. Однако тогда князь еще не отрицал правомерность самого либерального образа мыслей, осуждая лишь “перегибы”, стремление искусственно форсировать процесс преобразований. Неуспех реформ, по его мнению, объяснялся отсутствием сдерживающей, умеряющей радикализм реформаторов силы. Только такая сила способна сделать реформы органичными, дать им прижиться и укорениться на русской почве. Такую “почвенную” силу Мещерский видел в поместном дворянстве, в классе землевладельцев, которые в силу своей близости к народу могли лучше понимать и учитывать его истинные, а не выдуманные петербургскими бюрократами и журналистами, потребности. “Весьма вероятно, – полагал Мещерский, – что если бы вместо чиновничества и газетной печати руководителями общественного движения в духе свободы вперед явилось русское дворянство… тогда бы с первой же минуты установилось, независимо от формы нашего управления, то самое равновесие между стремлениями вперед западного прогресса и между охранительным движением чисто русских народных и государственных учреждений, во главе которых стоит

наша церковь, и к числу которых принадлежит наша семья; и раз это равновесие было бы установлено, было бы нетрудно, при осуществлении дальнейших реформ, его поддерживать. Все общество жило бы в духе, так сказать, этой борьбы правильной, спокойной и неизбежной, борьбы начал прогресса и ее новой свободы с началами старой жизни, которая для всякого народа есть тоже свобода, и свобода весьма драгоценная, свобода его духа, его преданий, его идеалов, его верований и т. п., словом – борьбы точно такой же, каковой она является при парламентаризме в Англии” 19 .

Позиция Мещерского в “Речах консерватора” выглядит довольно умеренной, скорее, даже умеренно-либеральной (со ссылками на английский парламентаризм), нежели консервативной. Однако сам выдвинутый им принцип либерально-консервативного “равновесия” предопределял неустойчивость этой позиции. Во второй половине 1870-х годов по мере радикализации общественных настроений, нарастания революционной борьбы с самодержавием, Мещерский, в согласии со своей теорией, должен был все более “праветь”, превращаясь из умеренного либерала (в начале десятилетия) в консерватора, а затем и в реакционера. Консервативной эволюции Мещерского способствовало и то, что к концу 1870-х годов князь отчаялся дождаться выхода на политическую сцену российского “бюргера”, который мог бы стать гарантом устойчивого развития, и обратил свои взоры исключительно к дворянству, видя в нем единственный оплот общественного порядка. Если в последнем и был какой-то смысл, то надежда на то, что дворянство сумеет играть роль “руководителя движения в духе свободы”, оказалась тщетной. Связав себя политически с классом помещиков, Мещерский должен был испытать се последствия этого шага.

В период кризиса самодержавия 1879-1881 гг. князь вовсе отказался от прежней положительной оценки “великих реформ”. Новые учреждения (суды, земства и т. д.) оказались не зародышами какого-то особого “чисто русского” политического строя, как когда-то надеялся Мещерский, а обыкновенными элементами гражданского общества, мало чем отличающимися от своих западных аналогов и прототипов. В годы народовольческого террора вместо того, чтобы безоговорочно поддержать правительство в борьбе с “крамолой”, они, с точки зрения князя, сами становились источниками смуты. В 1880г. Мещерский в своей книге “О современной России” публично объявил земскую реформу, которой раньше не уставал восхищаться, “комедией”. В той же книге князь будет воспевать Николая I, утверждая, что за время его правления “Россия доведена была почти до идеала своего исторического назначения и бытия”. “Этот идеал России, – уверял Мещерский, – есть единодержавие ее” 20 . Ту же идею он развивал в брошюре “Что нам нужно? Размышления по поводу текущих событий”, посвященной учреждению Верховной Распорядительной Комиссии в феврале 1880 года. “Сумасшедшие либералы, – писал Мещерский, – ждут от гр. Лорис-Меликова новых поблажек им, нового заигрыванья с ними, нового заискивания популярности у них, новых либеральных мер в угоду им… Россия ждет от него другого. Ей не нужно никаких мер. Ей нужно одно: она ждет спокойствия и мира под сильною, твердою и честною властью Единодержавного Божьего Помазанника русского Царя” 21 . Чтобы добиться успеха, считал князь, Лорис-Меликову следовало подражать М. Н. Муравьеву и его методам борьбы с крамолой. Свою брошюру Мещерский послал “диктатору” с просьбой обратить внимание на его советы. При личном свидании князь пытался убедить Лориса: “Теперь нужна твердая рука для водворения порядка; прежде всего сильную власть, а все остальное после” 22 . Однако Мещерского ждало разочарование: Лорис-Меликов решил сочетать “волчью пасть” с “лисьим хвостом”. Это, по мнению князя, было ошибкой, приведшей к катастрофе 1 марта 1881 года. Основную вину за эту катастрофу Мещерский возлагал на “Петербург”, олицетворяемый либеральными бюрократами, космополитами из высшего света и представителями “передовой” печати, которые захватили в свои руки Лорис-Меликова и своим влиянием погубили дело “диктатуры”.

Сатирическому изображению “Петербурга”, этой привилегированной, но “беспочвенной”, антинациональной среды, были посвящены многочисленные романы князя, имевшие громкий успех в 1870-х годах 23 . Наибольшая популярность выпала на долю первого романа Мещерского “Один из наших Бисмарков” (“Гражданин”, 1873-1874), а наибольший скандал связан с продолжением его – “фантастическим” романом “Граф Обезьянинов на новом месте” (1879).

Цензура долго не допускала “Обезьянинова” к публикации, и не без основания, так как еще до самого выхода в свет книга успела наделать много шума. Против обыкновения, помимо “Петербурга”, в ней досталось и “Москве”. Ссылаясь на свою жену, прочитавшую роман в рукописи, Победоносцев писал Е. Ф. Тютчевой (21 сентября 1879г.): “По словам ее, следует не только книгу истребить, но и автора изгнать остракизмом… Всего более негодования, говорит она, книга возбудила бы в Москве. – На запрос графа Обезьянинова, ему присылается из Москвы характеристика всех известных в обществе лиц во время славянского движения, а потом эти лица выводятся действующими и им влагаются в уста подлинные их речи и выражения, которые слыхал автор… Тут и Иван Сергеевич Аксаков], и Анна Федоровна со всеми ее поговорками, и m-me Дурново, и О. Новикова, и все-все. Жену особенно возмутило описание нашей доброй графини Блудовой – в ее комнате, с ее речами, даже с теми рассказами о снах и видениях, которые она со слезами передавала втихомолку. Судите о неделикатности автора: рисует он Александра Киреева

и говорит о его признаниях в любви и планах жениться между фигурами мазурки, о деятельности его в Комитете о старокатоликах и что он ездит за границу на счет Комитета под предлогом поручений! Вот до чего может дописаться бесчестное перо!” 24 .

У читающей публики романы Мещерского пользовались успехом сродни тому, какой имело в уездном городе N письмо Хлестакова к “душе Тряпичкину”. Яркой иллюстрацией этого служит довольно курьезная история, записанная со слов самого Мещерского в дневнике А. В. Богданович. “Когда он вывел тип графа Обезьянинова в своем романе “Один из наших Бисмарков”, – рассказывает Богданович, – встретил он на одном собрании П. Н. Дурново, который его спросил – пишет ли он портреты или типы. Князь отвечал, что портретов не пишет, а типы. Тогда Дурново сказал, что граф Обезьянинов – это портрет Левашова. Затем на обеде у нас встречаются Мещерский с Левашовым (гр. Н. В.), который ему протягивает руку со словами: “Прекрасно вы описали в вашем Обезьянинове П. Н. Дурново” 25 .

Мещерский отличался исключительной литературной плодовитостью, оборотной стороной которой был поверхностность. Близко знавший князя Ф. М. Достоевский упрекал его в том, что он “пишет свои романы с маху, то есть не обрабатывая идейную и не отделывая литературно- техническую сторону их”. “Так писать нельзя, – считал Достоевский. – Теперь он пока в моде, потому и держится… Продержится еще лет пять, шесть, а там и забудут его… А жаль будет, потому что у этого был несомненный талант”. И действительно, многочисленные романы Мещерского не пережили своего автора. Схожими недостатками страдала и публицистика князя, вызывая подчас раздражение даже у единомышленников. Например, Н. С. Лесков, сотрудничавший в “Гражданине”, писал И. С. Аксакову о Мещерском в марте 1875 г.: “Это просто какой-то литературный Агасфер: тому сказано “иди”, а этому: “пиши”, и он пишет, и за что не возьмется, все опошлит. Удивительнейшее дело, что при его заступничестве за власть хочется чувствовать себя бунтовщиком, при его воспевании любви помышляешь о другом, даже при его заступничестве за веру и церковь я теряю терпение и говорю чуть ли не безумные речи во вкусе атеизма и безверия. Я согласен с Вами, что ему не худо бы “запретить” писать; но еще лучше – нельзя ли его склонить к этому по чести: нельзя ли ему поднести об этом адрес?” 26 .

После воцарения Александра III Мещерский некоторое время пребывал в тени всесильного тогда обер-прокурора Св. Синода. В ожидании своего часа, князь добровольно поступил в клиенты к Победеносцеву: посылал ему на цензуру корректуру “Гражданина”, принимал к исполнению ценные указания 27 . Именно на страницах “Гражданина” в мае 1882г. Победоносцев наткнулся на имя Д. А. Толстого, которым Мещерский предлагал заменить Н. П. Игнатьева, дискредитировавшего себя играми в Земский Собор. Высказанная Мещерским идея настолько пришлась по душе обер-прокурору, что он ухватился за нее и употребил все свое влияние, чтобы убедить царя назначить Толстого министром внутренних дел 28 . Это участие Мещерского в назначении, которое Александр III скоро признал в высшей степени удачным, сыграло, видимо, немаловажную роль в возвращении царем своего благорасположения князю.

Толстой также не забывал услуги, оказанной князем. Журнал Мещерского начал получать казенную субсидию. Размер этой субсидии в 1885 г. составлял 3 тыс. руб., ежемесячно выдаваемых князю из сумм Министерства внутренних дел товарищем министра И. Н. Дурново.

Помимо “Гражданина”, выходившего дважды в неделю. Мещерский с 1884г. регулярно передавал через доверенных лиц царю особый рукописный “Дневник”, в котором помещал “и мысли, и слухи, и толки, и сплетни”, по цензурным соображениям не попадавшим на страницы “Гражданина”. Наиболее часто затрагиваемой темой в этом “Дневнике” Мещерского сразу стала ситуация в Министерстве финансов. Тяжелые последствия русско-турецкой войны 1877-1878 гг. и экономический кризис первой половины 1880-х годов обрекли российский бюджет на хронический дефицит, который

ведомству Н. X. Бунге никак не удавалось преодолеть. Мещерский, однако, видел в этом злую волю ближайших сотрудников либерального министра финансов. Под огонь его критики попадали прежде всего директор Департамента окладных сборов А. А. Рихтер, вице-директор того же Департамента В. И. Ковалевский, управляющий Крестьянским и Дворянским банками Е. Э. Картавцев, которых князь называл то “красными”, то “динамитчиками и анархистами”. В экономическом курсе, проводимом Бунге и его помощниками, угадывались, по мнению Мещерского, “несомненные попытки вести политику финансов к такому острому положению, чтобы, указывая на оное, можно было бы сказать: да, одно спасение в конституции!”. Поэтому в смене руководства финансового ведомства Мещерский видел “единственное верное средство спасти нашего Государя от того проклятого политического заговора, который деятельно осуществляется под прикрытием добродушного Бунге в Министерстве финансов, где несколько человек хотят привести Государя посредством банкрота и бунтов к тому, чтобы его вынудить отречься от Самодержавия”.

С декабря 1885 г. князь в своих “секретных” дневниках настойчиво предлагал царю назначить вместо Н. X. Бунге Ивана Алексеевича Вышнеградского.

Александр III с взглядами князя Мещерского, по-видимому, соглашался. В апреле 1886г. царским повелением Вышнеградский был назначен членом Государственного совета, а 1 января 1887 г. – министром финансов. “Замысел его прост, – писал Мещерский Александру III, излагая программу Вышнеградского, – пережить два, три, четыре месяца кризиса, пока будет длиться бой, а потом идти к цели: развязать Россию от Берлина и дать могучему русскому государству быть столь же свободным в своей экономической жизни, как делает ее свободною в политическом отношении и независимою от Европы русский Государь… В этом и заключается историческая важность минуты, переживаемой нами теперь. Ребенок поймет, что если бы Вышнеградский хоть на йоту угрожал вредом России и предпринимал что-либо глупое или ошибочное, он нашел бы, как находил Бунге, в Берлине сочувствие и содействие и просто полную поддержку. Но по силе внезапно охватившей всю официальную Германию злобы и ненависти к Вышнеградскому, ясно как день, что он приближается к больному месту Германии и она чует, что он собирается вступить с берлинскими царями биржи на смертный бой, бой Руслана с Черномором, для освобождения Людмилы – то есть русской экономической жизни, от обольщений и проклятых чар Черномора”.

Очевидно, что концептуальная, политическая часть этой программы всецело принадлежала именно князю Мещерскому, а Вышнеградскому отводилась лишь роль технического исполнителя. Последний, как и обещал царю Мещерский, действительно сумел преодолеть бюджетный дефицит, оживить внутренний рынок и разрушить унизительную зависимость русского правительства от берлинских капиталистов-евреев (что, правда, не помешало ему вскоре угодить в цепкие лапы парижских). Все это побудило Александра III уверовать в счастливую звезду князя Мещерского и еще более чутко прислушиваться к его советам.

Такой невероятный успех Мещерского, как назначение на ключевой пост в правительстве своего человека, вызвал крайнее раздражение не только у либеральных бюрократов, но и у К. П. Победоносцева. В первой половине 1880-х годах безраздельное влияние обер-прокурора позволяло ему расставлять на важнейшие государственные посты своих выдвиженцев: М. Н. Островского – министром государственных имуществ в 1881г., И. Д. Делянова – министром народного просвещения в 1882 г., Е. М. Феоктистова – начальником Главного управления по делам печати в 1883 г., Н. А. Манасеина – министром юстиции в 1885 году. Однако назначение Вышнеградского, помимо какого-либо участия главы Синода, явственно обозначило начало заката эры Победоносцева. “Что ноньче я могу, я ничего не могу, ноньче по “Гражданину” людей назначают!” – сетовал Победоносцев.

Еще более серьезный урон понесла группировка Победоносцева летом 1887 г. со смертью М. Н. Каткова, чьи “Московские Ведомости” всегда оказывали мощную информационную поддержку этой группировке. Смерть Каткова (а также умершего еще раньше, в январе 1886г., И. С. Аксакова) отдавала в руки редактора “Гражданина” монополию в консервативной публицистике. “Каткова уже нет, – констатировал Мещерский в письме к царю, – из известных по своей преданности правительству и консервативным принципам остался я один”. Вместе с тем Мещерский затеял интригу с целью завладеть и “Московскими Ведомостями”. Борьба за “катковское наследство” стала причиной поднятого в июле 1887 г. усилиями клики Победоносцева скандала вокруг странных отношений князя Мещерского и некоего горниста одного из гвардейских полков. Мещерский был обвинен в мужеложстве. Сам князь решительно отвергал подобные наветы, и, в свою очередь, в письме к царю разоблачал своих противников: “Допустив даже, что все взводимые на меня клеветы правдоподобны, что они значат сравнительно с тою мерзостью, про которую Победоносцев отлично знает, – продажи Феоктистовым Островскому жены и сожития втроем, при условии, что за это Феоктистов пользуется милостями Островского. По-моему, нет мерзости на свете мерзее этой, и что же? Тот же Победоносцев, который отлично знает, что летняя история моя – это клевета и ложь… этою клеветою чернит меня и смущает Вас, и тут же, все зная про Феоктистова, находит согласуемым с Вашими интересами поддерживать сделку Феоктистова с Петровским” 29 .

“Война компроматов” формально не принесла решающего успеха ни одной из сторон. Редактором “Московских Ведомостей” был назначен ставленник Делянова и Победоносцева С. А. Петровский (Мещерский же предлагал Д. И. Иловайского). С другой стороны, Александр III не внял скандальным обвинениям в адрес Мещерского и полностью сохранил свое доверие к князю. С этого времени уже советы Мещерского, а не Победоносцева, становятся определяющими в назначении на высшие посты в правительстве. В 1889г. на место государственного контролера назначается приятель Мещерского, давний сотрудник “Гражданина” Т. И. Филиппов. При этом Мещерскому пришлось выдержать нелегкую борьбу. Победоносцев неоднократно письменно и устно предостерегал царя против этой кандидатуры. Покидавший пост государственного контролера Д. М. Сольский в разговоре с Александром III также назвал Тертия Филиппова “неподходящим” преемником себе. Однако слово Мещерского перевесило все возражения. “Господь да благословит Вас! Указ получен”, – писал князю Филиппов 26 июля 1889 г., прекрасно понимая, кому он обязан своим назначением 30 . В апреле того же года занял место министра внутренних дел И. Н. Дурново, которого Мещерский в письмах к царю прочил в преемники графа Д. А. Толстого начиная с лета 1884 года.

Росту авторитета Мещерского в глазах Александра III способствовала и знаменитая “вендрихиада”. После крушения царского поезда у станции Борки в октябре 1888 г. император возымел намерение навести порядок в изрядно запущенном российском железнодорожном хозяйстве. Мещерский откликнулся предложением назначить в Министерство путей сообщения на должность специального инспектора с неограниченными полномочиями полковника А. А. Вендриха, обещая, что тот будет беспощадно “душить мошенников и вводить экономию”. Царь утвердил назначение. “Путейское ведомство переживало тяжкие дни, – вспоминал современник событий. – На железных дорогах свирепствовал полковник Вендрих. Этого честного, но крутого немца сочинил князь Мещерский, указав на него императору Александру III как на единственного человека, способного рассеять хаос русских железных дорог… Вендрих разворотил осиное гнездо “кукуевцев” (так называли путейское ведомство в память катастрофы у ст. Кукуево)… Вендрих крошил, начальники дорог сходили с ума и по Росси пронесся стон от “вендрихиады” 31 . Силовой энергичный стиль полковника пришелся по вкусу Александру III; он даже собирался выдвинуть Вендриха на пост министра путей сообщения, и лишь всеобщее сопротивле-

ние столичной бюрократии, повергнутой в ужас самоуправством полковника, заставило царя отказаться от своего намерения. Однако Александр III еще раз убедился, что несмотря на поразившее консервативный лагерь “отсутствие людей”, о котором не переставал вздыхать Победоносцев, князь Мещерский умудрялся выискивать и рекомендовать весьма успешных, с точки зрения царя, деятелей…

Летом 1887г. Мещерскому удалось добиться согласия Александра Ш на преобразование “Гражданина” в ежедневную газету. С 1 октября 1887г. “Гражданин” начал выходить в ежедневном формате, благодаря выдаваемой Мещерскому из государственного казначейства секретной субсидии, которая отныне составляла до 100 тыс. руб. в год. Столь щедрая поддержка стала возможной не только благодаря расположению императора, но и содействию выдвиженцев Мещерского – Вышнеградского и Дурново 32 .

Все попытки группировки Победоносцева нанести контрудар Мещерскому закончились полным провалом. Неоднократное возбуждение начальником Главного управления по делам печати Феоктистовым цензурных преследований против “Гражданин” не находило сочувствия ни у министра внутренних дел Д. А. Толстого, ни у царя, и Мещерский продолжал язвить и бичевать своих противников печатным словом. Даже в августе 1888 г., когда инициатива Феоктистова о вынесении предостережения вконец распоясавшемуся “Гражданину” была поддержана Толстым, Александр III вынес резолюцию: “Решительно не вижу, за что давать предостережение”.

Поражение Победоносцева в борьбе с князем Мещерским за влияние на царя следует объяснить разочарованием Александра III в способности обер-прокурора и его клевретов предложить конструктивную программу нового, постреформенного правительственного курса. Победоносцев, незаменимый в роли душителя либеральных веяний, никак не подходил на роль генератора свежих идей. В начале царствования, когда перед императором стояла задача прежде всего погасить малейшие революционные и оппозиционные очаги, Победоносцев пользовался доминирующим влиянием. Позднее на первый план вышли вопросы, куда и как идти дальше, и здесь обер-прокурор ничего не сумел предложить царю, кроме пресловутого “подмораживания”. Александр III жаловался С. Ю. Витте, что “из долголетнего опыта он убедился, что Победоносцев отличный критик, но сам никогда ничего создать не может” 33 . Мещерский, напротив, буквально фонтанировал новыми идеями, всегда имея наготове какое- нибудь конкретное предложение по любому вопросу. Эти предложения могли быть рациональными, могли быть шокирующими, как, например, его план решения Восточного вопроса путем покупки у Турции за 9 млн. руб. черноморских проливов 34 . Но на фоне бессильного пессимизма Победоносцева неунывающий Мещерский вселял в Александра III больше уверенности в завтрашнем дне. Царь, несомненно, ценил способности Мещерского и при свиданиях с ним бывал неизменно ласков, хотя и предпочитал не афишировать своих связей с князем из-за одиозной репутации того в общественном мнении.

Перемены, последовавшие в судьбе Мещерского начиная с 1887 г., благоприятно отразились и на бытовой стороне жизни князя. До сих пор Мещерский постоянно испытывал материальные трудности. Полученная им по разделу наследства после смерти отца (1876 г.) доля целиком ушла на оплату долгов по изданию “Гражданина”. Теперь же щедрые субсидии позволили ему завести собственную типографию, которая, благодаря покровителям Мещерского в высшей администрации, стала получать выгодные казенные заказы. Закончились скитания по гостиницам и меблированным комнатам. Отныне Мещерский поселился в квартире дома N 6 по Гродненскому переулку, где прожил более 20 лет. В этом же доме находилась и редакция “Гражданина”. У Мещерского появился собственный выезд, дача в Царском Селе… Вокруг редактора “Гражданина” сформировался кружок молодых людей, которых Мещерский называл своими “воспитанниками” и “духовными детьми”. Пользуясь своим влиянием и связями, князь усиленно проталкивал вверх по карьерной лестнице этих “духовных детей”, среди которых выделялись будущий

флагкапитан Николая II К. Д. Нилов, печально знаменитый аферист И. Ф. Манасевич-Мануйлов, известный журналист, сотрудник “Гражданина” И. И. Колышко (“Баян”) и Н. Ф. Бурдуков. Последнего Мещерский, не имевший ни жены, ни детей, объявил в своем завещании наследником. В обществе, однако, Бурдукова, как и других “духовных детей”, считали просто-напросто “миньонами” Мещерского. О Нилове, например, С. Ю. Витте писал: “Он в молодости был очень любим князем Мещерским, так что у князя Мещерского имеются на его столе различные фотографические карточки мичмана Нилова в различных позах. Тогда он был красивым молодым человеком” 35 .

Помимо продвижения “духовных детей”, свое все возрастающее влияние Мещерский использовал для бесцеремонного вмешательства в правительственную деятельность. Решающим оказалось его слово в таком важнейшем вопросе, как закон о земских начальниках. Как известно, составленный помощником министра внутренних дел А. Д. Пазухиным и внесенный в начале 1887 г. в Государственный совет проект “реформы крестьянского управления” вызвал многочисленные нарекания, и Толстому пришлось идти на компромисс с противниками проекта. Крайне недовольный таким поворотом, Мещерский раздраженно сказал Пазухину летом 1887г.: “Ваш Толстой не довольно тверд и храбр в своих замыслах насчет провинциальной реформы. Его, кажется, сбили с прямого пути Победоносцев и Манасеин… Граф Толстой слишком уступчив и слишком много придает цены своим противникам. Ну что такое протест Победоносцева в этом вопросе? Ничего ровно: повторение слов Манасеина, а Манасеина протест и того менее. Ни тот, ни другой этого вопроса практически не знают. Все их возражения – теория и фраза! Гр. Толстому следовало бы их раскатать и не сдаваться ни на какие компромиссы”.

Пазухин обещал “подвинтить” шефа. Однако его усилий оказалось недостаточно. В конце 1888г., когда баталии вокруг закона о земских начальниках достигли своего апогея, и чаша весов начала склоняться в пользу противников первоначальной редакции Пазухина, Мещерский написал энергичное послание самому императору с требованием вмешаться. “По первоначальному проекту, – объяснял князь, – предполагалось мирового судью в уезде, как учреждение ненужное и вредное в иных случаях, вовсе упразднить и заменить участковыми начальниками… В этом именно заключалась суть проекта, его спасительная сила, ибо кроме духа кляузничества, мировой судья представлял собою в уезде главную причину падения правительственной власти, и притом по выбору. И что же? Победоносцев и Манасеин на предварительном совещании исторгли от гр. Толстого роковую уступку; она заключалась в том, чтобы сохранить мировых судей, а дела их разделить между ними и между новыми участковыми начальниками!”.

“При эти условиях, – пугал Мещерский царя, – несомненно, задуманная реформа вот что произведет: она ухудшит безвластие и хаос в уезде, она парализует силу нового участкового начальника; она вызовет новый антагонизм между ведомствами на месте, в мире мужиков; она вызовет взрыв разочарования в одних и негодование в других вследствие обложения двойными сборами, и все это в руку – кому же? – социалистам и шайке Лориса, хотящей посредством безначалия довести до необходимости конституции” 36 .

Свое письмо князь подкрепил рядом закулисных интриг и серией статей в “Гражданине”, ратующих за ликвидацию института мировых судей одновременно с принятием закона о земских начальниках. Эта активная кампания окончилась известной высочайшей резолюцией 28 января 1889г., неожиданно для всех решившей дело в точном соответствии с пожеланиями Мещерского 37 .

Показателем влиятельности Мещерского в этот период может служить один из эпизодов борьбы вокруг данного закона о земских начальниках. В начале декабря 1888 г. князь на страницах “Гражданина” обвинил Государственный совет в намеренном затягивании и саботаже обсуждения проекта графа Толстого. Такой нахальный выпад со стороны газеты Мещер-

ского был воспринят государственным секретарем А. А. Половцовым не иначе, как опосредованное предложение подать в отставку. В смятении он написал Победоносцеву, умоляя подсказать правильное истолкование статьи “Гражданина”: “Так как, сколько мне известно, Мещерский пользуется покровительством в Гатчине, то знает, кого может бить безнаказанно. Его статья не имеет иного значения, как то, что он говорит в тон… Не лучше ли, – спрашивал Половцов, – подумать об изыскании средств удалиться куда-нибудь под предлогом болезни или чего иного?” 38 .

В середине 1892г., не выдержав многолетней травли, Половцов все-таки покинул пост государственного секретаря. Однако в отместку за инсинуации по адресу отца, в которых все это время упражнялся “Гражданин”, Мещерский был однажды публично побит сыновьями Половцова…

В мае 1892 г. в Петергофе состоялось свидание Мещерского с царем, на котором обсуждался вопрос о кадровом составе Государственного совета. Оппозицию последнего контрреформам князь приписывал преобладанию в нем либеральных бюрократов и рекомендовал изменить принцип выдвижения кандидатур в члены Государственного совета, предлагая назначать не только “петербургских сановников” и министров-бюрократов, но и администраторов-практиков из числа провинциальных губернаторов. Взгляды Мещерского нашли полное понимание у царя, и результатом этого свидания стало смещение Половцова, а также назначение в члены Государственного совета черниговского губернатора А. К. Анастасьева.

Не лишены интереса аргументы, которые использовал Мещерский, чтобы скомпрометировать Половцова в глазах царя: “Он, – писал князь в “секретном” дневнике, – представляет собою, во-первых, шуваловскую партию, то есть все нерусские инстинкты, во-вторых… денежную силу. Сила эта растлевающая и вредная, ибо, с одной стороны, она заключается в связи его денег с известным количеством влиятельных лиц, занявших у него деньги, а с другой стороны, в связи со всеми денежными тузами и воротилами, не исключая, разумеется, и жидовских”.

К слову сказать, еврейский вопрос являлся одной из сквозных тем и в публицистике Мещерского, и в его переписке с царем. Никто лучше него не умел распознать в разных общественно- политических процессах тайную “еврейскую комбинацию”. Денежное могущество евреев казалось ему настолько непобедимым, что даже Катков, по мнению Мещерского, “незаметно дал себя впутать в жидовские руки”. “Еврейский” характер русского революционного движения Мещерский считал аксиомой. “Вся Европа знает, – убеждал он Александра III,- что как в обыкновенном преступлении надо искать всегда женщину как причину преступления, так во всех нынешних заговорах социалистов и анархистов надо искать жида, скрытого, но важного двигателя интриги… При Николае Павловиче жиды были придавлены, зато, рядом с этим, придавлены были и деятели революции. В следующее царствование свобода дала разгул всем элементам разрушения государства, начиная с нигилизма и кончая самым ужасным анархизмом, а рядом с этим, достойно внимания, как быстро и незаметно пошли в гору жиды и до какого они достигли могущества”.

Вывод отсюда напрашивался сам собою: чтобы задавить революцию, нужно придавить евреев. Особенно опасной казалось Мещерскому молодая еврейская интеллигенция, вступившая на путь эмансипации. “Не евреи страшны своими грязными массами, – утверждал он, – а страшен еврей- интеллигент, нами из толпы взятый и нами воспитанный и образованный в вечного врага Русского Самодержавия и Русской Церкви”.

В 1887 г., критикуя в “Гражданине” (18 июня, N 49) мягкость вводимой Деляновым “процентной нормы”, Мещерский предлагал ограничить прием евреев в гимназии детьми купцов I гильдии. А в 1894 г. в письме к Александру III он уже советовал сократить квоту для евреев в гимназиях до 0,5% и наглухо закрыть евреям дорогу к высшему образованию: “Отчего, – задавался вопросом Мещерский, – не запретить вовсе доступ еврею в факультеты университета юридический, словесности, естественный, словом, всюду, кроме медицинского?”.

Справедливости ради необходимо отметить, что Мещерский выступал за отмену “черты оседлости”, считая ее неэффективным, архаичным средством борьбы с еврейством. Главную задачу этой борьбы он видел в недопущении евреев в сферу государственно-политической, финансовой и интеллектуальной элиты России. Он мечтал не только о лишении евреев возможности учиться в университетах, но и о запрещении им занимать какие-либо должности в государственном аппарате, в земских и городских учреждениях, в правлении банков и железных дорог, в редакциях газет и журналов 39 .

Не будет ошибкой связать явственное ужесточение политики в отношении евреев во второй половине царствования Александра III с резко возросшим влиянием князя Мещерского и его выдвиженца И. Н. Дурново.

В 1892г. политическое влияние Мещерского достигло апогея. Фактически ни одно из крупных назначений этого года не обошлось без веского слова редактора “Гражданина”. Весной 1892 г., когда Вышнеградский рекомендовал С. Ю. Витте на пост министра путей сообщения, Александр III первым делом послал узнать мнение Мещерского и лишь после одобрения последнего назначил Витте министром. А после того, как в августе 1892 г. Витте заместил внезапно заболевшего Вышнеградского, на освободившееся место министра путей сообщения был назначен другой преданный сторонник Мещерского А. К. Кривошеий. Членами Государственного совета в том же году сделались выдвиженцы Мещерского пензенский губернатор А. А. Татищев и черниговский – А. К. Анастасьев. Тесно взаимодействовали с князем также петербургский градоначальник П. А. Грессер и управляющий Дворянским и Крестьянским банками А. А. Голенищев-Кутузов. Все эти государственные деятели, так или иначе обязанные Мещерскому своей карьерой, собирались по средам на квартире Мещерского для собеседований, и эти собрания князь самодовольно называл “форумом”. В декабре 1892г. в “сферах” начали всерьез поговаривать о возможности назначения самого князя Мещерского в члены Государственного совета 40 .

Впрочем, этот блестящий период длился для Мещерского недолго. Неожиданная смерть Александра III осенью 1894 г. полностью разрушила с таким трудом возведенное здание. Новый император отнесся холодно к тайному советнику отца. Бывшие сторонники и союзники поспешили отмежеваться от опального “временщика”. И. Н. Дурново заявил Николаю II, что “разочаровался в князе Мещерском” и посоветовал не давать тому больше денег на издание “Гражданина”. Государственный контролер Филиппов подал Николаю записку, разоблачавшую злоупотребления министра путей сообщения А. К. Кривошеина. В этих злоупотреблениях оказался замешан также и протеже Мещерского И. И. Колышко, которого князь пристроил чиновником особых поручений при министре путей сообщения. Кривошеина и Колышко царь выгнал, тень подозрения легла и на князя.

Лишь в начале XX в., когда на посту министра внутренних дел оказался Д. С. Сипягин, дальний родственник Мещерского, князю удалось постепенно войти в доверие к Николаю II. В январе 1902 г. по случаю 30-летия издания “Гражданина” князь впервые был удостоен высочайшей аудиенции. В течение целого часа Николай внимал речам князя, склонявшим его к проявлению “строгости”. В статьях “Гражданина” Мещерский советовал в борьбе с вновь оживившейся крамолой взять примером для подражания образ действий Александра III в 1881 году. Николай, по собственному признанию, читал и перечитывал эти рассуждения “с особым вниманием и каким-то радостным трепетом”. “Какое утешительное совпадение вашей мысли с моей”, – восклицал он в письме к Мещерскому 41 . Вскоре царь перешел с князем на “ты”. Свои отношения с Мещерским он называл “тайным и оборонительным союзом”. Царский “союзник” был осыпан благодеяниями. С начала 1902 г. Николай приказал возобновить казенную субсидию “Гражданину” (24 тыс. руб. в год). Малоформатный еженедельный листок, наполнявшийся в основном произведениями пера самого редактора, превратился в “простыню”; возобновилась корреспондентская сеть. Нигде не служивший с 1876 г. Мещерский получил чин действительного

статского советника и Владимира на шею. Связь с царем поддерживалась посредством переписки: “Закадычный друг кн. Мещерского, адмирал Нилов, став флаг-капитаном Его Величества, разъезжал между Петербургом и Царским Селом, обменивая настуканные на машинке послания кн. Мещерского (у Мещерского был такой почерк, что царь однажды взмолился:

“пожалей меня, разобрать твои каракули я не в силах”)- на послания царские, каллиграфически написанные и запечатанные печатью с двуглавым орлом”. Влияние князя вновь возросло до такой степени, что, по словам Колышко, Витте и Сипягин “два раза в неделю встречались на обедах в Гродненском переулке (у кн. Мещерского), и там втроем правили Россией” 42 .

В 1902-1903 гг. князь, безусловно, вновь оказался на пике своего могущества, однако при этом необходимо учитывать то, что, по справедливому замечанию Е. В. Тарле, “Мещерский, как и всякий без единого исключения человек, которому приписывалось “влияние” на императора Николая II, “влиял” на него лишь вплоть до той минуты, пока говорил и делал то, чего желал Николай” 43 . Счастливый дар угадывать и ясно формулировать мысли и желания, полусознательно шевелившиеся в уме императора, – вот что явилось причиной повторного возвышения Мещерского. На эту конгениальность указывал Николай II в одном из своих посланий к князю: “С удовольствием вижу, что наше общение не есть случайное. Это прямое последствие воспитания моего дорогого отца и засим наследственная преемственность всего того, что ему было дорого и составляло завет его царствования и всецело перешло ко мне и наполняет всецело мою душу. Появились вы, и сразу оживили и еще усилили этот завет. Я как-то вырос в собственных своих глазах. Это может показаться смешным, но тем не менее это так. Вы своим чутьем разглядели мою душу” 44 .

“Завет” Александра III, как понимал его Мещерский, сводился к апологетике самодержавия и всяческому выпячиванию руководящей роли дворянства как опоры престола. Прошлое царствование, казалось бы, принесло полное осуществление всех чаяний князя. Дворянство получило преобладание в органах местного самоуправления, крестьянская масса оказалась в безраздельном распоряжении земских начальников-дворян, для материального обеспечения “благородного сословия” был создан Дворянский Банк, и т. д. Однако, несмотря на все эти меры, в одном из последних своих дневников для Александра III (1893 г.) Мещерский по- прежнему живописал положение в виде “рокового вопроса”: “быть или не быть земельному дворянству”. И хотя “постоянно делая облегчения то одно, то другое дворянству в его задолженности, правительство должно испытывать состояние человека, которому надоедает все один и тот же проситель”, тем не менее, настаивал Мещерский, необходимо оказать срочную помощь дворянству, ибо с разорением последнего “Россия покроется дворянами-пролетариями, изгнанными из гнезд своих; в деревне, у народа, станут кулак и чиновник, тогда главная вековая консервативная опора Самодержавия будет разрушена, и Россия пойдет на произвол всех либеральных и беспочвенных стихий”. Спасение от погибели Мещерский видел в том, что и без того льготные условия кредитования Дворянского Банка сделать почти благотворительными, для чего ” всю сумму недоимок превратить в долговой капитал, рассрочив долг еще на 30, 40 лет и понизив процент с 5 на 2 1/2, или же всех заемщиков обратить в вечных арендаторов казны, признав их земли казенными” 45 .

Все эти жалобы Мещерского как нельзя более красноречиво подтверждают сделанный бывшим государственным секретарем С. Е. Крыжановским в его “Воспоминаниях” вывод о том, что дворянство “к концу царствования императора Александра III из положения элемента, поддерживавшего престол, перешло уже на положение государственно призреваемого. Оно требовало для поддержания внешности и видимости непрерывных вспомоществований в той или иной форме из средств государственного казначейства и становилось тунеядцем” 46 . Таким образом,

дворянско-охранительные взгляды Мещерского уже тогда были явным анахронизмом, но именно это-то и привлекало к ним Николая II, склонного править государством “по старине”.

Когда после убийства Сипягина 2 апреля 1902 г. Мещерский предложил назначить на освободившееся место В. К. Плеве, царь охотно согласился с этим выбором: “Спасибо, любезный друг, я также сейчас же подумал о Плеве… Теперь нужна не только твердость, а и крутость, и поверьте, она явилась в моей душе…” Отношения с Плеве складывались у Мещерского поначалу неплохо. Николай II одобрил намерение князя тесно сотрудничать с новым министром внутренних дел. “Я нахожу прекрасною твою мысль держать Плеве au courant 47 тех вопросов, о которых ты хочешь мне писать”, – сообщал император Мещерскому в письме от 26 мая 1902г. и добавлял: “Очень одобряю мысль, чтобы ты поехал по России в течение лета и чтобы непременно мне писал о виденном и слышанном” 48 .

Предпринятая Мещерским поездка по следам крестьянских восстаний весной 1902г. повергла князя в уныние. Бросалась в глаза неспособность администрации справиться с нараставшим, как снежный ком, массовым протестом. 14 июля 1902 г., например, Мещерский доносил Плеве из Киева: “Везде, где приходилось бывать, я испытывал какое-то странное впечатление от контраста между серьезными потребностями власти и порядка нынешней острой минуты и почти опереточными средствами к их удовлетворению. Губернатор, вне положений усиленной охраны ничего не могущий своею нормальною властью, нищета в области средств для полицейского розыска, жалкий штат полиции в городе, а в уезде один исправник с несколькими становыми и с урядником на волость, без гроша на розыск, – и все это вместе составляет управляющую и охраняющую силу русского государственного управления в минуту, когда всякая волость закидывается прокламациями, когда всюду снуют агитаторы, когда со всех сторон копошатся люди с целью подкапывать государственное здание”.

Выход из взрывоопасной ситуации виделся Мещерскому в усилении и милитаризации административного аппарата. “Если завтра, – полагал Мещерский, – дать каждому губернатору по 2000-3000 казаков, то послезавтра не только успокоятся крестьянские нервы, но успокоятся либералы и смирятся даже прокуроры и духи м[инистерст]ва финансов” 49 .

Рекомендации князя Мещерского находили понимание и у Плеве, и у Николая II, который, ознакомившись с отчетом Мещерского о поездке, писал ему 8 августа 1902 г.: “Мысль о военных кандидатах на губернаторские посты и присутствии казаков в каждом большом городе мне кажется полезною и необходимою”. Отправляясь, по примеру Мещерского, в поездку по России, Николай обратился к князю: “Прошу набросать мне несколько слов, которые я хотел бы сказать волостным старшинам в Москве или Курске. Нахожу эту мысль тоже весьма удачной. Для народа и язык должен быть простой и вразумительный…” 50 .

Мещерский исполнил просьбу царя, однако Плеве забраковал весь его текст и составил свой, чем вызвал негодование князя. “Вы, – писал он Плеве, – вложили в уста Государю слова, которые даже губернатор не сказал бы из опасения ослабить достоинство власти: “Я уверен, что начальство этого не допустит” (беспорядки)! Там, где вся русская семья жаждет услыхать от Царя слово: “Я этого не допущу”, там Русский Царь успокаивает народ уверением, что начальство этого не допустит. Ведь для крестьянина начальство – это урядник, становой” 51 .

Мещерский, очевидно, не обольщался на счет отношения народа к представителям власти и поэтому полагал необходимым, помимо ужесточения репрессий, погасить волнения некоторыми уступками назревшим требованиям жизни. С этой целью князь задумал издать манифест с изложением программы правительственной политики, в которой наряду с подтверждением незыблемости самодержавия были бы провозглашены умеренные преобразования. В процессе выработки текста манифеста выявились серьезные разногласия между Плеве и Мещерским. Плеве, склонный полагаться на голую силу, всячески затягивал опубликование манифеста, неод-

нократно переделывал предлагаемые Мещерским проекты. В результате, из первоначального текста исчезли наиболее существенные пункты о “расширении разумной свободы слова и совести” и о необходимости “приблизить народные нужды к престолу путем расширения самодеятельности местной жизни”. Оскопленное безжалостной рукой Плеве, это любимое детище князя Мещерского было, наконец, обнародовано в виде Высочайшего Манифеста 26 февраля 1903 г. и произвело в обществе довольно жалкое впечатление из-за своей бессодержательности 52 .

Раздосадованный Мещерский затеял интригу против Плеве, найдя себе сообщника в лице министра финансов Витте, который также не одобрял прямолинейную жесткость курса министра внутренних дел. К этому дуумвирату примкнул и С. В. Зубатов, недовольный скептическим отношением Плеве к его затеям с рабочими организациями. “Мало-помалу дом Мещерского обратился как бы в конспиративную квартиру заговора против министерства Плеве”, – вспоминал директор Департамента полиции А. А. Лопухин. По его словам, к августу 1903 г. этот заговор против Плеве “созрел настолько, что тремя конспираторами, уже начавшими собираться вместе для общих совещаний, было окончательно решено свергнуть его и на его место водворить самого С. Ю. Витте… Для проведения этой политической комбинации был избран и начал приводиться в исполнение такой план: Зубатов составил письмо, как бы написанное одним верноподданным к другому и как бы попавшее к Зубатову путем перлюстрации. В нем в горячих выражениях осуждалась политика Плеве, говорилось, что Плеве обманывает царя и подрывает в народе веру в него, говорилось также о том, что только Витте по своему таланту и преданности лично Николаю II способен повести политику, которая оградила бы его от бед и придала бы блеск его царствованию. Это письмо Мещерский должен был передать Николаю II, как голос народа, и убедить его последовать пути, этим голосом указываемому” 53 .

Однако этот план неожиданно оказался сорван. В окружении Зубатова оказался шпион Плеве, который тотчас донес шефу о заговоре и даже представил ему копию сфабрикованного Зубатовым письма. Плеве в день очередного доклада поведал Николаю II, какими грязными махинациями занимается его министр финансов. Неудавшиеся заговорщики дорого поплатились. Царь без объяснений убрал Витте с министерского поста (в качестве утешения назначив его председателем Комитета министров). Зубатов же не только был удален со службы, но и выслан из Петербурга… Что касается князя Мещерского, то он попытался сделать вид, что ничего особенного не случилось, и продолжал писать свои послания к Плеве, наполненные приторными излияниями дружбы и преданности. Однако осенью между ними все же произошло скандальное объяснение. Плеве прямо назвал “мерзавцем” одного из любимцев князя Колышко, а самого Мещерского обвинил в “двуличной игре” и “подкапывании” под него, Плеве 54 .

Этой историей были безнадежно испорчены не только отношения князя с министром внутренних дел, но серьезно подорвано и с таким трудом завоеванное Мещерским доверие Николая II. Причем, по злой иронии судьбы, это случилось именно в тот момент, когда закулисное влияние князя могло бы сыграть, наконец, благотворную роль. Дело в том, что в 1903 г. Мещерский, наряду с Витте, оказался наиболее последовательным и решительным противником пресловутой “безобразовской шайки” и всеми силами пытался убедить Николая не ввязываться в дальневосточные авантюры. После провала их заговора против Плеве уже ничто не могло помешать курсу на “маленькую победоносную войну”.

В ходе русско-японской войны, предчувствуя ее катастрофический исход, Мещерский осенью 1904 г. обратился с письмом к Николаю, в котором убеждал его пойти на неординарный шаг. По мнению Мещерского, пока еще не взят Порт-Артур и русская армия не потерпела сокрушительного поражения, царь мог бы “не только не роняя Своего достоинства, но, возвышая его, прямо от Себя предложить Японскому Императору, без

всяких посредников, прекратить с обеих сторон войну и согласиться в главных условиях мира”. “Вероятно допустить, – полагал князь, – что Японский Император будет этим прямым обращением к нему Русского Императора не только доволен, но и польщен, и положится конец войне, выгодной только нашим врагам. В России же этот рыцарский и христианский поступок Государя во имя любви к своему народу будет принят взрывом радости и благословений…” Более того, по уверению князя, “интересы России на Дальнем Востоке – и относительно Китая, и относительно Англии и Америки, – требуют не только мира, но и самого полного и оборонительного и наступательного союза с Япониею, дабы сообща быть владыками Тихого Океана и вырвать Японию из объятий Англии и Америки”.

Николай II не прислушался к разумному совету. После разгрома русских войск под Мукденом Мещерский снова обратился к царю с мольбой о незамедлительном заключении мира с Японией. “Если Вы решитесь продолжать войну, – предостерегал он Николая, – то в эти 4, 5, 6 месяцев, которые понадобятся для восстановления наших боевых сил, Россия, зажженная всеми внутренними вопросами, Вами разом поднятыми, – и конституции, и еврейского населения, и аграрными беспорядками, и расходившеюся печатью, и рабочим движением, и стачками, при полном бессилии власти, может погибнуть от страшнейшего революционного урагана, который все снесет, начиная с помещичьих усадеб и кончая Престолом” 55 .

И вновь Николай не внял голосу умудренного опытом советника… Впрочем, даже громадный политический опыт князя не содержал рецептов против “революционного урагана”, и когда тот разразился, Мещерский запаниковал. По словам Витте, придя к нему, князь “плакал, уверяя, что Россия погибла и что единственное спасение России заключается в конституции” 56 . Однако стоило власти отбить натиск революции, как к Мещерскому вернулась былая самоуверенность. Он вновь заводит в “Гражданине” прежние речи о благодетельности неограниченной царской власти, о неприемлемости конституционных начал и т. д.

По поводу известного адреса III Думы царю 13 ноября 1907 г., в котором по требованию большинства были исключены слова обращения “Самодержцу Всероссийскому”, Мещерский писал Николаю II: “Два года назад пред изданием Манифеста 17 октября была мыслима иллюзия, что конституционные западноевропейские формы управления могли помочь восстановлению порядка и обузданию революционного движения. Но сегодня, после опыта первых двух Дум, после грубо-бестактного поведения третьей Думы, доказавшей что ее октябристы те же кадеты, после неоднократных красноречивых проявлений Россиею, то есть русским народом, что он не хочет никакой европейской конституции и даже к Думе равнодушен, допустить, что Вы снизойдете на дерзновенный замысел шайки октябристов и признаете фактом упразднение Самодержавия, равнозначно было бы признанию третьей Думы революционным Учредительным Собранием, перед которым Вы капитулировали”.

“Не отдавайте многомиллионный русский народ шайке безрассудных конституционалистов”, – взывал Мещерский и советовал, “вдохновляясь памятью Николая!”, дать жесткий ответ на думский адрес и запретить “обсуждение основных законов”. “Два года назад, – заключал князь, – как все, я тоже мнил, что Россия созрела для чего-то вроде европейского конституционализма, но сегодня я твердо верую, что Россия не созрела даже для совещательной Думы” 57 .

В последующие годы борьба за ограничение полномочий парламента стала главной заботой Мещерского. Он стремился если не вовсе ликвидировать Думу, то, по крайней мере, лишить ее законодательных прав. Широкую кампанию он вел также за наделение императора правом утверждать законопроект даже в том случае, если он был отвергнут одной из палат, надеясь, в случае сопротивления Думы, проводить наиболее одиозные законы через Государственный совет. На этой почве у Мещерского не

сложились отношения с П. А. Столыпиным, стремившимся действовать в конституционных рамках. Самостоятельный и властный премьер не желал идти на поклон в Гродненский переулок, предпочитая откупаться от домогательств князя денежными подачками.

Еще менее был склонен считаться с Мещерским преемник Столыпина на посту председателя Совета министров В. Н. Коковцов. Будучи еще министром финансов, Коковцов, возмущенный очередной ругательной статьей в “Гражданине” против министра иностранных дел А. П. Извольского, осмелился даже пригрозить Мещерскому лишением его казенной субсидии, выдававшейся ему ежегодно через кассу Министерства финансов 58 . Мещерский отвечал постоянными нападками на Коковцова в “Гражданине”, требуя упразднить Совет министров и институт премьерства, этот “великий визират”, который ограничивает самодержавную власть царя. Коковцов не слуга своего государя, а слуга “Родзянок и Гучковых”, – утверждал князь.

До поры до времени усилия Мещерского оставались бесплодными, поскольку Николай еще не забыл двусмысленного поведения князя в 1903- 1905 годах. Лишь в начале 1913 г. по случаю празднования 300-летия Дома Романовых Мещерскому удалось выпросить себе прощение и полное забвение прежних прегрешений. На протяжение всего 1913г. князь домогался у царя отставки Коковцова, что ему и удалось в январе 1914 года.

“Мои труды не пропали даром!” – ликовал Мещерский, узнав об увольнении Коковцова 59 . Газеты писали, что “никогда еще влияние Григория Распутина и кн. Мещерского не было так сильно, как в настоящее время”, что к высказываниям Мещерского “все петербургские политические, общественные и литературно-журнальные круги прислушиваются с большой внимательностью”, а “Гражданин” раскупается без остатка в день выхода 60 . Внезапный рост популярности газеты Мещерского объяснялся просто: осведомленным людям было известно, что “Гражданин” – почти единственная газета, которую читает Николай II. Салон Мещерского вновь сделался притягательным для высших должностных лиц империи. Покровительством князя охотно пользовались министр внутренних дел Н. А. Маклаков и министр земледелия А. В. Кривошеий. Мещерский попытался было бороться с влиянием Распутина, но на уговоры князя выслать “старца” из столицы Николай II неизменно отвечал: “Я предпочитаю десять Распутиных одной истерике жены” 61 .

В последние годы жизни, накануне первой мировой войны, Мещерский много внимания уделяет международным проблемам. Князь с самого начала не разделял общих восторгов по поводу русско-французского альянса, считая, что России не по пути с республиканской Францией. Кроме того, были и другие причины его прогерманских симпатий. Являясь рупором поместного дворянства, чье экономическое процветание во многом зависело от экспорта продовольствия и сельскохозяйственных продуктов в Германию, Мещерский должен был учитывать интересы помещиков. С другой стороны, его не покидало горькое сознание того, что Россия не готова ни к какому серьезному внешнеполитическому столкновению, а тем более столкновению с самой могущественной военной державой Европы, каковой князь всегда считал Германскую империю.

Еще в 1876 г. Мещерский пророчески предостерегал будущего Александра III от разрыва с Германией: “Долго, очень долго еще, – убеждал его князь, – на два, три или четыре царствования национальная политика для России требует союза с Германиею во что бы то ни стало. Война с Германией – это гибель нашей династии, гибель Ваша и страшнейшая опасность для России” 62 .

При Николае II Мещерский, отправляясь лечиться на воды в Германию, не раз привлекался для исполнения поручений деликатного свойства и налаживания неформальных контактов с германским и австрийским дворами. “Был у меня гр[аф] Эйленбург с милостивым приветом от кайзера”, – писал Мещерский А. В. Кривошеину из Баден-Бадена в июне 1908 года 63 . А в марте 1914 г. князь сообщал тому же адресату, что ему “поручено успокоить письмом Вену” (по- видимому, относительно

активизации русско-сербских контактов). С той же целью успокоения Мещерский в феврале 1914г. поместил в венской “Neue Freie Presse” свою статью, в которой утверждал, что Россия никогда не будет воевать из-за Балкан.

В полной мере Мещерский проявил свои прогерманские симпатии в 1908 г. В период военной тревоги, поднятой аннексией Боснии и Герцеговины Австро-Венгрией, князь решительно выступил против любого вмешательства России в балканские осложнения. “Если сербы хотят воевать с австрийцами, пусть воюют, России нет до этого дела”, – писал он в “Гражданине”. Панславистскую пропаганду он называл “славяноманским бредом”, который Россию “возбуждает против германской расы и толкает на войну с единственным государством, коего союз с нами нам нужен” 64 .

От всех славянофильских иллюзий Мещерский избавился еще в период Восточного кризиса 1876г., после того как лично совершил поездку по Сербии в качестве корреспондента. “Нет ни малейшего сомнения в том, – писал он оттуда наследнику престола, – что люди, начавшие войну в Сербии, не имели к тому другой причины, как расчет на Россию, то есть посредством России добыть себе кое-что, и притом расчет холодный, эгоистический, расчет, основанный не на уважении и не на сочувствии к нам, а на простой мысли, что мы, дураки, дадим свои деньги и подставим свои лбы в их пользу, а потом уберемся восвояси”.

Столь же жестко отнесся Мещерский к славянским “лжебратушкам” и в период Балканских войн 1912-1913гг., подчеркивая на страницах “Гражданина” их двуличие и циничный расчет в отношении к России.

“В эпоху 13-го и 14-го годов, – вспоминал один из “духовных детей” Мещерского И. И. Колышко, – усилия кн. Мещерского были направлены к примирению Николая II с Вильгельмом П. С этой целью он устроил военным агентом в Берлине своего племянника ген. Шебеко, служившего делу сближения… Кн. Мещерскому удалось склонить царя принять приглашение кайзера на свадьбу его сестры. Перед отъездом царь пишет союзнику (то есть Мещерскому. – И. Д.): “Еду в Берлин поработать для счастья России. По возвращении приму тебя и расскажу подробно”. Берлинским свиданием царь остался очень доволен. Мещерский торжествовал, Сазонов будировал. А события надвигались. Шовинистическая группа (Сазонов, Сухомлинов, Гучков, вел. кн. Николай Николаевич и др.) не дремала. В Гос. Думу были внесены чрезвычайные военные кредиты. В июле 1914г. кн. Мещерский, уже тяжко больной, едет в Петергоф и умоляет царя “ослабить военное напряжение”. Царь дает “честное слово”, что войны не будет. Обессиленный нервным напряжением ментор схватывает воспаление легких и умирает” 65 .

19. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Речи консерватора, вып. 1. СПб. 1876, с. 99-100.

20. МЕЩЕРСКИЙ В. П. О современной России (по рукописи иностранца). Т. 1. СПб. 1880, с. 166-169. Позже он формулировал этот идеал еще более категорично: “Россия только потому и для того Россия, что она есть осуществление идеи Самодержавия. Царь несамодержавный в России не есть русский царь; Его народ перестает быть русским народом”. (ГАРФ, ф. 677, oп. 1, д. 110, л. 19).

21. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Что нам нужно? Размышления по поводу текущих событий. СПб. 1880, с. 46-47.

22. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Мои воспоминания. Т. 2, с. 454.

23. Н. С. Лесков жаловался И. С. Аксакову в марте 1875 г.: “Порою сдается, что общество совсем утратило вкус: многим “Женщины [петербургского большого света]” Мещерского нравятся более, чем “Анна Каренина”…” (ЛЕСКОВ Н. С. Собрание сочинений. Т. 10, М. 1958, с. 389).

24. ОР РГБ, ф. 230, карт. 4409, д. 1, л. 43 об. – 44.

25. БОГДАНОВИЧ А. В. Три последних самодержца. М. 1990, с. 279.

26. Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников. Т. 2. М. 1964, с. 250; ЛЕСКОВ Н. С. Собрание сочинений. Т. 10. М. 1958, с. 393.

27. Об этом свидетельствует переписка Мещерского и Победоносцева начала 1880-х гг. “Ах, не играйте вы слишком крепко на дворянстве – как раз попадете на фальшивой ноте!” – увещевал князя Победоносцев в одной из записок (РГАДА, ф. 1378, oп. 2, д. 7, л. 38). “Советую, – писал он в другой записке, – не говорить о председателе Кахан[овской] Комиссии; скажите лучше – с влиятельным членом. Неловко обвинять прямо Каханова в желании уничтожить дворянство…” (там же, л. 34). А по иному вопросу Победоносцев даже требовал: “Лучше помолчите, лучше и для дела…” (там же, л. 11 об.).

28. МЕЩЕРСКИЙ В. П. Мои воспоминания. Т. 3. СПб. 1912, с. 90-91.

29. ГАРФ, ф. 677. oп. 1, д. 897, л. 51; д. 115, л. 3об., 130 об – 131 об.; д. 105, л. 12, 51, 14.

30. РГАДА, ф. 1378, oп. 2, д. 8, л. 17.

31. КОЛЫШКО И. И. Воспоминания. Закат царизма. – ГАРФ, ф. 5881, oп. 1, д. 345, л. 4-5; д. 347, л. 6-7.

32. ФЕОКТИСТОВ Е. М. За кулисами политики и литературы. Л. 1929, с. 246; ВИТТЕ С. Ю. Воспоминания. Т. 3, М. 1960, с. 578.

48. Oxford Slavonic papers. Op. cit ., p. 130, 132.

49. ГАРФ, ф. 586, oп. 1, д. 904, л. 157-157 об., 159. Мещерский видел в Министерстве финансов чуть ли не революционную организацию. “Тут все есть, – писал он в том же письме Плеве, – армия под[атных] инспекторов, акцизных надзирателей и под ними полчище продавцов питейных лавок, с интеллигентами, где во всякое время и вне всякого надзора любая пропаганда может находить сколько угодно пособников, затем целый мир обществ трезвости с их народными домами, затем школы, затем разъезжающие чиновники, затем Палата, акцизное управление, Дворянский и Крестьянский Банки, и в распоряжении последнего целая тайная организация еврейских комиссионеров-агентов, рыскающих по губернии для заманивания продавцов имений в Крестьянский Банк…” (л. 156 об.).

50. Oxford Slavonic papers. Op. cit., p. 134.

51. ГАРФ, ф. 586, oп. 1, д. 904, л. 151 об. Письмо Мещерского В. К. Плеве от 30 сентября . В речи перед представителями крестьянских обществ в Курске царь, в частности, произнес: “Весною в некоторых местностях Полтавской и Харьковской губерний крестьяне разграбили экономии. Виновные понесут заслуженное наказание, и начальство сумеет, я уверен, не допустить на будущее подобных беспорядков…”

64. См. БЕСТУЖЕВ И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906-1910. М. 1961, с. 297.

65. ГАРФ, ф. 677, oп. 1, д. 895, л. 295; ф. 5881, oп. 1, д. 346, л. 21-22. Судя по дневниковым записям царя, последнее свидание Николая II с Мещерским произошло 26 июня 1914г. в Петергофе (Дневники императора Николая II. М. 1991. с. 472). По свидетельству дипломата М. А. Таубе, в ответ на горячие предостережения Мещерского царь “дал слово чести, что пока он правит, Россия никогда не нарушит мира” (TAUBE М. La poliuque russe d’ avant-guerre et la fin de l’ Empire des tsars (1904-1917). P. 1928, p. 331-332).

Князь Влади́мир Петро́вич Меще́рский (14 () января , Санкт-Петербург - 10 () июля , Царское Село) - русский писатель и публицист крайне правых взглядов, издатель-редактор журнала (с 1 октября 1887 года - газеты) «Гражданин », камергер Александра II .

Биография

Представитель княжеского рода Мещерских . Сын дочери Н. М. Карамзина , за что получал специальную прибавку к жалованью: Карамзин был государственным историографом, и двор платил его семье пенсию. Родители Мещерского, Пётр Иванович и Екатерина Николаевна , принадлежали к ближайшему окружению Пушкина, его бабушкой была София Сергеевна Мещерская , переводившая с французского.

Мещерский получил наибольшую известность как влиятельный консервативный публицист и консультант правительства (сперва Александра III , затем, после кратковременной опалы, - Николая II), прославившийся своим предложением «поставить точку» реформам Александра II.

Газета «Гражданин», которую он издавал, пользовалась субсидиями правительства. Генерал А. А. Мосолов , бывший начальником канцелярии Министерства Императорского Двора (1900-1916), свидетельствовал в своих воспоминаниях, что Мещерский получал ежегодную субсидию из десятимиллионного фонда; также писал о нём: «За время своей службы при дворе, я не помню ни одного случая, когда бы Мещерский не добился от государя испрашиваемой им для кого-нибудь милости. Он писал непосредственно его величеству, и у меня перебывало в руках немало писем, писанных убийственным почерком князя с неизменною резолюциею императора: „Исполнить“.» Некоторое время с ним сотрудничал писатель Ф. М. Достоевский , бывший ранее, с 1 января 1873 года редактором-издателем еженедельника. С 1873 года - действительный статский советник .

Репутация Мещерского, одиозная среди либералов и левых, была не лучшей и в кругах консерваторов, многие из которых стремились отмежеваться от него. Это было связано не только с деятельностью Мещерского как «серого кардинала» правительства, но и со скандальными историями, которые возникали в связи с гомосексуальной ориентацией князя .

Неприличная история произошла между Мещерским и графом Келлером вокруг молодого трубача из подчиненного графу лейб-стрелкового батальона столичного гарнизона. Князь добился отставки военачальника, препятствовавшего ему видеться с любовником. Но позднее проведенное расследование подтвердило правоту графа Келлера, а слухи о деле быстро распространились по Петербургу. .

Историки так его характеризуют:

Еще более одиозной была репутация другого трубадура реакции 80-90-х годов - князя Владимира Петровича Мещерского. Сей господин, прославлявший национальную потребность в розгах («как нужна соль русскому человеку, так ему нужны розги» ), «презренный представитель заднего крыльца» , «негодяй, наглец, человек без совести» , к тому же еще «трижды обличенный в мужеложстве» , был личным другом Александра III. Его журнал «Гражданин» субсидировался царем и считался поэтому в осведомленных кругах «царским органом», «настольной книгой царей» . И. С. Тургенев писал о нем в 1872 году, то есть еще тогда, когда «Гражданин» не был столь реакционен, как в 80-е годы: «Это, без сомнения, самый зловонный журналец из всех ныне на Руси выходящих» .

Творчество

Успехом пользовались по преимуществу его сатирические романы из великосветской жизни, изданные иногда под инициалами «К.В.М.»: «Женщины из петербургского большого света», «Один из наших Бисмарков», «Лорд Апостол в петербургском большом свете», «Хочу быть русской», «Тайны современного Петербурга», «Ужасная женщина», «Реалисты большого света», «Князь Нони», «Граф Обезьянинов», «Ужасная ночь» и др.

Мещерскому принадлежат также: «Очерки нынешней общественной жизни в России» (СПб., 1868), «В улику времени» (1879) и др.

При жизни были изданы его «Воспоминания» в 3-х частях (Санкт-Петербург, 1897-1912), описывающие некоторые события политической и светской жизни 1880-1890-х гг.

Награды

• Звание Камер-юнкера (1861);
• Орден Святой Анны 3-й степени (1864);
• Звание Камергера (1872);
• Орден Святого Владимира 3-й степени (1902);

Примечания

Литература

• Черникова Н. В. "Наш век - век малодушия..." Религиозная жизнь Российской империи глазами чиновника министерства внутренних дел //Вестник церковной истории . 2006. № 2. С. 45–80.
• Список чиновников гражданского ведомства. 1914 год.
• Дронов И.Е. Князь Владимир Петрович Мещерский. - Вопросы истории. - 2001. - № 10. - C. 57-84.

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Писатели по алфавиту
• Родившиеся 26 января
• Родившиеся в 1839 году
• Умершие 23 июля
• Умершие в 1914 году
• Кавалеры ордена Святого Владимира 3 степени
• Кавалеры ордена Святой Анны 3 степени
• Мещерские
• Писатели Российской империи
• Русские писатели по алфавиту
• Мемуаристы Российской империи
• Журналисты Российской империи
• Издатели Российской империи
• Русские писатели XIX века
• Монархисты России

Wikimedia Foundation . 2010 .

Смотреть что такое "Мещерский, Владимир Петрович" в других словарях:

Мещерский Владимир Петрович, князь известный журналист и беллетрист (1839 1914), по матери внук Н.М. Карамзина. Окончил курс в училище правоведения; был полицейским стряпчим и уездным судьей в Санкт Петербурге, чиновником особых поручений при… … Биографический словарь

- (1839 1914) российский публицист, князь. Основал и издавал консервативно монархическую газету журнал Гражданин (с 1872) … Большой Энциклопедический словарь

Русский писатель и публицист, идеолог дворянской реакции; князь. Окончил училище правоведения. Служил в Министерстве внутренних дел. С 1860 печатался в «Северной пчеле»,… … Большая советская энциклопедия

- (1839 1914), князь, публицист. Основал и издавал консервативно монархическую газету журнал «Гражданин» (Санкт Петербург, с 1872). * * * МЕЩЕРСКИЙ Владимир Петрович МЕЩЕРСКИЙ Владимир Петрович (1839 1914), российский публицист, князь. Основал и… … Энциклопедический словарь

Владимир Петрович Мещерский (14 (26) января 1839, Санкт Петербург 10 (23) июля 1914, Царское Село) князь, русский писатель и публицист, издатель редактор газеты «Гражданин», камергер Александра II. Князь В.П. Мещерский Был внуком Николая… … Википедия

- [князь, 1839 1914] журналист и беллетрист. Род. в семье знатного помещика. Окончил училище правоведения. Близко стоял к придворным сферам и пользовался большим влиянием в правительственных кругах. Один из деятельнейших сторонников дворянской… … Большая биографическая энциклопедия

Публицист и беллетрист, князь; род. в 1839 г., по матери внук Н. М. Карамзина; воспитывался в Императорском училище правоведения, был полицейским стряпчим и уездным судьей в СПб., чиновником особых поручений при министре внутренних дел. В… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона