Если освоение Сибири рассматривать схематически-отвлеченно, как, скажем, компьютерную игру «Цивилизация», то процессы, занимавшие десятилетия и столетия, окажутся только логически обусловленными ходами, необходимыми для перехода на следующий уровень игры: построение культуры.

Краткая эпоха завоевания Кучумова ханства сменяется историей первопроходцев, казачьей вольницы и служилых казаков, занявшей весь XVII век и оставившей по всей Сибири первые остроги. Некоторые из них со временем развиваются в города, которые становятся стартовыми площадками для экспедиций, изучающих присо­единенное пространство. Появляется его контур, он наполняется заводами, рудниками, ярмарками и поселками. Дольше всего внутри цивилизации вызревает культура. Если бы не Петр Павлович Ершов, уроженец сибирской деревни Безруково, написавший волшебную сказку о Коньке-Горбунке, то Сибирь не услышала бы собственного голоса до самого конца XIX века, когда здесь родились первые ­художественные произведения. Тогда же возник интерес к эпическим сказаниям коренных народов Сибири, в Томске открыт первый сибирский университет и политехнический институт, появились гимназии, реальные училища, газеты, журналы, музеи… Что же произошло? Цивилизация перешла на уровень культуры. Для этого потребовалось решить самую сложную задачу предыдущего уровня: наполнить Сибирь народом.

Буквицы истории

Гений Ломоносова, полагавшего, что в Сибирь следует отправлять «людей обоего пола, которые здесь в России напрасно шатаются или за преступления сосланы быть должны», вполне соответствовал духу XVIII столетия. Ссылка в Сибирь, начиная с Петра, на протяжении почти двухсот лет была главным способом «колонизации» края. Предполагалось, что сосланные или вышедшие на поселение по окончании каторжного срока останутся в Сибири навсегда, ну а уж там «новое место и новые обстоятельства обычай их переменят…». Этот рискованный прогноз не сбылся. «Принудительная колонизация» не сыграла в освоении Сибири главенствующей роли. Хотя ссылали широко, с размахом. Перечисляя категории сосланных на поселение или в каторжные работы, невольно ловишь себя на мысли, что перебираешь буквицы российской истории.

Стрельцы: после Стрелецкого бунта их было сослано так много, что в Сибири, как пишет Матвей Любавский в книге «Русская колонизация», «в это время не существовало почти ни одного острога, где бы не было сосланных стрельцов».

Казаки донские и запорожские: первые отправились в Сибирь после Булавинского бунта, вторые - после разгона Екатериной II Запорожской Сечи.

Пленные шведы: высланы в Сибирь в 1711 году за попытку бегства из определенного им места жительства в Казанской губернии. Среди них, кстати, был Филипп Иоганн фон Страленберг, страстно увлекшийся Сибирью, принявший участие в первой научной экспедиции, которая была предпринята сподвижником Петра ботаником Даниилом Готлибом Мессершмидтом, и составивший одно из лучших описаний Сибири того времени.

Староверы: в 70-е годы XVIII века Екатерина II выслала из Стародубских лесов раскольников, ранее бежавших из Мос­ковщины в Речь Посполитую. Их выселили на Алтай и на впадающую в Байкал Селенгу. Везде они обустроились наилучшим образом: до революции считались самыми зажиточными крестьянами Сибири и из-за крепких семей назывались «семейскими».

Поляки: не желавшие быть подданными Российской империи и с периодичностью раз в тридцать лет поднимавшие вос­стания…

Сосланные по политическим соображениям: первым был, кажется, Александр Радищев, путешествие которого из Петербурга в Москву закончилось поездкой в Тобольск. Позднейших трудно охватить: здесь и декабристы, и петрашевцы, и революционеры 1870-1880-х годов, затем - эсеры и социал-демократы всех мастей.

Беглые крестьяне: множество пойманных беглецов ссылалось в Сибирь в эпоху расцвета крепостного права (на рубеже XVIII и XIX веков).

Особой статьей следует считать сосланных «за продерзости»; указ, позволяющий помещикам ссылать своих крестьян за одну лишь видимость непослушания, вышел в 1760 году. Этими поселенцами были заселены местности по Барабинской ­степи до Томска.

В общем, как и указывал Ломоносов, Сибирь оказалась огромным мешком, куда можно было сбрасывать разные «беспокойные элементы». Даже крестьянские и мещанские общества по закону имели право сослать в Сибирь неугодных им членов деревенской общины или нарушителей городского спокойствия. В 30-40-х годах XIX века таким образом попало в Сибирь около 6 тысяч человек с семьями. Любопытно, что за это время чуть больше народу отправили в Сибирь и помещики: в общей сложности около 8 тысяч человек за все время царствования Николая I. Картина будет неполна, если из нее исключить преступников, ссылаемых за уголовные преступления, и каторжных, которых отправляли в рудники и на горные заводы за преступ­ления особо тяжкие. До 1760 года ссылка «на каторгу» означала отправку на каторжные работы в балтийский порт Рогервик; после «каторга» - однозначно Сибирь. По приговорам уголовных судов и распоряжениям местных властей в годы николаевского царствования было отправлено в Сибирь более 350 тысяч человек.

Тайные переселенцы

Тем не менее число людей, ссылаемых в Сибирь за мыслимые и немыслимые грехи, было во много раз меньше количества тех, что пробирались за Урал самостоятельно. Для кого-то Сибирь была синонимом изгнания и унижения, для кого-то, напротив, территорией свободы и самостояния. Как пишет Матвей Любавский, «каждая подушная перепись открывала в Сибири так называемых «прописных людей», не попавших в предшествующую перепись»: то были беглецы от рекрутчины, от крепостного права. Иногда беглые основывали в Сибири целые колонии, которые долгое время оставались неизвестными властям. Так, в недоступной части Бухтарминского края, известной под именем Камня, в горах возникло 30 поселков вольных поселенцев. «Каменщики жили тихо и смирно и лишь изредка в одиночку являлись в селения округа Алтайских заводов доставать себе соль». Они хотели вступить в китайское подданство, но в 1790 году объявили правительству о своем существовании и были прощены. История почти в точности повторилась через несколько десятков лет в Тарском округе Тобольской губернии, где долгое время тайно жила деревня Кириллинская, приписанная к Казенной палате лишь в 1860 году; в Томской губернии было множество деревень, о существовании которых местная администрация узнавала, только приступив к межеванию земли.

В чем тут дело? А в том, что уже в начале XIX века крестьяне средней полосы России стали ощущать нехватку земли. Павел I увлекся идеей переселения в Сибирь государственных кресть­ян, которых он именовал - в мечтах! - «государственными поселянами» и которыми предполагал заселить Сибирь, завести здесь правильное земледелие и скотоводство и настроить юфтевые фабрики (юфть - специально выделанная кожа. - Прим. ред.) для торговли с Китаем. Поселенцам обещано было 30 гектаров земли, орудия и семена, хлеб на полтора года и освобождение от податей на десять лет; но в силу ли убийства Павла или потому, что вопрос еще не назрел, он так и остался фантазией.

Однако с каждым десятилетием он становился все острее; его сначала не замечали, потом откладывали, но поток своевольных переселенцев в Сибирь не иссякал. За активное переселение крестьян на плодородные земли Южной Сибири стоял Михаил Сперанский, бывший ближайший советник Александра I, удаленный им из Петербурга на пост генерал-губернатора Сибири. Для него уже ясно было, что ссыльными этот край «не обнародить». Он сумел добиться для государственных ­кресть­ян права переселяться в Сибирь, но оно было сформулировано слишком общо и какого-то реального движения за собою не повлекло. Лишь в 1839 году правительство Николая I смогло предложить простую, выгодную и доступную программу переселения. Было создано Министерство государственных имуществ, глава которого, граф Киселев, велел организовать ряд мер по переселению крестьян в Тобольскую, Томскую и Енисейскую губернии. Переселенцам выдавалась безвозвратная ссуда деньгами, земледельческими орудиями и скотом и предоставлялась восьмилетняя льгота от податей и повинностей и трехлетняя - от рекрутчины. С переселенцев даже снимали недоимки по прежнему месту жительства. Всего за годы царствования Николая I в Сибирь переселилось, как говорили тогда, 32 тысячи душ: это оказалось в десять раз меньше, чем было сослано, и тем не менее эта мера стала несомненным успехом правительства. Все эти крестьяне устроились прекрасно на местах своего нового жительства. Данные, собранные в 80-х и 90-х годах XIX века, показывают, что поселки, основанные «киселевскими» переселенцами, достигли цветущего состояния…

Однако вопрос так и буксовал до самого освобождения крестьян и даже после него. Лишь с 1889 года, когда, по сути, были сняты все ограничения, число крестьян-переселенцев начало заметно расти: в 1892 году в ­Сибирь переселилось 84 200 крестьян, в следующем - 61 435, в 1896-м - уже 202 тысячи, в 1898-м - 206 тысяч, в 1899-м - 224 тысячи. Причиной переселения назывались обычно «невозможность существовать» и желание «работать на себя». В губерниях Центральной России крестьянский мир начал распадаться: не хватало то пашни, то выпасных лугов, то леса. Отхожим промыслом жило 2 миллиона человек.

«Роман» Геннадия Соловьева

Лет двадцать назад, когда я гостил у писателя Михаила Тарковского в деревне Бахта Туруханского района, вышел у меня любопытный разговор с охотником-промысловиком Геннадием Соловьевым. Он уважительно относился к писательству, но рассказы Тарковского о Бахте и ее жителях, казалось, не вполне его удовлетворяли. Ему бы хотелось увидеть нечто большее. Роман. Скажем, о том, как из России отправляют сюда, в Туруханский край, ссыльного. Какого-нибудь социал-демократа. Или нет, на социал-демократов Гене, пожалуй, наплевать. Лучше крестьянина. И вот мужик, пока тащится этапом, пока тащит баржу с переселенцами пароход, все думает, что непременно погибнет здесь, сгинет в пустыне, в холоде. А приезжает - и вдруг видит, что попал... на чудесную землю. Обильную, вольную. Леса - навалом, дичи - навалом, рыбы - навалом. Климат бодрый, здоровый. Люди сильные, свободные, не заезженные российской жандармерией, не загаженные. Только радуйся! Только живи! И он начинает жить... Сам Геннадий Соловьев в Бахте родился и вырос, он Сибирь не измысливал, он любит ее органически. Но вот что интересно: стоит задуматься над замыслом такого «романа», как неизбежно открываются очень интересные вещи.

Во-первых, Гена прав: никто из политических ссыльных для предполагаемого им беспорочного житья и радости на лоне природы не годится и, следовательно, не может стать героем его романа. Их здесь проходили тысячи, но никто, кажется, даже не обнаружил интереса к краю, где суждено ему было прожить пять или десять лет. Все стремились обратно в Россию или за границу, все так и остались в шорах своих политических верований. Исключения единичны. Например, Дмитрий Александрович Клеменц, землеволец, который, будучи сосланным в 1879 году в Восточную Сибирь, вскоре совершил несколько научных экспедиций по Сибири и Монголии, а вернувшись в конце века в Петербург, стал сначала старшим этнографом Музея антропологии и этнографии Академии наук, а затем - организатором этнографического отдела Русского музея... Схожий путь проделал Владимир Германович Богораз-Тан, народоволец, сосланный в 1889 году в Среднеколымск: здесь он внезапно был поглощен интересом к культуре чукчей, занялся их изучением, а по освобождении из ссылки вернулся на Чукотку с экспедицией под руководством американского антрополога Франца Боаса. В результате появился классический и, кажется, до сих пор непревзойденный труд Богораза «Чукчи». Но - что немаловажно - и Клеменц, и Богораз-Тан в конце концов вернулись в Россию, в Сибири не остались. Подлинной Родиной Сибирь стала только для крестьян.

Поразительно, что, несмотря на титанические усилия самодержавия, роль каторжан, ссыльных и поселенцев в освоении Сибири оказалась удручающе мала. Роль каторги свелась к нулю, когда были выработаны нерчинские серебряные рудники, а золотые прииски на Каре истощились настолько, что их сочли возможным отдать в руки частных промышленников. Отвод на поселение оказался чисто бюрократической утопией. Один из исследователей каторги и ссылки, будущий «апостол анархии» князь Петр Кропоткин, после окончания Пажеского корпуса поступивший в Амурское казачье войско, пишет, что из полумиллиона человек, высланных в Сибирь за шестьдесят лет XIX столетия, лишь 130 тысяч числились позже в административных списках - остальные исчезли неизвестно куда. Были попытки строить за казенный счет поселенцам дома - в результате целые поселки оставались пустыми; давали крестьянам по 50 руб­лей, если кто выдаст дочь за поселенца, но, как правило, это никого не соблазняло. Испорченные этапами, не имеющие навыков жизни в этих краях зятья были никому не нужны. Не менее 100 тысяч человек ежегодно находилось «в бегах», пробираясь из Сибири на запад или неизвестно куда. В некоторых районах охота на «горбачей» (как прозывали беглецов) у местных охотников-метисов превратилась в вид жестокого промысла. В целом, по заключению Кропоткина, помимо некоторого положительного влияния русских и польских политических ссыльных на развитие ремесел и такого же влияния на развитие земледелия кресть­ян-сектантов и украинцев, полуторавековая история государственной колонизации Сибири не дала ничего...

А между тем Сибирь оказалась заселенной миллионами русских, которые пришли сюда самостоятельно, без чьей бы то ни было помощи: и если в Америке движение на запад стало символом жизнестойкости и вечной молодости легкой на подъем нации, то в России восток не стал таким же символом лишь оттого, что изначально был испакощен рабством и каторгой и ­потом, в советское время, в еще большей степени - опытом ­ГУЛАГа.

Читая Кропоткина

Упомянутый князь Кропоткин, окончив Пажеский корпус, мог бы, в силу происхождения и блестящих успехов в учебе, оказаться пажом в свите одного из великих князей или самого императора. Однако время Великих реформ и, как казалось ему, великого преображения России в 1862 году еще не минуло, и он легко променял «блестящую» жизнь придворного пажа на собачью папаху и форму офицера Амурского казачьего войска. Тем более что «политический климат» Восточной Сибири был довольно своеобразен. «В 1862 году, - пишет Кропоткин, - высшая сибирская администрация была гораздо более просвещенной и в общем гораздо лучше, чем администрация любой губернии в Европейской России. Пост генерал-губернатора Восточной Сибири в продолжение нескольких лет занимал замечательный человек граф Н.Н. Муравьев <…> Он был очень умен, очень деятелен, обаятелен как личность и желал работать на пользу края. Как все люди действия правительственной школы, он в глубине души был деспот; но Муравьев в то же время придерживался крайних мнений, и демократическая республика не вполне бы удовлетворила его. Ему удалось отделаться почти от всех старых чиновников, смотревших на Сибирь как на край, который можно грабить безнаказанно…». То было время, когда из-за ослабления Китая Россия получила во владение Амурский (ныне Хабаровский) и Приморский края. Нужно было спешно заселить эти места хотя бы по линии российско-китайской границы. Губернатор Муравьев действовал в свойственной ему манере: «Ссыльно-каторжным, отбывшим срок в каторжных работах <…> возвратили гражданские права и обратили в Забайкальское казачье войско. Затем часть их расселили по Амуру и по Уссури. Возникли, таким образом, еще два новых казачьих войска. Затем Муравьев добился освобождения тысячи каторжников (большею частью убийц и разбойников), которых решил устроить как вольных переселенцев, по низовьям Амура. <…> Русские крестьянки почти всегда добровольно следуют в Сибирь за сосланными мужьями. <...> Но были и холостые <…> Генерал-губернатор <…> велел освободить каторжанок и предложил им выбрать мужей. Времени терять было нельзя. Полая вода спадала в Шилке, плотам следовало сниматься. Тогда Муравьев велел поселенцам встать на берегу парами, благословил их и сказал: «Венчаю вас, детушки. Будьте ласковы друг с другом; мужья, не обижайте жен и живите счастливо». Я видел этих новоселов шесть лет спустя после описанной сцены. Деревни были бедны; поля пришлось отвоевывать у тайги, но, в общем, мысль Муравьева осуществилась, а браки, заключенные им, были не менее счастливы, чем браки ­вообще…»

Кропоткин прослужил в Сибири пять лет, участвовал в доставке хлеба поселенцам на Амур, в двух экспедициях и в результате написал о себе: «…Я стал понимать не только людей и человеческий характер, но также скрытые пружины общественной жизни. Я ясно сознал созидательную работу неведомых масс, о которой редко упоминается в книгах <…> Я видел, например, как духоборы переселялись на Амур; видел, сколько выгод давала им их полукоммунистическая жизнь и как удивительно устроились они там, где другие переселенцы терпели неудачу <…> Я жил также среди бродячих инородцев и видел, какой сложный общественный строй выработали они, помимо всякого влияния цивилизации <…> Путем прямого наблюдения я понял роль, которую неизвестные массы играют в крупных исторических событиях: переселениях, войнах, выработке форм общественной жизни. И я пришел к таким же мыслям о вождях и толпе, которые высказывает Л.Н. Толстой в своем великом произведении «Война и мир».

Ж/д как двигатель прогресса

И все же некоторые выводы князя-бунтовщика следует считать крайними. Влияние администрации и частного капитала, очевидно, сказалось при заселении Приморского края, когда правительство с 1882 года ввело перевозку поселенцев за казенный счет на пароходах Добровольного флота (250 семей ежегодно). Затем настал черед Сибирской железной дороги, которая при всей своей колоссальной протяженности в 6500 километров была построена в рекордные сроки (1891-1904 годы), при этом строительство ее сопровождалось геологическим исследованием большей части Сибири, от Урала и ­Алтая до Камчатки и Чукотского полуострова. Предприятие это было космополитическим: в нем приняли участие французские и американские компании, что, возможно, и вызвало волну эстетического внимания к магистрали, символизирующей соединение Запада и Востока. В 1901 году Луи Марен, будущий политический деятель времен Третьей республики, ученый-этнограф и антрополог, совершил путешествие по только что проложенной магистрали в Россию и Маньчжурию, результатом чего стала серия фантастических фотографий. В 1913-м французский поэт Блез Сандрар, не выезжая из Франции, написал поэму «Проза о Транссибирском экспрессе…», в которой в пафосных строфах выражал свои впечатления от экзотического путешествия. Несколько позже по его ментальным следам отправился другой искатель экзотики, Жозеф Делтей. Он описывает порт Николаевск-на-Амуре в выражениях крайней экзальтации, которая не может не вызывать улыбки: «Два юноши-тангута, беспечные и чистые, пели песнь снегов, взобравшись на крышу вагона, где размещалось правление международной компании порта. Женщины-сарты (сарты живут в Узбекистане. - Прим. ред.), одетые в шубки из меха сони, пили кобылье молоко из фарфоровых стаканчиков. Старики-лоло (лоло живут во Вьетнаме и прилегающих странах Юго-Восточной Азии. - Прим. ред.) в молчании оглаживали свои бороды. Девушки Николаевска, с нарумяненными лицами, накрашенными ногтями и сосками грудей, ходили взад и вперед посреди всего этого столпотворения, слегка задевая шелковыми платьями, расшитыми аистами, суровых тибетцев или калмыков и иногда обнимая своими тонкими душистыми руками молодого монгола…» О, фантазия поэта! Где Николаевск, где Тибет и где Калмыкия! Разумеется, одно только повторение названий сибирских и дальневосточных народов звучит как речитатив шамана и способно ввергнуть в транс чувствительную душу. Алтайцы, алеуты (жители Командорских островов), буряты, долганы, нганасаны, энцы (Таймыр), ительмены, киргизы, корейцы, коряки (Камчатка), кеты (Енисей), манси, ханты (Западная Сибирь), нанайцы, негидальцы, орочи, тувинцы, удэгейцы, ульчи (Амур), ненцы, нивхи (Сахалин, Нижний Амур), ороки (Сахалин), татары, телеуты (Алтай), тофалары (Иркутская область), хакасы, хамниганы (Забайкалье), чукчи, чулымцы (Томск, Красноярск), эвенки (Красноярский край, Якутия), эвены (Охотское побережье), эскимосы, юкагиры (Чукотка)…

Некоторые исчисляются несколькими сотнями человек, другие, как якуты, насчитывают несколько сот тысяч, одни принадлежат к палеоазиатским народам и родственны индейцам Америки; другие - родичи тюрок, монголов, угро-финнов, третьи - неожиданно, как кеты, близки к китайцам и, как нивхи и ульчи, вовлечены в культурную орбиту дальневосточной цивилизации. Четвертые - типичные обитатели тайги, тундр и морских побережий с удивительными практиками жизни в чрезвычайно суровых природных условиях.

Кажется, что мы отклонились от темы, но это не так: строительство Транссибирской железнодорожной магистрали во многом подвело итог 300-летнему заселению Сибири и Дальнего Востока. К началу ХХ века здесь жило до 4,5 миллиона русских и «сибиряков» (старожилов края) и полмиллиона коренных народностей, которые сумели разделить свою культуру и опыт с опытом европейской цивилизации лишь в ХХ веке.

Пример Владивостока - одного из самых молодых городов Российской империи, основанного в 1860 году экипажем парусника «Маньчжур», - наглядно демонстрирует нам превращение форпоста в культурный и административный центр. В 1890 году население Владивостока составляло 14 тысяч человек. Кажется, от городка с таким населением нечего и ждать. Но газета «Владивосток» издается с 1883 года, в 1884 году образуется Общество изучения Амурского края, а в 1890-м создается музей Общества. Город стал стартовой площадкой для экспедиций Николая Пржевальского, Владимира Арсеньева. Почти неправдоподобно, что в 1899 году в этом крошечном городке создается Восточный институт. В своем роде институт культурологии. Россия встретилась с большими культурами Дальнего Востока… и бросилась их изу­чать! Прежде всего языки: китайский, японский, корейский, маньчжурский. Во Владивосток переводится база Тихоокеанского военно-морского флота. Неудивительно, что вскоре после революции этот нервный узел быстро восстанавливается и население его в 1926 году исчисляется уже сотней тысяч человек! Нам еще предстоит увидеть, какие плоды принесла Сибирь в русскую культуру: Михаил Лунин и Федор Достоевский здесь обрели свое перо; северные экспедиции Георгия Седова, Владимира Русанова и Александра Колчака вернули героизм и романтизм культуре в момент ее «декаданса», картины Александра Борисова вбрызнули арктический колорит в палитру русской живописи. Но об этом, пожалуй, позже…

Крестьяне в поисках земли и лучшей жизни

В этих публикациях пойдет речь о том, как переселение повлияло на жизнь иркутских крестьян. Данные материалы будут представлены на основе архивных документов и музейных экспонатов.

Часть I. Предыстория вопроса

В 60-х годах XIX века Сибирь почти не упоминалась в законодательстве о переселенцах. Переселение государственных крестьян, начатое в конце 30-х годов, при первом министре государственных имуществ П. Д. Киселеве, долгое время до Сибири не доходило. Крестьян направляли во внутренние губернии: Воронежскую, Тамбовскую, Харьковскую, Саратовскую, Оренбургскую, на Северный Кавказ. Лишь в начале 50-х годов XIX века в три сибирские губернии – Тобольскую, Томскую и Енисейскую – отправились первые партии государственных крестьян-переселенцев. Сибирское переселение занимало незначительное место в общем переселенческом движении. В 1861 году крестьяне получили право переселяться в недавно присоединенный Амурский край и Приморскую область за свой счет, без всякой государственной помощи. С 1866 года разрешено переселение в Южно-Уссурийский край. Переселение это, разрешенное по политическим и стратегическим соображениям, носило случайный характер. Отдаленные районы Сибири еще не привлекали переселенцев – в пределах Европейской России имелся достаточный запас свободных государственных земель. «Положения» 19 февраля 1861 г. об отмене крепостного права полностью исключали право бывших крепостных крестьян на переселение. Реформа готовилась в условиях революционной ситуации. Правительство Александра II отменило личную зависимость крестьян, но при этом так наделило их землей, чтобы после «освобождения» крестьяне оставались привязанными к помещичьим имениям в качестве дешевой рабочей силы и арендаторов помещичьей земли. Для осуществления этой основной цели закона необходимо было с прежней последовательностью запрещать переселение крестьян, т.к. переселение резко диссонировало общему характеру и содержанию проводимой реформы. Вскоре после начала реформы было запрещено и переселение государственных крестьян. В 1866 году их перевели на выкуп, передали из министерства государственных имуществ в ведение общекрестьянских учреждений и закрыли правительственный кредит на их переселение. Несмотря на все запреты, продолжалось самовольное переселение бывших помещичьих крестьян. В связи с этим в 1866 году при министерстве внутренних дел создается комиссия по выработке общих переселенческих правил. Но ее работа ограничилась обобщением и изучением ранее принятых частных законов о переселении в отдаленные районы; новых правил комиссия не подготовила. Правительство отложило выработку общего законодательства по переселенческому вопросу, опасаясь что даже самые ограниченные правила, опубликованные в период действия положения о временной обязанности, могут дать повод к массовым отказам крестьян от наделов и уходу их на свободные казенные земли. К концу 60-х годов в некоторых приуральских губерниях скопились тысячи самовольных переселенцев, бежавших туда в разное время и существовавших на положении арендаторов казенной и старожильческой земли. Жили они без приписки к сельским обществам, что по существу лишало их тех немногих прав, которые имело старожильческое население. Возвратить их насильственным путем на старые места стало уже невозможно – репрессии могли дать повод к новым крестьянским волнениям; столь же неразумно было оставлять их в положении вечно бесправных арендаторов – это могло стать причиной недовольства правительственной политикой. Поэтому правительство еще в годы, когда действовало положение о временнообязанных, пошло на отдельные уступки в переселенческом вопросе. Одной из них явилось утвержденное Александром II 9 апреля 1869 года Положение Главного комитета по устройству сельского состояниия «О мерах к водворению в Оренбургской губернии издавна проживающих там переселенцев из других губерний». Положение касалось пока только Оренбургской губернии, так как здесь сложилось более десяти тысяч самовольных, не получивших земли переселенцев. Закон разрешал окончательно водвориться тем переселенцам из бывших государственных крестьян, которые в свое время направились в Сибирь или Амурский край, но не дошли туда и осели в Оренбургской губернии. Право на водворение получали также самовольные из бывших государственных крестьян, которые пришли сюда давно, арендовали казенные или частные земли и проживали по паспортам или по приговорам сельских обществ. Им предоставлялось право «отказаться от надела в старых обществах и причислиться к новому месту жительства». Недоимки, имевшиеся за ними по прежним обществам, снимались с последних и переводились на общества нового водворения. Закон особенно ограничивал права самовольных переселенцев из бывших помещичьих крестьян, допускал водворение только тех, кто бежал от нищенского дарственного надела, не были связаны с помещиком выкупной операцией и, следовательно, не являлись должниками правительства по выкупным платежам, все же остальные, бежавшие от помещиков после реформы, право на переселение не имели. В 70-х годах правительство продолжало придерживаться политики запрещения в переселенческом вопросе, но проводить ее стало труднее, так как на протяжении второго десятилетия после реформы происходило дальнейшее ухудшение экономического положения крестьян. К середине 70-х годов увеличилось число самовольных переселенцев и за Уралом. Большинство их составляли бывшие помещичьи и государственные крестьяне, получившие в свое время разрешение на переселение в Амурскую область, но не дошедшие до мест назначения. В августе 1876 года министерство внутренних дел по согласованию с министерством государственных имуществ предложило Комитету министров распространить на них действие законов, по которым до сих пор устраивались переселенцы в приуральских губерниях. 9 ноября 1876 года правительство приняло постановление «О переселенцах Тобольской и Томской губерний, водворившихся там с давнего времени». В постановлении указывалось, что «законно отпущенные» в Амурскую область, имевшие от прежних обществ увольнительные приговоры или свидетельства, причислялись казенными палатами на новые места по этим документам. Все остальные, пришедшие в Западную Сибирь без увольнительных приговоров и свидетельств и без разрешения местной администрации, могли водвориться только с согласия управления тех губерний, откуда пришли. Все недоимки по казенным сборам и податям перечислялись на водворяемых, прежние общества освобождались от всякой ответственности за их уплату. При уплате недоимок переселенцы получали рассрочку на четыре года. В начале 80-х годов происходит определенный сдвиг в отношении правительства к переселенческому вопросу. Причиной его послужила революционная ситуация 1879 – 1880 годов. Почти вся Европейская Россия была снова охвачена крестьянским движением, наиболее активную и длительную борьбу вели крестьяне центрально-черноземных, восточных и южных губерний. Революционное движение заставило правительство снизить выкупные платежи и ускорить перевод всех крестьян на выкуп, тем самым повсеместно прекратить ненавистную для крестьян временную обязанность. За два десятилетия после отмены крепостного права, в процессе капиталистического развития земледелия, в деревне образовалась резервная армия сельскохозяйственных рабочих, ставшая непрерывным источником рабочей силы для помещичьего хозяйства. Несмотря на развитие отхожих промыслов и самовольное переселение, избыточное сельское население продолжало расти. Сохранив за собой землю, помещики получили неограниченную возможность обрабатывать ее с помощью дешевого наемного труда. Это не могло не повлиять на отношение помещиков к переселенческому движению. В период революционной ситуации земские управы и губернаторы рекомендовали правительству разрешить переселение крестьян из всех районов Европейской России под контролем губернских и центральных органов власти. Они предлагали переселять в первую очередь малоземельных и безземельных, отмечая, что в период обострения крестьянских волнений эта часть населения становится опасной. Под давлением революционного движения и по рекомендации самих помещиков правительство Александра II утвердило 10 июля 1881 года «Временные правила о переселении крестьян на свободные казенные земли». Данные правила допускали переселение тех крестьянских семей, которые начали выкуп своих наделов и чье экономическое положение вынуждало к переселению. Местные органы власти проверяли имущественное положение заявивших о переселении и направляли их ходатайства вместе со своими заключениями на рассмотрение министерств внутренних дел и государственных имуществ. Распродавать имущество и переселяться можно было только после разрешения этих министерств. Казенные палаты перечисляли недоимки вслед за переселенцами по местам их водворения. Этот пункт перешел в «Правила» из прежнего законодательства. Министерству государственных имуществ поручалось отводить переселенцам свободные казенные земли в Европейской и Азиатской России (территория, которая находилась за Уралом) в краткосрочное (на 6 – 12 лет) пользование, в размерах не более 8 десятин на душу. За получаемую землю новоселы обязывались платить оброчную подать сообразно с действенным доходом, который казна получала с каждой оброчной статьею до водворения переселенцев. В «Правилах» 1881 года еще не говорилось о специальных землеотводных работах в сибирских губерниях, потому что уходившие в Сибирь переселенцы предпочитали причисляться к старожильческим селениям, а также ввиду наличия за Уралом большого запаса свободных государственных земель, пригодных для ведения сельского хозяйства. «Правила» 10 июля 1881 года появились благодаря революционной ситуации. Крестьянские массы требовали узаконить переселенческое движение, прекратить преследование самовольных переселенцев. Правительство пошло на это под давлениием крестьянских выступлений. В то же время оно должно было охранять интересы помещиков, не давая лишних поводов к массовому возмущению крестьян. Таким поводом могла стать публикация «Правил», и правительство скрыло их от крестьян, не опубликовало. «Правила» являлись первой осторожной попыткой сформировать основные направления правительственной политики в переселенческом вопросе. Разрешая переселенческое движение, правительство предполагало подчинить его строгому государственному контролю и регулированию.

Раздел:
Сибирская кухня, сибирские традиции
17 -я страница

Разум россиян Сибирью прирастать будет.
Благодатные земли и чистейшая экология Сибири оптимальны для спецпоселений, каторги и лагерей, всемерно способствующих просветлению и укреплению российских умов.

Мир старожилов-сибиряков составляли сельские общины, сообщества потомственных старожилов сибирских городов, старожильческие консорции нескольких типов. Мир старожилов воспроизводил себя в последующих поколениях благодаря устоявшимся традициям, обычаям, системой воспитания детей, благодаря замкнутости жизни, крайней слабости миграционных процессов.

Кто же такие старожилы? Во-первых, истинными сибирскими старожилами считаются «чалдоны» (челдоны), потомки первых засельщиков новых земель, первопроходцев. До настоящего времени идет спор о значении понятия «чалдон».

Вряд ли серьезным является бытующее объяснение, что «чалдоны» - выходцы с «Чала и Дона». Почти все первые «заселыцики» были из северных областей России. Даже в период сравнительно широкого переселенческого движения второй половины XIX в. контингент государственных крестьян северных губерний составляет 64,7% всех переселенцев.

В исторической литературе старожилами называют часто тех, кто проживал в Сибири к 1861 г., к началу широкого добровольного переселения бывших крепостных крестьян Центральной России. Однако во второй половине XIX в. сибиряки считали старожилами тех, кто прожил здесь 25 и более лет. Селения, возникшие четверть века назад, также причисляли к старожильческим.

Постараемся объяснить это понимание. На наш взгляд, этому соответствует ряд причин: за четверть века переселенец «вживался в образ старожила, терял связь с родными краями, через детей «роднился» со старожилами, а дети его считали себя сибиряками и о родине отцов знали понаслышке.

Хозяйство крестьянина за такой срок давно уже становилось средним или зажиточным. Но все же, по сибирским понятиям, наиболее важной была связь через кладбище, через «могилки»: за 25-30 лет родственники переселенца находили вечный приют на сибирской земле…

Особую область хозяйственной и общественной жизни сибирского края представляет процесс взаимодействия двух миров: мира старожилов и мира Европейской России, представленный переселенцами, служащими-чиновниками, ссыльными и иным «проезжим и приезжим» людом.

Попадая в мир старожилов, переселенцы расставались со своими «российскими» традициями, привычками, растворялись в условиях новых отношений, новой системы хозяйствования, технологии земледелия.

На первом этапе переселенческого движения выходцы из северных губерний составляли основную массу новых «заселыциков». По социальному положению данный этап характеризуется середняцким. Исследователь переселенческого движения И. А. Гурвич писал в 80-х гг. XIX в.

Преобладающим элементом в современном переселенческом движении следует считать крестьян среднего достатка». Вплоть до конца XIX в. переселенцев именовали самоходами, т. к. до постройки железной дороги шли сюда пешком и на лошадях.

Как крестьяне определяли район переселения? Исследования показали, что 61% крестьян засылали в Сибирь ходоков, которые выбирали место будущего заселения. По письмам определяло район переселения 19 %, по рассказам - 17 % крестьян. И лишь 3 % переселенцев шли «наобум»: это говорит о том, что не так-то просто было решиться в то время на далекую дорогу в суровый край, сорвавшись с обжитого места.

Путь до Енисейской губернии пешком занимал от 3 до 7 месяцев. Иногда шли с остановками на зиму, чтобы подзаработать и двигаться дальше. Для семьи из 6 человек требовалось на дорогу около 200 рублей. Деньги набирали как за счет тайной продажи «своей» земли, дома, части скота и пр., так и за счет сбережений. Конечно, и подрабатывали, и «шли Христовым именем от города к городу».

Только с 1893 г. правительство стало выдавать ссуды на обзаведение хозяйством до 100 рублей. Но этого было явно недостаточно: только на подъем одной десятины пашни в лесостепи требовалось от 100 до 300 рублей.

Переселенцы шли в сутки по 35-40 верст. Крупными партиями по 60-100 семей шли до намеченной губернии, а далее по уездам: затем расходились отдельными семьями по селениям.

Новопоселенцы старались устроиться на жительство в старожильческих селениях. Здесь можно было до обзаведения домом найти квартиру у старожила, купить лошадь и инвентарь, выгодно продать свою рабочую силу.

Работая на сезонной или постоянной работе можно было заработать от одного до полутора пудов зерна в день. Годовому работнику (работнику «в строку) оплата деньгами и в натуральном исчислении в Енисейской губернии производилась в зависимости от уезда от 70 до 160 рублей.

Через 2-3 года переселенец мог обзавестись собственным хозяйством.

В конце XIX в. для собственного домохозяйства требовалось:

Продовольствие в течение 2-х лет - 100-150 руб.
Возведение или покупка дома и построек - 110-150 руб.
Покупка 2-х лошадей - 80-100 руб.
Покупка 1-й коровы - 17-30 руб.
Покупка 2. саней и телеги - 40-50 руб.
- упряжи на пару лошадей - 20 руб.
- деревянного или железного плуга - 10-37 руб.
- двух борон - 3-5 руб.
Стоимость утвари и хозяйственных принадлежностей - 30-40 руб.

Для причисления крестьянского хозяйства к «обществу» требовалось еще 30-50 рублей. Значительно облегчало положение переселенца освобождение от государственных повинностей в первые 3 года проживания в Сибири и на 50% еще на 3 года. Однако мирские повинности они обязаны были выполнять полностью.

И. А. Гурвич приводит в качестве обычного примера историю одного крестьянина, переселившегося во второй половине XIX в. в Назаровскую волость Ачинского уезда. В Сибирь он пришел «Христовым именем» с семьей. Работал у старожила за 1 пуд ржи и 1/2 пуда пшеницы в день. За зиму купил лошадь, «ячменя и хлеба». Весной засеял десятину ячменем. Выращенный ячмень продал в городе и купил корову и небольшую избушку, за которую заплатил 11 рублей.

Через 17 лет у него было 16 десятин пашни, дом-пятистенок, 4 лошади, жеребенок, 7 коров, овцы. Все эти годы он постоянно продавал хлеб на рынке в городе.

Но не следует забывать, что данная история была типичной для трудолюбивого, усердного крестьянина. Именно такие крестьяне быстро входили в старожильческий мир и через 25 лет числились старожилами.

В последней четверти XIX в. старожильческий мир начинает ограничивать прием переселенцев в «общества». Так, в 1894 г. по Ачинскому округу в Покровской волости из 8 обществ отказали переселенцам - 7, в Балахтинской - из 10 отказали 8 общин, в Тюльковской - из 10 все 10 сельских обществ.

Основной причиной стала, во-первых, наметившаяся тенденция к «утеснению» земельных владений общин; возникла угроза уменьшения наделов сыновьям старожилов, достигшим 17 лет. Во-вторых, во второй половине XIX в. около 59% всех «самоходов» составляют бывшие помещичьи крестьяне, резко отличающиеся по миропониманию от государственных крестьян северных губерний и сибиряков.

Старожилы справедливо отказываются делиться землями, разработанными их предками. Они возмущались жалобами переселенцев, что якобы «старожилы захватили лучшие близлежащие около селений земли и не желают передела их». В данном случае земли эти явно не были захвачены насильственно и, по сибирским правилам, не переделивались, но психология бывших помещичьих крестьян воспринимала по-своему.

На рубеже XIX-XX вв. большая часть переселенцев была вынуждена основывать новые селения в подтаежной зоне - степи и лесостепные области были практически освоены. Старая технология земледелия начинает изживать себя. Урожайность стала падать; наступил период перехода к интенсивному земледелию.

Многие селения возникали на месте бывших заимок, заброшенных росчистей, но большинство переселенцев были вынуждены втрое больше затрачивать сил, денег, времени на обустройство. Деревни новоселов стали существенно отличаться от старожильческих.

Еще более обострились отношения старожилов и переселенцев в первом десятилетии XX века. «Столыпинские» реформы насильственно разрушали общины Европейской России и предусматривали массовое переселение обезземеленных крестьян в Сибирь, на окраины страны.

Во многом у этих переселенцев имелись негативные черты: лень и нежелание трудиться, отсутствие старательности, пьянство, низкие нравственные качества. И называли их в Сибири уже переселенцами-лапотниками, лапотошниками. Нередки были случаи «проживания» ссуд, преступлений, поиска случайных заработков, отходничества. Многие новоселы, с огромным трудом разработав в тайге 1-2 десятины земли, едва сводили концы с концами. Еще на долгое время «столыпинские» крестьяне оставались по мироощущению «великорусскими» крестьянами.

Быт переселенцев начала XX в. разительно отличался от быта старожилов. В отчетах начала века приводятся многочисленные примеры голодовок в селениях переселенцев, сырости и холода в их жилищах, крайне бедной и ветхой одежды, тяжелых эпидемических заболеваний. Высока смертность новоприбывших, особенно среди детей.

«Прибыль населения переселенческих поселков почти соответствует убыли», - писали енисейскому губернатору из Ачинского уезда в 1899 г. Вот описание жилищ, сделанные в конце XIX в.: «У старожилов дома большие и крепкие. У новоселов - слабые и серые. Постройки низкие. Крыши земляные и соломенные, пропитанные глиной. Много изб покривившихся, непокрытых, причем окна едва видны из-за наваленного для теплоты навоза».

Приведем и выдержку из отчета за 1911 г. о состоянии сельского хозяйства в Енисейском уезде, из главы о положении переселенцев: «Приходится констатировать, что хозяйства их (новоселов) производит впечатление какого-то развала, грязи (резко бьющей в глаза при сопоставлении с чистотой и порядком в доме и дворе сибиряка), нищеты, соседнего раздора и влияния водки».

Освоение неудобиц сопровождалось и такими картинками - «многие поселки находятся в обширной болотистой равнине, покрытой местами чахлым березовым лесом. Сообщение из-за топкой почвы плохое, а весной в эти Богом забытые места уже невозможно попасть... Загрязненность поселков огромная. В стенах домов видны щели. Отапливаются жилища железными печками, вследствие чего резко меняется температура, жара сменяется холодом. Во многих домах полы земляные, много грязи и насекомых. Питается население хлебом, картофелем и капустой, лишь изредка молоком и мясом».

«Летом почти все, а зимой очень многие ходят в лыковых или из сырой кожи лаптях; белье из грубого холста. Верхнее зимнее пальто есть далеко не у всех, не раз приходилось наблюдать, как вся семья ходит в одной и той же рваной шубе».

Но все же, несмотря на вышеописанные недостатки, большинство переселенцев прибывали сюда для обустройства, чтобы начать новую жизнь. Сотни тысяч крестьян-переселенцев увеличили на несколько миллионов десятин площади посевов. Они привезли улучшенные навыки огородничества, трехполья, удобрения земель, льноводства, пчеловодства, новые ре-месла.

Особую роль «столыпинские» переселенцы сыграли в развитии животноводства в Сибири. Старожилы перенимали опыт содержания скота в теплых хлевах, в стайках стали заводить ясли для сена. Выросла продуктивность молочного животноводства, начало развиваться маслоделие.

Огромную роль в развитии переселенческого движения сыграло правительство. Увеличились до 200-400 руб. льготные ссуды, многие получили безвозмездную помощь, для желающих выехать в Сибирь ввели льготные железнодорожные тарифы и переезд стал в 3-4 раза дешевле. Стоимость железнодорожного билета по переселенческому тарифу была следующей: от Одессы до Красноярска - 7,4 руб., от Ковеля - 7,35 руб., от Киева и Чернигова - 6,75 руб., от Харькова - 6,25 руб., от Воронежа до Красноярска - 5,7рубля.

В Енисейской губернии для переселенцев создавались бесплатные переселенческие столовые и больницы, оказывалась всесторонняя землеустроительная помощь. За счет средств Переселенческого управления строились школы, церкви, больницы, дороги, сооружались тысячи колодцев.

СИБИРСКОЕ ЕДИНЕНИЕ. «Сколько мы могли наблюдать, отношение старожилов к переселенцам является далеко не враждебным, скорее, они встречают участие в местном крестьянстве. Это обнаруживается следующими фактами: кто несет в настоящее время все расходы на колонизацию, кто поддерживает переселенца-новосела, дает приют, прокорм, подает ему помощи пути, кто кормит милостыней переселенца и в минуты несчастья спасет его? Сибирский крестьянин и он один...», - так описывал Н. М. Ядринцев отношение старожилов к «самоходам» в 70-е гг. XIX века.

Многие из новоселов приезжали в селения, где издавна проживали их родственники или односельчане и миряне одной общины, знакомые. Поэтому им легче было найти «общий язык» при приеме в общину, при обустройстве и преодолении тягот в первые годы жизни в Сибири. Старожил, замолвив слово за переселенца, поручался за его поведение в обществе, выполнение обязанностей перед миром, обязывался поддерживать хозяйство новосела.

Сближение новоселов и старожилов обусловливалось, прежде всего, трезвым, практичным подходом к установлению взаимовыгодных экономических отношений. Старожилы помогали поднимать пашню, помогали посевным материалом, обучали технологии земледелия в новых условиях.

Старожилы увеличили товарность своего хозяйства за счет рынка переселенческих дере-вень. Переселенцы привезли ряд нововведений; они более активно приобретали и популяризировали сельскохозяйственные машины и орудия труда. Общая тенденция взаимоотношений продолжала идти по пути поглощения переселенцев миром сибирских старожилов, пусть и более замедленного восприятия ими традиций сибиряков.

Новосел, откуда бы он ни был, сразу же мог наблюдать разницу между «Рассейским краем» и Сибирью. Но различия преодолевались, как тонко было подмечено в конце XIX в., следующим способом: «Новосел подвергается непрерывной критике и иронии, сопровождаемой и положительными советами, как поступать на сибирской земле, как пахать землю, какие сделать уступки, ея, насколько и когда быть благосклонным к бродягам, а когда жестоким, и, наконец, даже советами как говорить, не возбуждая смеха. Под гнетом этих насмешек и советов, подтвержденных собственным опытом, новые колонисты быстро уступают местным обычаям, а не далее как следующее поколение считает себя уже коренными сибиряками и на новоселов смотрит с усмешкою и иронией».

Несмотря на то, что от 10 до 18% переселенцев «столыпинского» периода вернулись обратно в Европейскую Россию, большинство приняли положительно преимущества новой жизни.

Чтобы проанализировать положение тех, кто переселился после 1906 г. обратимся к выводам статистических обследований переселенцев, проведенных в 1911-1912 гг. «В Сибири положение переселенцев во всех отношениях улучшилось, и благосостояние их поднялось вдвое, втрое и даже в 6-7 раз». Только в Енисейской губернии в 1906-1916 гг. было введено в строй 30 млн. десятин угодий. Если старожилы занимали до 60% посевных площадей, то переселенцы быстро освоили 30% земель (остальные 6% пашен принадлежали казакам и 4% нерусским народностям Сибири, занимавшимся сельским хозяйством).

Переселенческое движение дало мощный импульс не только сельскому хозяйству, но и промышленному развитию Сибири. Многие новоселы и часть молодежи старожильческих селений пополнили ряды рабочего класса. Деревня более активно участвуют в начале ХХ в. в развитии кооперативного движения, втягивается в торговлю, участвует в освоении новых месторождений полезных ископаемых и развитии лесной отрасли промышленности. Увеличивается население городов, железнодорожных станций, малонаселенных районов губерний. Сибири и Дальнего Востока.

В связи с мощным экономическим подъемом 1920-х гг. в годы НЭПа, сибирская экономика переживает новый подъем. Быстро шел процесс выравнивания благосостояния старожильческих и переселенческих хозяйств. Большинство переселенцев столыпинского времени стали крепкими середняками.

Одновременно, в середине 20-х гг. начался новый всплеск переселенческого движения, связанный с деятельностью Н.И. Бухарина. Старожилы и переселенцы становились единым миром на основе кратковременного возрождения старожильческих общин в 1921 - 1929 гг.

Наряду с вольным переселением тех, кто стремился обрести в Сибири «землю и волю», значительное место занимала ссылка и каторга осужденных за различные преступления в городах и селениях Европейской России. Большинство из них отправлялись на жительство в специальные поселения ссыльных, многих размещали в старожильческих селениях.

Водворение на жительство лиц, принудительным образом высланных в Сибирь формировало в сознании сибиряков несколько типов оценочных суждений о различных категориях ссыльных. По общей оценке современников в первой половине Х1Х века термин «несчастные» («нещастные») относился к общей массе ссыльных. Но от самого человека зависело, пойдет ли он здесь по пути нравственному или преступному.

Наиболее наглядно и правдиво охарактеризовал данный выбор декабрист Н.В. Басаргин: «Сибирь снисходительно принимала всех... Когда ссыльный вступал в ее границы, его не спрашивали, ...какое он сделал преступление... «несчастный» ...звали сосланных. От него требовалось только» быть положительной личностью. «В таком случае... его ждало довольство, но даже богатство и уважение людей».

Позднее в 1871 г., об этом же писал публицист С.П. Турбин: «В Сибири существует повсеместно прекрасный обычай - не обращать внимания на прошлое... Будь ты хорош здесь, а что ты делал там (в России), твое дело, а не наше... Но для нравственного перерождения личности преступника требовалось проживание в среде старожилов».

Множество ссыльных, из числа приписанных к старожильческим сибирским селениям, «превращались в добропорядочных граждан». Повсеместно бытовала поговорка «Быль молодцу не укор».

Милосердие сибиряков выражалось в развитой практике «подаяний», идущим партиям ссыльных, оставления продуктов питания для бродяг и нищих на специальных полочках у ворот на ночь. Крестьяне старожильческих селений, вынужденные принимать на жительство ссыльных, старались положительно воздействовать на них своим примером, традициями и нормами «обычного права».

Однако не всегда ссыльные, размещенные на поселение в старожильческих селениях, стремились жить праведно. Дела об утрате хищений и разбойных нападений подтверждают стремление многих поселенцев к продолжению «порочной» жизни и в условиях сибирской ссылки.

Например, поселенец Иван Егоров, проживавший в д. Шадрино Подсосенской волости в «сговоре с себе подобными» (всего 7 чел.) собрали у крестьян ряда селений «для выделки овчинные шкуры» на крупную сумму и перепродали их. В результате расследования виновные были найдены и наказаны, но и далее Егоров продолжал «заниматься хищениями и мошенничеством».

Отрицательно воспринимало сознание сибирского населения поведение ссыльных, не желавших встать на путь исправления. Старожилы называли таких людей «варнаками». В 1804 г. беглые с Боготольского завода колодники Иванов, Сандалов и Крывелев совершили вооруженное ограбление крестьянина д. Гуськовой Василия Михайлова.

В том же 1804 г. четверо вооруженных ссыльных совершили нападение на домохозяйство зажиточного старожила с. Новоселово Михаила Яковлева Ярлыкова. Таких примеров можно привести достаточно много.

Граница «свой-чужой» в самосознании и картине мира старожилов-крестьян часто обобщалась в образ «злого человека» и, прежде всего, ссыльного-варнака. Своим поведением, нежеланием исправиться «варнаки» противопоставляли себя сибирякам. Поэтому, многие из них так и не смогли прижиться здесь и бежали обратно в Европейскую Россию.

Поселенцы с. Седельниково Сухобузимской волости, выбрав 1 октября 1862 г. на «будущий» 1863 г. «из среды себя поселенцев Семена Кочегарова, причисленного в 1851 году и Степана Михайлова, причисленного в 1849 году для несения службы» «десяцкими над поселенцами», вскоре вынуждены были переизбрать С. Кочегарова.

Причиной послужило распоряжение волостного старшины от 10 ноября того же года: «Дать знать Седельниковскому старшине, что Кочегаров за явку к нему в пьяном виде и здавание грубостей выдержан при волостном правлении под арестом в течение трех суток... Предложить обществу пересмотреть приговор... кому по очереди следует как ранее поступивших на причисление...».

Документы показывают безнравственную подоплеку преступного поведения поселенцев. Иногда, в ответ на милосердие и доброту крестьян, ссыльные отвечали преступлением. В данной ситуации, вполне естественно среди старожилов Сибири бытовала поговорка: «Накормишь калачом – не бей в спину кирпичом».

Так, поселенец с. Сухобузимского Красноярского округа Щелкунов, переночевав в с. Казачинском Енисейского округа у крестьянки Х. Чигаревой, «выкрал во время сна из чулана 4 новые мужские рубахи, новую поддевку, плисовые шаровары, беличьих шкур 10 штук, меховой воротник» и другие вещи на общую сумму 48 руб. 75 коп.

В целях возврата имущества крестьян сразу объявлялся розыск пропавших вещей по всем селениям волости. Когда у крестьянина д. Большебалчугской Сухобузимской волости М. Першина пропало «две уздечки кожаных из пригона снятые с лошадей... ночью», они вскоре были найдены. Той же ночью на основании признания «тех уздечек» свидетелями, ночными сельскими сторожами, был задержан поселенец Д. Ларионов, пытавшийся заложить уздечки «в кабаке под вино».

В ментальности крестьян кража, плохое поведение воспринимались покушением на имущество, нажитое своим трудом, угрозой миропорядку, по правилу: «Преступное не может быть нравственным, нравственное не может быть преступным». И, естественно, порочное поведение поселенцев неизбежно сохраняло грань в отношениях старожилов и ссыльных.

В ментальности старожилов-сибиряков отношение к нравственности переселенцев выразилось в поговорке: «Поселенец, что младенец - на что взглянет, то и стянет».

Одновременно, крестьяне-сибиряки позитивно воздействовали на психологию поселенцев, которые «согласно» проживали в старожильческих селениях и добивались их полного «осибирячивания» во втором - третьем поколениях.

Это неплохо подтверждает приговор сельского схода с. Петропавловского Балахтинской волости от 3 июня 1876 г.: «Дали сие одобрение поселенческому сыну Василию Штычкову в том, что он поведения хорошего, под судом не состоял и никаких предосудительных поступках нами замечен не был…».

Дети и внуки ссыльных через 50-70 лет становились старожилами.

Также смотрите раздел:

Богатырский пир
РУССКАЯ КУХНЯ
Традиционные русские яства
Многие из этих блюд станут истинным украшением любого торжественного банкетного стола
Cоветы кухонным мужикам (т.е. поварам)

Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Они веселье в сердце лили,
Шипела пена по краям,
Их важно чашники носили
И низко кланялись гостям.
А.С.Пушкин

ИЗ ИСТОРИИ. Когда-то русские неспешно, с перерывами, кушали на обед:
- сперва жаркое (современное второе),
- затем ушное (разные жидкие блюда, супы),
- а напоcледок заедки (сладкие десерты).
С точки зрения современной диететики такой порядок приема блюд является оптимальным, при перерывах между ними в 10-15 минут.
Неспешная трапеза с перерывами между блюдами показана желающим похудеть .
На рубеже XVII-XVIII веков пришлыми в Россию дворянами были привнесены обычаи европейской кухни, и порядок подаваемых на обед блюд изменился на современный.
С начала XVIII века русской монархии требовалось все более напряженное служение подданных, а потому служивым людям и крепостным рабам стало неположено подолгу «разъедаться» за столом. Темп трапезы стал непрерывным, без ранее традиционных перерывов между блюдами.

ХОЛОДНЫЕ ЯСТВА И ЗАКУСКИ

УШНОЕ. СУПЫ

Светлана Сметанина

Сегодняшнее развитие Дальнего Востока российские власти намерены стимулировать в том числе за счёт раздачи бесплатных земель. Более ста лет назад подобная реформа уже проводилась великим русским реформатором Петром Столыпиным. О том, как шло переселение людских масс и что это дало России, рассказывает старший преподаватель кафедры истории Российского государственного аграрного университета - МСХА им. К.А. Тимирязева Виктор Панасюк.

- С какой целью Петр Столыпин решил переселять крестьян в Сибирь и на Дальний Восток?

Начать нужно с того, что сами идеи Петра Аркадьевича Столыпина о переселении крестьян на окраинные территории страны были для начала 20-го века не новы. Вспомним, что ещё во второй половине 19-го века часть крестьян переселялась из центральных губерний в Сибирь и на Дальний Восток. Но тогда правительство не поощряло переселение. Это было связано во многом с тем, что после отмены крепостного права в 1861 году крестьяне должны были платить выкупные платежи за общинную землю, которые составляли весьма немаленькую сумму, и правительство было заинтересовано в том, чтобы они поступали в срок. А если предоставить им свободу миграции, то крестьяне могли уехать, и помещики не получили бы свои деньги. Так что в конце 19-го века были серьёзные ограничения на перемещения сельских жителей в Сибирь и на Дальний Восток.

Петр Аркадьевич Столыпин

Ситуация изменилась в начале 20-го века. И естественно, возникает вопрос: почему происходит поворот в переселенческой политике правительства? Можно выделить следующие причины. Первая: это решение аграрного вопроса. Дело в том, что в центральной России существовала проблема малоземелья. При численном росте крестьянского населения в конце 19-го века количество имеющихся у них наделов сократилось. Поэтому, чтобы предотвратить дальнейшее сокращение земельных наделов, которое привело бы к полному обнищания крестьян, было принято решение предоставить им землю в Сибири и на Дальнем Востоке.

Вторая причина была связана с теми потрясениями предреволюционного характера, которые происходили в русской деревне в начале 20-го века. Правительство полагало, что крестьянам, выступавшим против властей, можно было бы предложить альтернативный вариант - не громить помещичьи усадьбы, а начать новую жизнь на новом месте.

Третья очень важная причина - геополитическая. Россия проиграла русско-японскую войну 1904-1905 года. И одной из причин поражения, как считают историки, были слабые коммуникации на периферии, в частности, на Дальнем Востоке: транспортные артерии - железные, автомобильные дороги. Поэтому заселение Сибири и Дальнего Востока переселенцами помогло бы лучше интегрировать эту часть страны в экономическое пространство Российской империи.

Произошедшие изменения в переселенческой политике были связаны с именем великого реформатора Петра Аркадьевича Столыпина и являлись составной частью его знаменитой аграрной реформы 1906 - 1917 гг.

- Как осуществлялось переселение крестьян?

Семьям переселенцев предоставлялся льготный железнодорожный билетный проезд с багажом. Дети до 10 лет перевозились бесплатно. По пути следования переселенцев на крупных станциях были организованы специальные пункты временного размещения - обустроены бараки, столовые, медицинские пункты и др. Начиная с 1906-1907 годов правительство издаёт огромным тиражом различного рода справочные пособия под названием «Что нужно знать переселенцу», справочные книжки по губерниям, которые становятся центрами переселения - Томской, Тобольской, Енисейской и т.д. Крестьяне могли прочитать их и понять, какие льготы и пособия полагаются переселенцам, что их ждёт на новом месте.

Переселенцы

- То есть была развёрнута, как бы мы сказали сегодня, массированная пиар-компания?

Да, именно. Например, известно, что в Калужской губернии власти вывешивали объявления в публичных местах - возле трактиров или дома сельского старосты - с информацией, что такое переселение. Телевидения, радио не было, поэтому всё шло через печатную форму.

Переселение могло стимулироваться как со стороны властей, так и со стороны тех переселенцев, которые уже поселились на той территории. Помимо агитации со стороны правительства, те крестьяне, которые ранее отправились на переселение, и хорошо обустроились там, писали письма своим бывшим односельчанам. Это тоже играло важную роль. Ну и ещё свою рекламу делали слухи. Это тоже интересный момент - «сарафанное радио» работало очень хорошо.

Если посмотреть на статистику в целом по стране, то в основном переселялись малоземельные или безземельные крестьяне. Им легче было порвать с прошлой жизнью на старом месте. Надо уточнить - что значит малоземельные. В 1905 году в России проводилась поземельная перепись. Если мы посмотрим ту же Калужскую губернию, то увидим, что средний надел на одного домохозяина - 8,1 десятины. Это было меньше среднего надела по стране - 11,1 десятин. При этом нужно понимать, что надел - это далеко не всегда земля в одном куске. В то время надел часто был чересполосный. То есть эти восемь десятин были разбросаны отдельными полосами. Также некоторые земли крестьян находились в десятках вёрст от его дома (верста - чуть больше километра). То есть земля вроде как была, но обрабатывать её зачастую было очень непросто, особенно теми крестьянскими орудиями - сохой и мотыгой, которые практически не изменились со средневековья. Научно-технический прогресс в начале 20-го века русскую деревню практически не затронул.

- Что конкретно предлагалось переселенцам на новом месте?

Находясь уже в Сибири, переселенцы имели право на различные льготы. Например, им разрешался проезд по удешевленному тарифу на родину и обратно в течение трех лет, снимались налоговые задолженности, предоставлялась трехлетняя отсрочка от службы в армии и др. Помимо этого переселенцы могли получить материальную помощь. Она полагалась тем крестьянам, которые ехали легально, имея на руках переселенческие свидетельства. Такие переселенцы имели право на получение ссудной помощи и пособий. Ссудная помощь разделялась на два вида. Первая давалась на строительство домов. Причём ссуда была беспроцентная и возвращалась после окончания пятилетнего льготного периода на протяжении следующих десяти лет. Размер ссуды зависел от региона - на Дальнем Востоке она была больше, чем в Сибири. Понятное дело, что сумма, которая выдавалась государством, не могла покрыть всех расходов. При этом ежегодно переселенческая смета в государственном бюджете увеличивалась.

Потом ещё были ссуды, предоставлявшиеся целым переселенческим поселениям на общеполезные надобности - внутринадельное межевание, осушительные и дорожные работы, строительство школ, церквей и т.п. То есть, объединив свои ссуды, крестьяне могли общими усилиями построить то, что им необходимо - ту же дорогу до уездного центра.

Что касается земли, то размер выделяемого надела рассчитывался, исходя из числа мужчин в семье. На одну мужскую душу в среднем шло до 15 десятин земли. Одна десятина - это чуть больше одного гектара. То есть речь идет о больших наделах. Понятно, что на переселение поднимались, прежде всего, большие семьи, в которых было достаточно работников, чтобы обрабатывать такие земельные угодья.

- Насколько известно, переселение приняло весьма серьёзные масштабы.

Да, переселялись миллионы. Согласно официальным статистическим данным, более трёх миллионов крестьян в целом по стране переехали в Сибирь и на Дальний Восток. Понятно, что было и обратное движение - часть крестьян возвращалась, не сумев обустроиться на новых местах. Но это неизбежно, когда такие массы людей сдвигаются с привычного места жительства.

- Когда страна увидела первые результаты этой реформы?

Уже через два-три года после её начала. Сибирь очень быстро стала одним из центров маслоделия и производства молочной продукции. Многие крестьяне объединялись в артели - такая форма кооперации. Их общие земли можно было использовать под пастбища и заниматься животноводством. Благодаря налаженному переселенцами производству, в Сибири произошёл всплеск маслоделия: маслом завалили не только всю Россию, но и стали поставлять его на экспорт. Также из Сибири в центральную Россию везли хлеб. Рост сельскохозяйственной продукции происходил, в том числе, за счёт расширения посевных площадей.

- Наверное, на успешное развитие производства в этих регионах оказывало влияния и то, что там не было крепостного права?

Крепостного права Сибирь никогда не знала. Можно сказать, что там была своего рода вольница. Там не было помещичьего землевладения. Поэтому там было много казённых - государственных - земель, которые не обрабатывались. Надо отметить, что правительство Столыпина пропагандировало создание единоличных хозяйств - аналог современных фермеров.

Ещё интересный момент: часть крестьян переселялись на Дальний Восток не для того, чтобы обзавестись землёй, а чтобы устроиться на работу. В начале 20-го века Приморский край становится центром развития промышленного производства. Поэтому там был спрос на рабочую силу.

"Столыпинский вагон"

- Переселение таких огромных масс людей - что это дало стране в целом и тем регионам в частности?

Прежде всего, это развитие социальной инфраструктуры. Есть опубликованные отчёты Переселенческого управления 1910 - 1914 годов, где представлены фотографии, иллюстрации, схемы посёлков. Здесь есть целые сюжеты, посвящённые врачебно-медицинской помощи, которая оказывалась переселенцам, строительству больниц, школ, церквей и т.п. То есть приход такого количества людей естественным образом стимулировал строительство и обустройство в регионе. Произошёл рост численности городов. Например, в 1911 году был опубликован список населённых пунктов Томской губернии. И если сравнить его с аналогичным списком 1899 года, то можно увидеть, как много появилось новых поселений. То есть мы видим взрывной рост городской конгломерации.

Такая крупная миграция, пожалуй, была первой в России. До этого ещё в крепостную эпоху крестьяне бежали в Сибирь, кто-то переселялся добровольно, но всё это было в несопоставимых масштабах.

- Их каких российских регионов шёл наибольший поток переселенцев?

Это в основном юго-западные и западные губернии, то есть, современные Украина и Белоруссия - Волынская, Гродненская, Харьковская, Киевская, Екатеринославская губернии. Здесь было крупное помещичье землевладение, обратной стороной которого являлся низкий уровень собственной земли у крестьян. К ним также примыкали поволжские губернии - Самарская, Саратовская и губернии центрально-земледельческого района страны - Тульская, Орловская. Именно на эти регионы приходился значительный миграционный поток в Сибирь и на Дальний Восток.

- Можно сказать, что переселенческая реформа оказалась полезной для страны?

Этот шаг оказался правильным, поскольку работал на долгую перспективу развития страны. С нашими огромными просторами очень важно, чтобы эти территории были заселёнными. Причём после трагической гибели Столыпина в сентябре 1911 г. - в результате убийства, переселенческая реформа не прекратилась. Её остановили Первая мировая война, начавшаяся в 1914 г., и революционные потрясения 1917 года.

19 век – это время, когда хозяйство и быт народов Европы менялись до неузнаваемости. Росли города, совершались научные открытия, все больше людей получали образование в школах. Изменилось и государственное устройство некоторых стран. Российская империя же оставалась страной, где еще существовало крепостное право, царская безграничная власть. Только со второй половины 19 века в стране ощущаются перемены. Российские крестьяне получили свободу, начались реформы в армии, в управлении, в суде. Сибирский край оставался далекой малоосвоенной территорией.

Только в 19 веке устанавливаются четкие границы, система управления в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке

Еще не все коренные сибирские народы были приведены под «высокую государеву руку». Чукчи, коряки, ительмены в большинстве своем пока не признавали царскую власть, ясак платили только по собственному желанию и то в обмен на подарки. Но государство определило их положение как инородцев- подданных его Величества.

С историей Сибири 19 века тесно связана деятельность Российско – Американской кампании, Компания сыграла огромную роль в формировании капиталов сибирских купцов. Вкладывая деньги в организацию пушного промысла на островах Тихого океана, купцы обменивали пушнину на китайский чай, который отправляли на продажу в Сибирь, Центральную Россию, Западную Европу. Освоение Аляски проходило очень тяжело и её пришлось уступить США в 1867 году за 7,2 млн. долларов золотом. Самая восточная часть страны ограничилась Тихим океаном.

Отдельная история связана с захватом реки Амур. Во второй половине 1840х годов в Приамурье были отправлены две исследовательские экспедиции. Инициативу по решение амурского вопроса взял в свои руки генерал – губернатор Восточной Сибири Николай Николаевич Муравьев. В своем донесении императору НиколаюI он указывал, что «Сибирью владеет тот, у кого в руках левый берег и устье Амура». Действия по захвату Амура начались в 1854 году, когда под личным командованием Муравьева в устье реки были переброшены батальон солдат и сотня забайкальских казаков. Часть прибывших войск немедленно отправились на Камчатку, где атаке англо – французской эскадры подвергся порт Петропавловский. Защитники порта в ожесточенном бою смогли опрокинуть вражеский десант в море и артиллерийским огнем отогнать вражескую эскадру. Россия закрепилась в низовьях Амура. С этого момента Россия столкнулась с интересами Китая, и Муравьев получил официальные полномочия на ведение переговоров с китайской стороной по поводу заключения нового договора о границах. Китай и Россия не были заинтересованы в проникновении на амурскую землю какого – либо третьего государства, поэтому подписали договор, согласно, которому левый берег Амура отходил России, а территории к востоку от реки Уссури признавались совместными владениями. В 1860 году эти земли признаются владениями России. Граница определялась на «вечные времена нерушимо». Главная заслуга в присоединении земель Северного Приамурья и Приморья принадлежит Н.Н.Муравьеву, удостоенному за свою деятельность титула графа Амурского.

К моменту заключения договоров с Китаем Приамурье и Приморье были заселены слабо, все коренное население не превышало 13 тысяч человек. Поэтому первейшей задачей правительства стало строительство опорных пунктов, привлечение в край русского населения и военных подразделений. В 1850 г. был основан Николаевск – на Амуре, в 1858 г. – Благовещенск и Хабаровск, в 1860 г. – Владивосток (с 1872 г. главная военно – морская база России на Тихом океане).

Первыми переселенцами на Дальнем Востоке стали забайкальские казаки, а в конце 19 века началось массовое переселение казаков из европейской части страны: донских, оренбургских, кубанских, терских, уральских. Первые крестьяне прибыли на Амур в 1859 г. в количестве 110 человек. Добираться приходилось по два – три года, часто останавливаясь в пути из-за болезней, непогоды, распутицы, в поисках заработка. А в 1880 г. рейсом парохода «Москва» было открыто морское сообщение между Одессой и Владивостоком.

Заселение края успешно продолжалось со строительством Транссибирской железнодорожной магистрали. Морские и железнодорожные перевозки позволили сократить время пребывания в пути до двух-трех месяцев, но участь переселенцев была по- прежнему полна лишений: большая скученность на судах и в вагонах, скудное и некачественное питание, болезни. В результате очень многие не добирались до места.

Общие результаты переселенческого движения на Дальний Восток таковы:

С 1861 по 1901 г. – 116616 человек, из них 81,8% крестьяне, 9% казаков, 9,2% неземледельческое население. К 1897 г. в Приморской области числилось 222856 человек, в Амурской области 120 880 человек.