Сегодня многие воспринимают его как поэта, писавшего стихи о природе, красивые и легкие.

"Люблю грозу в начале мая,
когда весенний первый гром,
Как бы резвяся и играя,
Грохочет в небе голубом."

А вот современники Федора Ивановича Тютчева знали его в основном как талантливого дипломата , публициста и остроумного человека, чьи остроты-афоризмы передавались из уст в уста.

Например: "Всякие попытки к политическим выступлениям в России равносильны стараниям высекать огонь из куска мыла".

В феврале 1822 года восемнадцатилетний Федор Тютчев был зачислен на службу в Государственную коллегию иностранных дел в чине губернского секретаря. Приглядевшись к нему, Александр Иванович Остерман-Толстой рекомендовал его на должность сверхштатного чиновника русского посольства в Баварии и, поскольку сам собирался за границу, решил отвезти Федора в Мюнхен в своей карете.

Федор Тютчев прибыл в Германию в конце июня 1822 года и прожил здесь в общей сложности около двух десятилетий. В Баварии он знакомится со многими деятелями германской культуры того времени, прежде всего с Фридрихом Шиллером и Генрихом Гейне.

В 1838 году в составе русской дипломатической миссии Федор Иванович выезжает в Турин.

Позднее в письме Вяземскому Тютчев отметит: "Очень большое неудобство нашего положения заключается в том, что мы принуждены называть Европой то, что никогда не должно бы иметь другого имени, кроме своего собственного: Цивилизация. Вот в чем кроется для нас источник бесконечных заблуждений и неизбежных недоразумений. Вот что искажает наши понятия... Впрочем, я более и более убеждаюсь, что все, что могло сделать и могло дать нам мирное подражание Европе, - все это мы уже получили. Правда, это очень немного".

К 1829 году Тютчев сложился как дипломат и попытался осуществить собственный дипломатический проект. В тот год Греция получила автономию, что привело к обострению борьбы между Россией и Англией за влияние на нее. Позднее Тютчев напишет:

Давно на почве европейской,
Где ложь так пышно разрослась,
Давно наукой фарисейской
Двойная правда создалась.

Поскольку в только еще возникающем греческом государстве происходили постоянные столкновения самых разных сил, было решено пригласить короля из "нейтральной" страны. На эту роль избрали Оттона - совсем юного сына баварского короля.

Одним из идеологов такого пути восстановления греческой государственности был ректор Мюнхенского университета Фридрих Тирш. Тютчев и Тирш совместно разрабатывали план, по которому новое королевство должно было находиться под покровительством России, которая сделала гораздо больше, чем кто-либо, для освобождения Греции.

Однако политика, проводимая министром иностранных дел Нессельроде, привела к тому, что Оттон стал, по сути дела, английской марионеткой. В мае 1850 г Тютчев писал:

Нет, карлик мой! трус беспримерный!
Ты, как ни жмися, как ни трусь,
Своей душою маловерной
Не соблазнишь Святую Русь...

А еще спустя десять лет Федор Иванович с горечью заметит: "Смотрите, с какой безрассудной поспешностью мы хлопочем о примирении держав, которые могут прийти к соглашению лишь для того, чтобы обратиться против нас. А почему такая оплошность? Потому, что до сих пор мы не научились различать наше "я" от нашего "не я".

Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.

Долгое время дипломатическая карьера Тютчева складывалась не вполне удачно. 30 июня 1841 года он под предлогом длительного "неприбытия из отпуска" был уволен из министерства иностранных дел и лишен звания камергера. Предлог был чисто формальным, подлинной же причиной стало расхождение Тютчева во взглядах на европейскую политику с руководством министерства, считает доктор исторических наук Виктория Хевролина.

Федор Иванович напишет об этом позднее: "Великие кризисы, великие кары наступают обычно не тогда, когда беззаконие доведено до предела, когда оно царствует и управляет во всеоружии силы и бесстыдства. Нет, взрыв разражается по большей части при первой робкой попытке возврата к добру, при первом искреннем, быть может, но неуверенном и несмелом поползновении к необходимому исправлению".

После своего увольнения от должности старшего секретаря русской миссии в Турине Тютчев еще в течение нескольких лет продолжал оставаться в Мюнхене.

В конце сентября 1844 года, прожив за границей около 22 лет, Тютчев с женой и двумя детьми от второго брака переехал из Мюнхена в Петербург, а через полгода его снова зачислили в ведомство министерства иностранных дел; тогда же было возвращено поэту и звание камергера, напоминает Виктория Хевролина.

Он сумел стать ближайшим сподвижником и главным советником министра иностранных дел России Горчакова. С самого начала вступления Горчакова в эту должность в 1856 году он пригласил к себе Тютчева. Многие историки считают, что основные дипломатические решения, которые принимал Горчаков, в той или иной степени подсказаны Тютчевым.

В том числе знаменитая дипломатическая победа после поражения России в Крымской войне в 1856 году. Тогда, согласно Парижскому мирному договору, Россия была сильно урезана в правах в Крыму, а Горчакову удалось восстановить статус-кво, и с этим он вошел в историю, отмечает доктор исторических наук Виктория Хевролина.

Много лет проживший в Западной Европе Тютчев, разумеется, не мог не размышлять о судьбах России и ее отношениях с Западом. Написал об этом несколько статей, работал над трактатом "Россия и Запад". Он высоко ценил успехи западной цивилизации, но не считал, что Россия может идти по этому пути. Выдвигая идею о нравственном смысле истории, нравственности власти, критиковал западный индивидуализм. Советский поэт Яков Хелемский напишет о Тютчеве:

А в жизни были Мюнхен и Париж,
Почтенный Шеллинг, незабвенный Гейне.
Но все влекло в Умысличи и Вщиж,
Десна всегда мерещилась на Рейне.

Коллега по дипломатической службе князь Иван Гагарин писал: "Богатство, почести и самая слава имели мало привлекательности для него. Самым большим, самым глубоким наслаждением для него было присутствовать на зрелище, которое развертывается в мире, с неослабевающим любопытством следить за всеми его изменениями".

Сам же Тютчев в письме Вяземскому заметил: "Есть, я знаю, между нами люди, которые говорят, что в нас нет ничего, что стоило бы познавать, но в таком случае единственное, что следовало бы предпринять, это перестать существовать, а между тем, я думаю, никто не придерживается такого мнения..."

Из книги В.В. Похлебкина „Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах. Выпуск 1”.

Конечно, в русской «поэтической табели о рангах» Федор Тютчев не может претендовать на титул «солнце русской поэзии», но с утверждением, что он является величайшим русским поэтом – спорить бессмысленно. А каково отношение к нему немецких читателей? Вообще, они слышали о таком имени? Он ведь прожил на родине Гёте и Шиллера несколько десятилетий.

У простого немца на слуху, как мне показалось, всего два русских имени: Толстой и Достоевский. И всё! Что касается славистов, то они досконально изучили в русской литературе всё, что только можно, и некуда ступить для диссертации – всё «схвачено». А вот Тютчеву Германия (это тоже большая отдельная тема) много дала: он одно время приятельствовал с Генрихом Гейне, увлекался лекциями Шеллинга. Пушкин уловил влияние Шеллинга на творчество Тютчева, и дал стихам общее название «Стихотворения, присланные из Германии», разумеется, не только из соображений географии. В Германии (кроме нечаянно сожжённой тетради со стихами) Тютчевым создано 128 стихотворений, поэтических шедевров. Теперь уже трудно представить, что именно те стихотворения, которые признаны вершинами русской пейзажной лирики, некогда любимцы школьных хрестоматий, такие как «Весенняя гроза» («Люблю грозу в начале мая»), «Весенние воды» («Ещё в полях белеет снег…»), «Зима недаром злится…» были написаны под впечатлением южнонемецких ландшафтов. Известный долгое время как «певец русской природы», поэт в Германии написал «Осенний вечер» («Есть в светлости осенних вечеров…»), «О чём ты воешь, ветр ночной?» и «Утро в горах» («Лазурь небесная смеётся…»). В Мюнхене были написаны знаменитые философские стихотворения «Silentium» и «Тени сизые смесились…», над которыми плакал Лев Толстой.

Известно, что Тютчев, проживший 20 лет в Европе, отличался особенным, весьма своеобразным славянофильством, будучи при этом мало религиозным человеком (в контексте своего времени). Европа, Россия, нерелигиозность – как это всё сочетается в этом необыкновенном человеке и что бы Вы могли об этом рассказать?

Тютчев в Английском клубе спорил с Чаадаевым до хрипоты, так что однажды швейцар прибежал их разнимать, решив, что подрались господа.

Славянофильство Тютчева, просветившегося знанием у источника света, от самой Европы, казалось Петру Яковлевичу Чаадаеву (известному западнику) аберрацией ума. Тютчев доказывал оппоненту, что Россия – особый мир, с высшим политическим и духовным призванием, с особым долготерпением. Долготерпению он в 1855 году посвятил знаменитые стихи: «Эти бедные селенья, / Эта скудная природа – / Край родной долготерпенья, / Край ты русского народа!».

Позднее у Достоевского в «Дневнике писателя», мы найдем, с одной стороны, ту же проповедь смирения внутри общества, а с другой – проповедь государственности на международной арене. В особенности начиная с сороковых годов, Тютчевым овладела идея объединения западных и южных славян (включая по вере Грецию) под эгидой России с образованием Греко-славянской империи, границы которой он определил фантастическим образом: «От Невы до Черногорья, от Карпатов за Урал». Перед Россией неизбежно должен был преклониться Запад, «гордый взор иноплеменный».

Дальше – лучше. Тютчев в своих «панславистских» стихах в буквальном смысле переходит все границы. В самом деле, какую широту, щедрость, размах, и, в то же время, завоевательный пафос наблюдаем мы в его стихотворении «Русская география»:

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Евфрат, от Ганга до Дуная…

Тремя столицами такой державы названы: «Москва и град Петров, и Константинов град». Град Петров – это Рим, религиозный центр православия, «законной империи Востока». Тютчев, человек большого стиля и размаха, выстроил такую утопию, до которой не додумался ни один панславист, ибо в основе его построений лежит идея translatio imperii – одна из главных идей средневековой историософии, возводимая к видениям пророка Даниила, данной в труде Августина «О граде Божьем». «Империя не умирает… Она только переходила из рук в руки» – писал Тютчев в трактате «Россия и Запад».

А мне, в связи с имперскими иллюзиями Тютчева, вспоминается королевский астролог Елизаветы английской Джон Ди, загадочный современник Нострадамуса. Джон Ди (помимо многих научных достижений) ввёл в употребление термин «Британская империя» и разработал концепцию особых прав Англии на завоевание мира и доминирования в нём. Согласно Ди, империя – это Англия и её колонии. Он полагал, что у Англии особые права со времён сотворения мира (то есть, когда Англии не было), и сопоставлял Англию с идеалом «мистического универсального града». Сравним с высказыванием Тютчева: «Вселенская Монархия – это Империя. А империя существовала вечно. Она только переходила из рук в руки». Выходит, именно Джон Ди воспитал в англичанах чувство особого превосходства над остальным человечеством, имперское чувство «гражданина мира». Таким образом, перефразируя Тютчева, получаем:

Умом британцев не понять,
И футом общим не измерить,
У них особенная стать:
В британцев можно только верить.

Джон Ди выполнял иногда тайные поручения Елизаветы, и свои послания королеве подписывал шифром «007», подобно будущему Джеймсу Бонду.

Как Вы считаете, актуальна ли сейчас, в постиндустриальную и постмодернистскую эпоху, когда серьезное, искреннее слово вызывает у толпы в лучшем случае насмешку, а в худшем – безразличие, тонкая лирика Тютчева? Нынче читатель вполне готов, встретив в тексте выражение «Я люблю Вас», узнать, что герой говорит о своей пассии с позиции кулинара… Где в таком дезориентированном мире место Федора Ивановича Тютчева?

На Ваш вопрос ответил Афанасий Фет, который, кстати, как и Тютчев, прослыл не только умницей, но и остроумцем и в остроумии уступал разве что Тютчеву (уступал ли? Лев Толстой обожал обоих не только как поэтов, но и как блестящих собеседников). Так вот, Фет написал на книжке стихотворений Тютчева, вышедшей в 51 году:

Вот наш патент на благородство,
Его вручает нам поэт;
Здесь духа мощного господство,
Здесь утонченной жизни цвет.

В сыртах не встретишь Геликона,
На льдинах лавр не расцветет
У чукчей нет Анакреона,
К зырянам Тютчев не придет.

Но муза, правду соблюдая,
Глядит: а на весах у ней
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.

Я надеюсь, что зыряне (кто такие?) и чукчи не будут оскорблены стихами Фета. Тютчев, о котором мы с Вами сейчас говорим, и есть наш патент на благородство. А что касается дезориентированного мира, то, да, на льдинах лавр не расцветет. Тютчев – сложный поэт. Его отношение к земному существованию как к некоему спектаклю (провидение действует, «как великий артист») восходит к философии Гераклита и Платона. Он трансформирует эту философию (и философию немецких романтиков) в образ тотального лицедейства. Темы многих его стихотворных произведений – о бренности земного бытия, о тайне вечности, об отстранённости наблюдателя «весёлых зрелищ», временно посетившего «сей мир» и пожелавшего оттолкнуть наконец от себя «всё пошлое и ложное», остановить мгновение: О время, погоди! Нет нужды определять, какому времени Тютчев больше подходит, ибо как сказал другой поэт спустя столетие, «что ни век, то век железный, но дымится сад чудесный».

Некие важные для России (а, возможно, и для Большой истории) события политического характера стали фактом биографии Тютчева, в частности Крымская война. Мне известно, что Вы много занимались Тютчевым и даже написали большой очерк о нём в рамках какой-то неизданной Вами книги. И что интересовались «тайными» делами Тютчева. Правда ли, что канцлер Александр Горчаков не без участия Тютчева вернул Родине проигранный в Русско-турецкой войне Крым?

Книга, в которой я большое внимание уделила «берлинскому» Тютчеву, и самом деле осталась неизданной в одном из разорившихся издательств, каковых сейчас немало.

Что до Крымской войны, то Тютчев с отчаянием большого личного горя пережил драматические события Крымской войны 1853 – 55 года.

Его постигли разочарования, поскольку военные действия разворачивались бездарно и неумело. Он написал Эрнестине Фёдоровне, что не может отделаться от ощущения человека, запертого в карете, которая «катится» по наклонной плоскости» и вдруг замечающего, что «на козлах нет кучера». Его беспокоило равнодушие большого света к судьбоносной войне: «Бьюсь об заклад, что если произойдёт конец света, то найдутся люди, которые этого не заметят».

Между тем, чиновник по особым поручениям в 53 году был отослан в Берлин и Париж с тем, чтобы по-прежнему влиять на западную прессу.

Рональд Лэйн исследовал дипломатические письма и донесения, касающиеся Тютчева, опубликовал их в статье «Заграничная поездка Тютчева в 1853 году». Статья могла бы послужить основой для политического триллера, причём высокого класса. Там дана изумительная переписка дипломатов с разговорами о Тютчеве. Так, например, французский посол в Петербурге маркиз де Кастельбажак в депеше министру иностранных дел Франции Тувенелю сообщил, что русское правительство послало в Берлин и Париж «незадачливого дипломата», «литератора и педанта» Тютчева с поручением поработать с западными журналистами. Дипломат советует: «Как ни ничтожна опасность, которую может представлять для нас этот пустой мечтатель, прикажите всё же взять г-на Тютчева под наблюдение». Тувенель ответил Кастельбажаку:

«Я взял на заметку г-на Тютчева, о котором мне сообщил также г-н Мустье из Берлина, и завтра же обращу на него внимание полиции». То есть за Тютчевым шпионили! Правда, Кастельбажак вдруг решил смягчить своё донесение и послал Тувенелю ещё письмо: «Вы правильно поступили, поручив полиции наблюдать за г-ном Тютчевым. Однако этот человек ни в коей мере не враждебен ни собственно Франции, ни западным идеям вообще. В этом отношении он совсем не похож на русского ».

Согласно донесениям, Россия купила берлинскую газету «Kreuzzeitung», она стала «органом пророссийской и антифранцузской партии», в ней объявились прорусские статьи именно тогда, когда Тютчев находился в Берлине. Вот Вам и «двойное бытие» нашего поэта. Однако же любопытно наблюдать, как «хитроумные» дипломаты силятся рассуждать о Тютчеве, суетятся, учуяв (звериным чутьём) его неординарность. Но учуяв эту неординарность, переходят на пренебрежительный тон, дабы прикрыть своё непонимание агента, столь не похожего на агента. И агента ли, в самом деле?

Между тем, война приближалась к своему трагическому концу. Когда произошло падение Севастополя, родные, опасаясь за здоровье Тютчева, не решались ему об этом сообщить. Наконец, всё же пришлось сказать Тютчеву правду, которую он предугадал и две недели тому назад написал: «Уж не кровь ли ворон чует Севастопольских вестей?»

«Из его глаз тихо катились крупные слёзы», – вспоминала Анна Фёдоровна.

Оскорблённый до глубины души бездарным и трусливым поведением Николая I, на которого возлагал когда-то надежды, он обрушил на него возмущённые стихи, в которых вынес ему приговор и подвёл черту «тридцатилетнему режиму глупости, развращённости и злоупотреблений»:

Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые, –
Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.

В письме к Эрнестине Фёдоровне поэт назвал Николая I «неудавшимся императором Востока». Больше всего Тютчева возмутила поддержка Запада, и в частности Англии и Франции, – Турции, а также поддержка западной печати, «которая так лживо и бешено протуречила» и героическую защиту Севастополя сравнивала со свирепым животным: «оно так свирепо, что, когда на него нападают, оно защищается» (?!).

В самый разгар осады Севастополя, 19 февраля 1855 года, умер император Николай Павлович, согласно официальной версии, от простуды. В тяжелейших условиях неизбежного поражения воцарился его сын – Александр II.

В 1870 году, через четырнадцать лет после «войны прохвостов и кретинов», по определению Тютчева, канцлер Александр Горчаков добился возвращения Чёрного моря, и Горчаков во многом действовал под влиянием и даже под нажимом Тютчева, который встречался с канцлером еженедельно для деловых разговоров. Пигарёв считал своего прадеда причастным к политической «кухне» Горчакова и что именно ему принадлежала заслуга возвращения Чёрного моря. Полагают ещё, что поэт состоял «серым кардиналом» при канцлере, писал за него политические статьи и постоянно принуждал, подталкивал к действию, считая его недостаточно поворотливым в мыслях и поступках. Итак, в 1870 году Горчаков обнародовал декларацию о расторжении 14-й статьи Парижского мирного договора 1856 года, ограничившего права России на Чёрном море. Тютчев посвятил Горчакову восторженные стихи. И не только посвятил, но записал их собственной рукой в письме к Горчакову:

Да, вы сдержали Ваше слово:
Не двинув пушки, ни рубля,
В свои права вступает снова
Родная русская земля.

И нам завещанное море
Опять свободною волной,
О кратком позабыв позоре,
Лобзает берег свой родной.

Это было первое (и, пожалуй, последнее) преднамеренно написанное посвящение с целью вручения высокопоставленному лицу! Однако не забудем, что канцлер был приятелем Тютчева, так что в таком контексте подношение «на случай» превращается в посвящение, о котором многие из нас мечтают.

Стихотворение отмечено датой: «19 октября» – пушкинским днём Лицея, который свято чтил последний лицеист Горчаков, переживший всех до единого своих товарищей. (Кому ж из нас последний день Лицея торжествовать придётся одному?). Возможно, дата, поставленная Тютчевым, – случайное совпадение, а может, Тютчев отметил для себя тот факт, что Пушкин каждый год посвящал лицейской дате стихи, но давно уже не посвящал, поскольку давно, сорок три года, уже не было его в живых? Быть может, и пожелал – вместо Пушкина – сделать Горчакову ещё и лицейский подарок, подписав: «19 октября»? Впрочем, это всё мои предположения (напомню: Тютчеву принадлежат знаменитые строки на смерть Пушкина: «Тебя ж, как первую любовь России сердце не забудет!»)

Ах, это Черное море! И это столь тяжко доставшее море, стоившее горьких слёз – в буквальном смысле – так запросто, бездумно отдано спустя столетие тем, кто Крыма и не просил. Но что самое удивительное, никто не замышляет его возвращения, никому нет дела до тютчевских слёз. Но быть может, я дилетантски рассуждаю о большой политике (тем более что не видела документов, подписанных Хрущёвым, а в Крыму тем временем бродят слухи, что ничего не подписано), не зная всех подводных течений? Однако же не исключено, что некоторые дела России по большому счёту по-прежнему волнуют только Тютчева. А и в самом деле, если не Тютчев, то кто же тогда? В 1872 году, будучи больным человеком, он сказал: «…я всё-таки, по своему неисправимому легкомыслию, по-прежнему не могу не интересоваться всем, что происходит в мире, словно мне не предстоит вскоре его покинуть».

В стихотворении Тютчева «Цицерон» речь идёт о человеке, который лишь на первый взгляд – как судно под парусом, целиком зависящее от ветра. Но если наступит штиль, то, искусно используя определенные комбинации воздушных течений, можно плыть дальше. Собственно говоря, в начале стихотворения Цицерон ещё не до конца осознаёт, что он истинный избранник судьбы, на том лишь основании, что ему довелось посетить сей мир. Ему кажется, что он опоздал, что ключевые моменты истории уже позади, и он прощается с «закатом звезды» римской славы: «Я поздно встал – и на дороге / Застигнут ночью Рима был!» Тютчев перефразировал слова Цицерона: «… мне горько, что на дорогу жизни вышел я слишком поздно и что ночь республики наступила прежде, чем я успел завершить свой путь». Однако уже во второй строфе стихотворения он произносит настоящий гимн «неприкрашенному факту существования» человека в этом мире:

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали все благие
Как собеседника на пир.
Он их высоких зрелищ зритель,
Он в их совет допущен был –
И заживо, как небожитель,
Из чаши их бессмертье пил!

Фёдор Иванович Тютчев умер в Царском Селе 15 июля 1873 года и похоронен на Новодевичьем кладбище в Петербурге на Московском проспекте позади здания бывшего Новодевичьего монастыря. Причиной смерти был удар (инсульт). Ещё в декабре 1872 году он утратил свободу движения левой рукой и ощутил резкое ухудшение зрения, его одолевали мучительные головные боли. После второго удара 11 мая он долго не приходил в сознание и, казалось, умер. Однако он всё же пришёл в себя и еле слышным голосом спросил: «Какие свежие политические новости?».

Тютчев: поэт, дипломат, философ

Очередной том серии «Русский путь» посвящён выдающемуся русскому поэту, философу, дипломату, и патриоту России Ф.И. Тютчеву. Главная ценность данного издания в том, что здесь, впервые сделана, попытка систематизировать всю критическую литературу о поэте

Вышедший в серии «Русский путь» очередной том, посвящённый выдающемуся русскому поэту, политическому философу, дипломату, гражданину и патриоту России Ф.И. Тютчеву (1803-1873), во многом завершает панораму многочисленных изданий, посвящённых 200-летию со дня его рождения, среди которых можно выделить полное академическое собрание сочинений в 6-ти томах, а также «Стихотворения» («Прогресс-Плеяда, 2004), вышедшие накануне 200-летия Ф.И. Тютчева. Данное же издание позволяет полнее понять значение этого русского поэта как для отечественной, так и для мировой культуры.

Главная ценность данного издания заключается в том, что здесь впервые сделана попытка систематизировать всю критическую литературу о поэте, представить идеи Тютчева наиболее полно: как поэта-романтика, философа, публициста, дипломата, общественного деятеля. Этой теме посвящена большая часть представленных в издании работ. Некоторые тексты, такие как статья И.С. Аксакова «Ф.И. Тютчев и его статья «Римский вопрос и папство» и некоторые другие, прежде малодоступные для исследователей, представлены впервые. В работах И.С. Аксакова «Ф.И. Тютчев и его статья «Римский вопрос и папство», Л.И. Львова, Г.В. Флоровского, Д.И. Чижевского, Л.П. Гроссмана, В.В. Вейдле, Б.К. Зайцева, Б.А. Филлиппова, М. Рославлева, Б.Н. Тарасова раскрывается образ Тютчева, не только как поэта, но и оригинального философа, дипломата, публициста и общественного деятеля.

В сборнике представлена максимально полная библиография, позволяющая исследователю Ф.И. Тютчева в полной мере изучить его наследие и полнее представить его в культурной и общественной жизни России XIX века.

Во вступительной статье уделено большое внимание теме «Тютчев, романтизм, политика, эстетика истории». Автор вступительной статьи К.Г. Исупов справедливо отмечает: «Романтизм создаёт трагическую по основным параметрам философию и эстетику истории. В её основе лежат три постулата: 1) история есть часть природы (…); 2) история - вполне эмпирический, но провиденциальный по замыслу спектакль, Божественная мистерия («история - это ставшая явной мистерия Божественного царства»); 3) история есть искусство («историческое есть… некоторый вид символического»» (мысли немецкого философа-романтика Ф.В. Шеллинга, последователем, особенно в юности, был Ф.И. Тютчев).

Личность в мире Тютчева призвана к полному воплощению идеи метафизического единства космоса и истории. История, для русского поэта, есть самопознание природы, вносящее в жизнь космоса событийность и телеологию. В мире истории и в космосе Тютчевым найдены общие черты: и тот и другой подвержены катастрофам, оба зрелищны, там и там царит зло во всём блеске некротической агрессии.

Мифологема «история как театр символов» у Тютчева глубже, чем у Шеллинга. В самой истории, справедливо полагает русский поэт, ещё не было ситуации, когда замысел мирового спектакля нашёл бы себе адекватного исполнителя. Претенденты на эту роль - императоры Рима, Карл Великий, Наполеон, Николай I - критики Тютчева не выдерживают. Причина этого — несоответствие режиссуры исполнению онтологического порядка: в мире царит ложь. «Ложь, злая ложь растлила все умы, \И целый мир стал воплощённой ложью». У Фёдора Ивановича антитезы правды и кривды, мудрости и хитрости левой стороной связаны с Россией, а правой - с Западом. С его точки зрения, мир Запада избирает авантюризм как тип поведения и вырабатывает ложные («хитрые») формы государственности: «Не знаешь, что лестней для хитрости людской: \Иль вавилонский столп немецкого единства, \ Или французского бесчинства \ Республиканский хитрый строй».

В целом, политические идеи Тютчева являются во многом уникальными и для русской мысли XIX века. Он далёк как от почвенного катастрофизма первого «Философического письма» П.Я. Чаадаева, так и от открытого русофильства братьев Аксаковых и Киреевских и М.П. Погодина. В тютчевской философии истории, как справедливо считает автор вступительной статьи, совмещены две с трудом сочетающиеся между собой, идеи: 1) прошлое Запада отягощено историческими ошибками, а прошлое России - исторической виной; 2) потрясения, какие переживает тютчевская современность, создают ситуацию исторического катарсиса, в котором Россия и Запад на новых высотах самопознания способны войти в непротиворечивое единство.

Здесь необходимо уточнить, что многие произведения Тютчева насыщены контрастными контекстами таких понятий, как Россия, Европа, Запад, Восток, Север, Юг и т.д. Геополитическое наполнение этих слов, как и семантика имён мировых городов, имеют у Тютчева минимум две стороны: Петербург может им мыслиться как «Восток» относительно Западной Европы, но как «Европа» относительно Константинополя; Рим в прямом и переносном смысле будет «Востоком» для Парижа (точно как у Н.В. Гоголя в очерке «Рим» (1842)), но «Западом» для Москвы; в смысловую орбиту «Москвы» войдут и имена славянских столиц; Русь и Польша оказались ближе к «Киеву и Царьграду», чем к Москве и Петербургу.

С этой точки зрения, Тютчев не без иронии относился к яростному спору сторонников петербуржцев и москвичей и не столь резко противопоставлял две русские столицы, как это делали славянофилы, Н.М. Языков.

С одной стороны, он был неутомимым пропагандистом славянского единства, автором популярных «при дворе двух императоров» монархических прожектов решения восточного вопроса, с другой - человеком западной культуры, имевшим двух жён немецких аристократических фамилий. С одной стороны - защитник от цензурных гонений своего тестя и славянофила И.С. Аксакова, а с другой: «Куда сомнителен мне твой, \ Святая Русь, прогресс житейский». С одной стороны - глубоко православный публицист, а с другой пишет следующие строки: «Я лютеран люблю богослуженье». С одной стороны - западноевропеец по духу и времени, с другой - обличитель папства.

Кроме этого, равно любя Москву, Мюнхен, Петербург, Венецию, он любил и Киев, считая этот город «родником истории», где он как полагает, находится «арена» предопределённой России «великой будущности», (что полностью подтверждает политика США по созданию враждебного форпоста (Украины), направленной против России). В сущности, происходит довольно странная аберрация: Тютчев пытается увидеть в Западе Россию и наоборот.

Таким образом, план истории, при всей его провиденциальной непрозрачности, опирается у Фёдора Ивановича на Добро. Но, пресуществляясь в поступки людей, оно роковым для них образом обращается во зло. В одном месте он пишет следующее: «В истории человеческих обществ существует роковой закон…Великие кризисы, великие кары обычно наступают не тогда, когда беззаконие доведено до предела, когда оно царствует, управляет во всеоружии зла и бесстыдства. Нет, взрыв разражается по большей части при первой попытке возврата к добру, при первом искреннем…поползновении к необходимому исправлению. Тогда-то Людовики шестнадцатые расплачиваются за Людовиков пятнадцатых и Людовиков четырнадцатых» (если перейти к русской истории, то за «европеизацию» Петра I ответил Николай II).

Вся мировая история у Тютчева осознаётся в романтических категориях Рока, мести, проклятия, греха, вины, искупления и спасения, т.е. характерных для христианского миропонимания. Особенно интересно в этом плане отношение Тютчева к папству и конкретно к Папе. Всю энергию публициста обрушил Тютчев на провозглашённый Ватиканским собором 18 июля 1870 года догмат о непогрешимости Папы. В стихах и в прозе у Тютчева римская тема окрашивается в тон обличения. Из Рима, спящего в историческом самозабвении, столица Италии превращается в источник всеевропейской греховности, в «юродствующий Рим», торжествующий своё неправое самостоянье в «непогрешимости греховной». «Новый богочеловек» приобретает у Тютчева, любящего неожиданные сравнения, варварскую азиатскую кличку: «ватиканский далай-лама». Таким образом, в свете итальянской истории как «вечной борьбы итальянца против варвара» Папа Пий IX оказывается «восточнее» самого «Востока».

Тютчев постоянно ждёт «политического спектакля». Так, скучая в Турине в 1837 году, он скажет, что существование его «лишено всякой занимательности и представляется мне плохим спектаклем». «Провидение, — в другом месте говорит он, — действуя, как великий артист, говорит нам тут один их самых поразительных театральных эффектов».

Собственно говоря, отношение к миру как игре, вещь не новая и свойственна не только Тютчеву (она имеет давнюю философскую традицию начиная с Гераклита и Платона). Тютчев же на основе философии немецких романтиков, трансформирует её в образ тотального лицедейства. Здесь для него сама философия истории становится философией жертвенного выбора между злом меньшим и злом большим. В этом контексте осмыслена Тютчевым судьба России и перспектива славянства.

По Тютчеву, Европа совершает путь от Христа к Антихристу. Его итоги: папа, Бисмарк, Парижская Коммуна. Но когда Тютчев называет Папу «неповинным», Бисмарка - воплощением духа нации, а в феврале 1854 года пишет следующее: «Красный спасёт нас», он как бы перечёркивает все катастрофические контексты своей философии истории и превращает её в авторскую «диалектику истории». На диалектическом противопоставлении исторического процесса строятся такие стихотворения как «14 декабря 1825 г.» (1826) и «Два голоса» (1850). В них как бы утверждается право на историческую инициативу вопреки роковой необратимости хода истории.

Тютчев полагает, что русская история и формы отечественной государственности находятся в трагическом противоречии с формами национально-исторического самопознания. «Первое условие всякого прогресса, — говорил он П.А. Вяземскому, — есть самопознание». Отсюда - следствия разрыва между послепетровским прошлым и настоящим. Так объяснена, например, севастопольская катастрофа: ошибка императора «была лишь роковым последствием совершенно ложного направления, данного задолго до него судьбам России». Ложная идеология порождена ложной властью и мистифицирует жизнь как таковую. В письме к А.Д. Блудовой он писал следующее: «…Власть в России - такая, какою её образовало её собственное прошедшее своим полным разрывом со страной и её историческим прошлым - (…) эта власть не признаёт и не допускает иного права, кроме своего (…) Власть в России на деле безбожна (…)».

Далее, в размышлениях о России как «цивилизации» (её носитель - проевропейская «публика», т.е. не подлинный народ, а подделка под него») противопоставлена не «культура», а настоящая (т.е. народная история): «Тот род цивилизации, которой привили этой несчастной стране, роковым образом привёл к двум последствиям: извращению инстинктов и притуплению или уничтожения рассудка. Это относится лишь к накипи русского общества, которое мнит себя цивилизацией, к публике, — ибо жизнь народная, жизнь историческая ещё не проснулась в массах населения». То же, что в России образованное общество считает культурой, на деле является её энтропийным оборотнем - цивилизацией, причём вторично-подражательной (как у К. Леонтьева). Об этом им было прямо сказано в письме к П.А. Вяземскому: «…Мы вынуждены назвать Европой то, что никогда не должно иметь бы другого имени, кроме своего собственного: Цивилизация — вот что искажает наши понятия. Я всё более и более убеждаюсь, что всё, что могло сделать и могло дать мировое подражание Европе, — это всё мы уже получили. Правда, это очень немного. Это не разбило лёд, а лишь прикрыло её слоем мха, который довольно хорошо имитирует растительность».

Лучше не скажешь. Мы до сих пор находимся в том положении, которое так блистательно описал Тютчев (даже хуже, ибо с каждым годом вырождаемся и разрушаемся).

Данное издание является важным моментом в процессе собрания всего материала о Тютчеве. К сожалению, вышел только первый сборник. Хотелось бы, составителям пожелать издать другой том с дополнительными материалами о Тютчеве и его роли в русской культуре. Надеемся, что данное издание даст необходимый импульс дальнейшей работе по воссозданию более полного научного аппарата о таком прекрасном человеке и гражданине России, каким был Ф.И. Тютчев.

Русский поэт, член-корреспондент петербургской Академии Наук (1857). Духовно напряженная философская поэзия Тютчева передает трагическое ощущение космических противоречий бытия. символический параллелизм в стихах о жизни природы, космические мотивы. Любовная лирика (в т. ч. стихи «Денисьевского цикла»). В публицистических статьях тяготел к панславизму.

Тютчев родился 23 ноября (5 декабря н.с.) в усадьбе Овстуг Орловской губернии в стародворянской среднепоместной семье. Детские годы прошли в Овстуге, юношеские - связаны с Москвой.

Домашним образованием руководил молодой поэт-переводчик С. Раич, познакомивший ученика с творениями поэтов и поощрявший его первые стихотворные опыты. В 12 лет Тютчев уже успешно переводил Горация.

В 1819 поступил на словесное отделение Московского университета и сразу принял живое участие в его литературной жизни. Окончив университет в 1821 со степенью кандидата словесных наук, в начале 1822 Тютчев поступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел. Через несколько месяцев был назначен чиновником при Русской дипломатической миссии в Мюнхене. С этого времени его связь с русской литературной жизнью надолго прерывается.

На чужбине Тютчев провел двадцать два года, из них двадцать - в Мюнхене. Здесь он женился, здесь познакомился с философом Шеллингом и подружился с Г. Гейне, став первым переводчиком его стихов на русский язык.

В 1829 - 1830 в журнале Раича «Галатея» были опубликованы стихотворения Тютчева, свидетельствовавшие о зрелости его поэтического таланта («Летний вечер», «Видение», «Бессонница», «Сны»), но не принесшие известности автору.

Настоящее признание поэзия Тютчева впервые получила в 1836, когда в пушкинском «Современнике» появились его 16 стихотворений.

В 1837 Тютчев был назначен первым секретарем Русской миссии в Турине, где пережил первую тяжелую утрату: умерла жена. В 1839 он вступил в новый брак. Служебный проступок Тютчева (самовольный отъезд в Швейцарию для венчания с Э. Дернберг) положил конец его дипломатической службе. Подал в отставку и поселился в Мюнхене, где провел еще пять лет, не имея никакого официального положения. Настойчиво искал пути возвращения на службу.

В 1844 переехал с семьей в Россию, а через полгода вновь был принят на службу в Министерство иностранных дел.

В 1843 - 1850 выступил с политическими статьями «Россия и Германия», «Россия и Революция», «Папство и римский вопрос», делая вывод о неизбежности столкновения между Россией и Западом и конечного торжества «России будущего», которая представлялась ему «всеславянской» империей.

В 1848 - 1849, захваченный событиями политической жизни, он создал такие прекрасные стихотворения, как «Неохотно и несмело…», «Когда в кругу убийственных забот…», «Русской женщине» и др., но не стремился напечатать их.

Началом поэтической известности Тютчева и толчком к его активному творчеству стала статья Некрасова «Русские второстепенные поэты» в журнале «Современник», в которой говорилось о таланте этого поэта, не замеченного критикой, и публикация 24 стихотворений Тютчева. К поэту пришло настоящее признание.

В 1854 вышел первый сборник стихотворений, в этом же году был напечатан цикл стихов о любви, посвященных Елене Денисьевой. «Беззаконные» в глазах света отношения немолодого поэта с ровесницей его дочери продолжались в течение четырнадцати лет и были очень драматичны (Тютчев был женат).

В 1858 он был назначен председателем Комитета иностранной цензуры, не раз выступая заступником преследуемых изданий.

С 1864 Тютчев несет одну потерю за другой: умирает от чахотки Денисьева, через год - двое их детей, его мать.

В творчестве Тютчева 1860? преобладают политические стихотворения и мелкие. - «на случаи» («Когда дряхлеющие силы…», 1866, «Славянам», 1867, и др.).

Последние годы жизни тоже омрачены тяжелыми утратами: умирают его старший сын, брат, дочь Мария. Жизнь поэта угасает. 15 июля (27 н.с.) 1873 в Царском Селе Тютчев скончался.

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить.

У ней особенная стать:

В Россию можно только верить.

Каков же смысл знаменитого “умом Россию не понять ”? Прежде всего тот, что “ум не есть высшая в нас способность” (Н.В.Гоголь). Чтобы ориентироваться в многослойном русском пространстве-времени, нужна вера, надежда и любовь. Если трактовать веру как “обличение вещей невидимых”, то Россия в некотором отношении не всем видна. Подобно граду Китежу, при приближении чужих для неё духовных энергий Русь уходит на глубину.

Выдающийся русский поэт Федор Иванович Тютчев был также и политическим мыслителем, дипломатом.

Приметы внешней биографии Федора Ивановича Тютчева известны достаточно хорошо. Потомственный аристократ духа и крови, учился в Московском Университете, и с 1822 года посвятил себя служению Отечеству – прежде всего на поприще дипломатии. Более 20 лет в общей сложности провел он в Германии и Италии, где успешно защищал государственные интересы России. Одновременно он представлял свою Родину в высших интеллектуальных кругах Европы, в частности, был лично знаком с Шеллингом и Гейне. В 1836 году первая подборка стихотворений поэта была опубликована в пушкинском “Современнике”, причем сам Пушкин пришел от них в восторг. В 1844 году Тютчев возвращается в Россию, где получает придворное звание камергера, и с 1858 года по высочайшему повелению становится председателем Комитета иностранной цензуры. Нет нужды специально подчеркивать, какова была идейно-социальная значимость этой высокой должности.

В 1856 году министром иностранных дел был назначен А.М. Горчаков. Вскоре Тютчев был произведен в действительные статские советники, то есть генеральское звание, и назначен председателем Комитета цензуры иностранной. У него была прямая связь с Горчаковым, возможность влиять на русскую политику. Тютчев играл заметную роль в формировании русской внешней политики 1860-х годов. Он использовал все свои связи при дворе (две его дочери были фрейлинами), среди литераторов и журналистов, чтобы добиться реализации своих идей. Тютчев считал, что «единственная естественная политика России по отношению к западным державам — это не союз с той или иной из этих держав, а разъединение, разделение их. Ибо они, только когда разъединены между собой, перестают быть нам враждебными — по бессилию…» Во многом Тютчев оказался прав — только тогда, когда разразилась война между Францией и Германией, Россия смогла сбросить с себя унизительные путы, навязанные ей после поражения в Крымской войне.

Ранним утром 15 июля 1873 года Федор Иванович Тютчев скончался в Царском Селе. 18 июля его похоронили на Новодевичьем кладбище в Петербурге.

Как аналитик, он во многом опередил свое время. Его политическая оценка событий, пророчества будущего России и Запада как двух отдельных организмов, существующих и живущих разной и порой внутренне противоположной жизнью, сохраняют свою актуальность и по сей день.

Тютчев писал свои статьи и незавершенный трактат как до, так и после революций, всколыхнувших Европу — во Франции, Германии, Австро-Венгрии. Всего им было написано 4 статьи: «Россия и Германия» (1844), «Россия и революция» (1848-49гг.), «Папство и римский вопрос» (1850), «О цензуре в России» (1857) и незавершенный трактат «Россия и Запад» (1848-49гг.). В них он оценивает ситуацию, сложившуюся в Европе до и после отмеченных событий. Во-вторых, он вводит много новых терминов, обогативших позднее как русскую политическую мысль, так и западную. Среди них такие термины как «русофобия», «панславизм». Ярко была выражена идея империи. В одной из своих статей он говорит прямо: «Не община, но Империя».

Наиболее важными вопросами, затронутыми Тютчевым в своих статьях стали проблемы «русофобии» и будущей «империи», до сих пор не утратившие актуальности. Прежде всего, нужно сказать о таком явлении в нашей жизни как «русофобия».

Русофобия - болезненная неприязнь или даже патологическая ненависть к русскому народу, ко всему созданному им. Один из видов ксенофобии. В зависимости от мировоззрения толкователя термина или от контекста его употребления под русофобией может также пониматься не только ненависть собственно к русским, но и ненависть к России как к стране или государству.

Впервые обратил внимание на проблему русофобии А.Пушкин. С его точки зрения, нельзя прощать “клеветников России”, особенно ту категорию людей, которая в ответ на “русскую ласку” способна “клеветать на русский характер, мазать грязью связанные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев”. Нападки на праотцев Пушкин воспринимал как оскорбление народа и нравственного достоинства нации, составляющие главную и составную особенность патриотизма. Поэт признавал самобытность русской истории и считал, что её объяснение требует “другой формулы”, чем история христианского Запада.

Сама по себе эта проблема всегда волновала Россию на протяжении всей ее трагической истории. Но Тютчев впервые в своих статьях вводит в оборот этот термин.

Эта тема у нас была слабо разработана. Само упоминание этого слова долгое время отсутствует в словарях. Изменения произошли лишь в эпоху Генералиссимуса И.В. Сталина. В середине 30-х годов вплоть до середины 50-х годов этот термин впервые вошел в различные словари русского языка. Можно отметить несколько словарей: Толковый словарь русского языка (под ред. Ушакова, М; 1935-41гг.), Толковый словарь (под ред. С. Ожегова, М; 1949) и Словарь современного русского лит. Языка (М; Академия наук СССР, 1950-1965гг.). После этого вплоть до последнего времени этот термин отсутствует во многих словарях и энциклопедиях.

Тютчев употребляет этот термин в связи с конкретной ситуацией — революционными событиями в Европе 1848-49 годов. И само это понятие возникло у Тютчева не случайно. В это время на Западе усилились настроения, направленные против России и русских. Тютчев исследовал причины такого положения. Они виделись ему в стремлении европейских стран вытеснить Россию из Европы если не силой оружия, то презрением. Он долгое время работал дипломатом в Европе (Мюнхен, Турин) с 1822 по 1844 годы, а позднее цензором Министерства иностранных дел (1844-67) и знал то, о чем говорил, не понаслышке..

Бедная Россия! Весь мир против нее! На самом деле, нет.

У Тютчева в связи с этим вызрел замысел трактата «Россия и Запад», оставшегося незавершенным. Направление этого сочинения историософское, а метод изложения — сравнительно-исторический, делающий акцент на сопоставлении исторического опыта России, Германии, Франции, Италии и Австрии.. Западные страхи по поводу России, показывает Тютчев, проистекают в том числе и от незнания, поскольку ученые и философы Запада «в своих исторических воззрениях» упускают целую половину европейского мира. Известно, что Россия вынуждена была, охраняя свои интересы и интересы европейской безопасности, подавить революцию в Австрии, Германии и заметно повлиять на ситуацию во Франции.

В противовес русофобии Тютчев выдвинул идею панславизма. Неоднократно в публицистике и в стихах Тютчев излагал ИДЕЮ возвращения Константинополя, образование православной империи и соединения двух церквей — восточной и западной.

Нынешний владелец сайта эту статью не писал и со всем этим «русофобским» жалостливым комплексом неполноценности не согласен, но я решил не удалять — пусть будет как мнение. Вот если это правда про Тютчева, то он прямо упал в моих глазах. Не знал, что Тютчев был таким фашистом. Никакое «исторически оправданное возвращение земель» и «русофобия» (выдуманная она или нет) не может быть оправданием для агрессии в сторону другого государства. Именно такие идеи были у небезызвестного Муссолини, который хотел «возвратить», читай захватить земли, принадлежащие ранее Священной Римской империи. Такие дела.

Для Тютчева революция на Западе началась не в 1789 году и не во времена Лютера, а гораздо раньше — источники ее связаны с папством. Сама реформация вышла из папства, из него же происходит многовековая революционная традиция. И в то же самое время на Западе тоже существует идея Империи. «Идея Империи, — писал Тютчев, всегда была душою Запада», но сразу же оговаривал: «но Империя на Западе никогда не была ничем иным как похищением власти, ее узурпацией». Это как бы жалкая подделка истинной Империи — ее жалкое подобие.

Империя Запада для Тютчева является насильственным и противоестественным фактором. И поэтому империя на Западе неосуществима, все попытки ее устроить «срываются в неудачу». История Запада вся сжимается в «римский вопрос» и в нем сосредоточены все противоречия и все «невозможности западной жизни». Само папство сделало попытку организовать «царство Христа как мирское Царство», и Западная церковь превратилась в «учреждение», стало «государством в государстве», как бы римской колонией в завоеванной земле. Этот поединок завершился двойным крушением: Церковь отвергается в Реформации, во имя человеческого «Я» и государство отрицается в революции. Однако сила традиции становится столь глубокой, что сама революция стремится организоваться в империю — как бы повторить Карла Великого.

Ох уж этот злобный запад, аж смешно читать. Ребята этот мир построен на конкуренции и каждый преследует свои интересы — это факт. И, чем меньше главы и граждане государств будут мерятся своими, простите, пиписьками с другими, а чем больше заботиться о процветании своей страны — тем лучше будет всем.

Главным русским делом Тютчев считал хранение и передачу во времени и пространстве великой христианской святыни – вселенской монархии. “Вселенская монархия – это империя. Империя же существовала всегда. Она только переходила из рук в руки… 4 империи: Ассирия, Персия, Македония, Рим. С Константина начинается 5-я империя, окончательная, империя христианская”. Историософия Тютчева, очевидно, восходит здесь к видению пророка Даниила, и к истолкованию им сна царя Навуходоносора, увидевшего великана с золотой головой, грудью из серебра, медными бедрами и глиняными ногами. Тютчев дает православно-русскую его интерпретацию: “Россия гораздо более православная, нежели славянская. И, как православная, она является залогохранительницей империи… Империя не умирает. Только в качестве императора Востока царь является императором России. Империя Востока: это Россия в окончательном виде”. Отцы Церкви в свое время писали о христианском царстве – но они ещё не ведали о великой северной стране будущего.

Щас бы еще православное государство построить, вообще будет «здорово». Надеюсь, вы помните уроки истории и понимаете, что единственно правильный путь развития — это светской государство.

Быть может, наиболее глубокое духовно-политическое произведение Тютчева – это “Русская география”. Поэт рисует в нем очертания искомого “белого царства” — разумеется, скорее мистические, чем физические, хотя дух и тело в определенном плане неразделимы. Что готовит нам будущее, знает только Бог, но совершенно ясно, что Святая Русь в своей таинственной судьбе уже реализовала многое из того, о чем думал и на что надеялся гениальный поэт-провидец в середине XIX столетия:

У меня сейчас от пафоса слезы чуть не потекли. Канализацию надо бы везде провести сначала, а потом уж Святую Русь строить.

Москва, и град Петров, и Константинов град –

Вот царства русского заветные столицы…

Но где предел ему? И где его границы –

На север, на восток, на юг и на закат?

Грядущим временам судьбы их обличат…

Семь внутренних морей и семь великих рек…

От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,

От Волги по Ефрат, от Ганга до Дуная…

Вот царство Русское… и не прейдет вовек,

Как то предвидел Дух и Даниил предрек

Раздел:

Навигация по записям

Не рано ли мы начинаем учить детей поэзии Фёдора Тютчева? Да и возможно ли этому научить? И что остаётся у нас в памяти после этой прививки в начальной школе, кроме:
«Люблю грозу в начале мая,
Когда весенний первый гром…»,
и далеко не каждый из нас возвращается после неё к его поэзии.
Но не о поэзии хочу сказать я сегодня, а о дипломатии, истории, философии, - явлениях так связанных между собой, что точных границ отделяющих одно от другого определить, кажется, невозможно.
Фёдор Иванович Тютчев был русским дипломатом. С 1822 г. он начал свою службу в Мюнхене «сверх штата», через шесть лет стал младшим секретарём дипломатической миссии, и прослужил под началом графа И.А. Потёмкина, оценившего его незаурядные способности. Они обсуждали вопросы российской и общеевропейской политики, и это представляло для молодого Тютчева главный интерес в его дипломатической деятельности. Между начальником и подчинённым возникла дружеская привязанность, и, когда посла перевели из Баварии, Тютчев сказал, по-видимому, с горькой шуткой: «Со стороны вице-канцлера грех разлучать два сердца, как будто созданные друг для друга».
Весной 1836 г. Тютчев с семьёй возвращается в Россию. Звание камер-юнкера и принадлежность к дипломатическому корпусу, аристократические связи, а главное - ум привлекали к нему высшее общество.
К своему поэтическому творчеству Тютчев относится небрежно - часто теряет написанное, вероятно, недооценивая его. Вопросы политики его занимают более. Обогащённый мировым историческим опытом, он выносит свои оценки событий в России на фоне всемирной истории.
С 1844г. Тютчев служит в Министерстве иностранных дел и живёт в Санкт-Петербурге, с 1858г. он - председатель Комитета иностранной цензуры. В обществе его излюбленная тема бесед (или же это связано с интересом к его мнению) - внешняя политика. Тютчев явно влияет на умы высшего русского общества. Свои мнения он доводит до Александра II, пишет политико-философский трактат «Россия и Запад», который, к сожалению, остаётся неоконченным.
Выступая за христианское смирение своего народа, в тоже время писал он и о готовности его к наступательной деятельности. Его политические идеи свидетельствуют о его беспокойстве о судьбах родины. Однако духовно он был связан и с европейской культурой, и современной ему философией. Предмет европейской мысли был и его предметом. Он видел Европу более свободной, чем Россию.
Незадолго до своей смерти он писал об «обожествлении» личности:
«Всё это человеческая воля, возведённая в нечто абсолютное и господствующее, в высший и безусловный закон. Так она проявляется в политических партиях, для которых их личный интерес и удачное выполнение их предначертаний стоят выше всех других соображений. Так она начинает проявляться в политике правительства, в этой политике крайностей, которая, преследуя свои цели, не останавливается ни перед какими препятствиями, никого не щадит и не пренебрегает никакими средствами для достижения своих целей… Только когда вполне убедятся в присутствии этого элемента, возможно будет точнее определить последствия… Эти последствия могут быть неисчислимы для всего мира… Она может привести Европу к небывалому ещё в мировой истории состоянию варварства, допускающему все другие порабощения».

Рецензии

Странная штука - жизнь!.. Тургенев, Фет, Достоевский считали Тютчева одной из величайших вершин русской поэзии, Лев Толстой ставил его даже выше Пушкина, а за всю свою жизнь я встретил всего одного человека, который его ценил; и он же, вернее - она, научила меня ценить поэта!.. А "знают" же Тютчева примерно так: как-то одолели меня поклонники знаменитых наших "бардов", по совместительству убого тренькающих на гитарах, я и ляпнул, чтоб отвязаться: "Вообще-то мой любимый поэт - Тютчев!.." На меня вылупили глаза, переглянулись и спрашивают: "А в какой он группе поет!?" Вот так-то он известен на Руси великой...
Был рад встретить ВТОРОГО человека, ценящего Федора Ивановича, желаю ему всех благ и успехов в жизни!
С уважением - Николй