...Почто на арфе златострунной
Умолкнул, радости певец?
А. С. Пушкин «Н Батюшкову»

Звуки итальянские! Что за чудотворец этот Батюшков.
А. С. Пушкин. Заметки на полях
«Поэзия... требует всего человека»,- говорил Батюшков в статье «Нечто о поэте и поэзии» (1815). «Поэзия, сей пламень небесный, который менее или более входит в состав души человеческой, сие сочетание воображения, чувствительности, мечтательности, поэзия нередко составляет и муку, и услаждение людей, единственно для нее созданных». У Батюшкова был исключительно возвышенный взгляд на поэзию и поэтическое творчество. Поэзия, считал он, уводит человека в мир мечты. Именно искусство слова способно передать «всю свежесть моего мечтания». Для поэта важно это местоимение моего: он хочет воспроизвести непосредственность своих жизненных впечатлений, особенно дорожа способностью запечатлеть увиденное впервые. «Ты прав, любимец муз! От первых впечатлений, // От первых, свежих чувств заемлет силу гений...» («Послание И. М. Муравьеву-Апостолу», 1814- 1815). «Мы видим первых чувств волшебную печать // В твореньях гения, испытанных веками...»; «...Все, все возносит ум, все сердцу говорит // Красноречивыми, но тайными словами // И огнь поэзии питает между нами».
Раскрывая грани понятий мечтание и мечта в стихотворениях Батюшкова разных лет, можно уловить, как менялась эта поэзия, общая ее направленность и тональность и как устойчиво сохранялось вместе с тем представление о поэзии самой поэзии.
С обращения к «мечте» как к живому существу начинается созданное юным Батюшковым в 1802-1803 гг. стихотворение «Мечта»:

О, сладостна мечта, дщерь ночи молчаливой,
Сойди ко мне с небес в туманных облаках...

Мечта как «дщерь...» было архаизмом уже и для Батюшкова: поэт опустил это слово, переделывая стихотворение. «Дщерь ночи молчаливой» - традиционная для классицистической поэтики метафора. Однако само обращение к «мечте» как сладостной (эпитет, который несколько раз повторится в стихотворении) утверждает чудодейственную силу поэзии. Мечта уводит человека в мир грез, позволяя ему забыться в этом мире: «О, сладостна мечта, ты красишь зимний день, // Цветами и зиму печальную венчаешь...» Юный поэт хочет жить лишь в этом мире: «Счастливая мечта, живи, живи со мной!» («счастливая», т. е. счастливо найденная). Мечта может утешить человека в горести: «Стократ мы счастливы мечтаньем скоротечным!» «Крылатые мечты» поэта далеки от реальной жизни, где «тусклый опытность светильник зажигает». Представление о назначении поэзии в этом раннем произведении Батюшкова романтическое. Идеал поэта - романтическая мечта. Он эту мечту поэтизирует.
Продолжая думать над стихотворением «Мечта» и его переделывать, Батюшков включил в 1817 г. новую его редакцию в «Опыты в стихах и прозе» (единственное, вышедшее при жизни автора, с его участием, собрание сочинений). То же стихотворение начинается по-другому:

Подруга нежных муз, посланница небес,
Источник сладких дум и сердцу милых
слез, Где ты скрываешься, мечта, моя богиня?

Обращение к мечте не менее патетично, чем раньше; мечта обожествляется. Но эпитеты-приложения в самой своей образности приобретают большую конкретность. Мечта переносит поэта в далекие края,- очертания их тоже более реальные. Поэт видит «юношей безмолвных», которые, «склоняяся на щиты, стоят кругом костров, // Зажженных в поле брани...». Мы улавливаем изменение поэзии Батюшкова за прошедшие годы - большую приближенность ее к жизни. Однако представление о мечтании и мечте как сущности поэтического видения мира сохранится то же. Вновь повторится найденная раньше формула: «Мечтание - душа поэтов и стихов». Погруженный в мир мечты, как и раньше, «хижину свою поэт дворцом считает // И счастлив - он мечтает». В новой редакции последние слова выделены курсивом: перед читателем возникает образ романтически настроенного, мечтающего человека. Погруженность в мечтания - особое психологическое бытие поэта. («...Погруженный в мое мечтание...» - скажет Батюшков в очерке «Прогулка в Академию художеств», передавая привычное для поэта состояние творческой сосредоточенности - отметим вновь местоимение мое). В стихотворении «Мечта» раскрывается и философская сущность поэзии. Это не только особенное, поэтическое видение мира, но и поэтическое преображение его. Все, к чему прикасается рука истинного художника, преображается как по волшебству. Таким преображенным, поэтически воскрешенным в музыке слова предстает мир в поэзии Батюшкова.

Константин Николаевич Батюшков родился 18(29) мая 1787 г. в Вологде в небогатой дворянской семье. Мальчик рано лишился матери. Близкими ему людьми были сестры. В письмах к ним, в особенности к старшей сестре А. Н. Батюшковой, на протяжении многих лет раскрывается душа доверчивая и ранимая. Душевная хрупкость была особенностью Батюшкова не только в юные годы.
Чувство преклонения вызывал у Батюшкова его двоюродный дядя - поэт и просветитель М. Н. Муравьев, в доме которого он жил в отроческие годы. Человек редкого благородства, М. Н. Муравьев развивал в своих философских сочинениях на этические темы (характерно их название: «О нравственном законе», «Нравственное одобрение», «Достоинство человека») идеи о назначении человека как «просвещенного гражданина». Высшая цель жизни человека, считал он, в «посвящении самих себя отечеству». «...Самые тайные помышления его души... клонились к пользе общественной, к любви изящного во всех родах и особенно к успехам отечественной словесности»,- писал Батюшков о Муравьеве.
После окончания в Петербурге двух частных пансионов, где он изучал французский и итальянский языки, Батюшков поступил на службу в министерство народного просвещения. Подружившись с Н. И. Гнедичем, именно ему, тоже поэту, поверял он самые сокровенные свои переживания. Письма Батюшкова Гнедичу долгие годы - исповедь души, которая ищет понимания. «...Писать тебе есть нужда сердца, которому скучно быть одному, оно хочет излиться...» (1 апреля 1809 г.); «В дружбе мой девиз - истина и снисхождение. Истину должно говорить другу, но столь же осторожно, как и самолюбивой женщине; снисходительному должно быть всегда» (19 сентября 1809 г.). Позже Батюшков признается в письме к А. Вяземскому, сколь важна была ему «одобрительная улыбка дружества» (23 июня 1817 г.).
Как естественное продолжение писем друзьям, часто в контексте писем возникали стихотворные «дружеские послания». Этот жанр, распространенный в русской поэзии начала XIX в. (вообще традиционный для мировой литературы начиная с античности), был исключительно органичен для Батюшкова, как позже и для Пушкина с его щедростью дружеских чувств, выражаемых в стихах. «Письма к друзьям... мой настоящий род»,- скажет Батюшков Гнедичу в 1817 г. В форме «послания к Жуковскому и Вяземскому» написаны «Мои пенаты» (1811-1812)-одно из самых светлых по мироощущению произведений Батюшкова, поэтическая картина жизни «в мирной сени», где поэт хотел бы видеть друзей. «Доступен добрый гений // Поэзии святой // И часто в мирной сени // Беседует со мной. // Небесно вдохновенье, // Порыв крылатых дум!» «Друзья мои сердечны! // Придите в час беспечный // Мой домик навестить...»
Тема «дружества» - одна из наиболее вдохновенных в поэзии Батюшкова. В общении с друзьями была для него радость жизни. В посланиях к понимавшим его людям говорил он чаще всего и о своем поэтическом творчестве. К ним обращался поэт в стихотворении 1815 г.: «Вот список мой стихов, // Который дружеству быть может драгоценен... ...Дружество найдет мои в замену чувства - // Историю моих страстей, // Ума и сердца заблужденья... И, словом, весь журнал // Здесь дружество найдет беспечного поэта...» Именно это обращение «К друзьям» Батюшков предпослал «Опытам в стихах» - второму тому своих сочинений. Произведения отражали пережитое поэтом за многие годы.
Это была эпоха, насыщенная важными событиями в политической и общественной жизни России. В начале XIX в. страна перенесла несколько войн. Могущество государства подрывали внутренние социальные противоречия, позором общества было крепостничество. Революционные идеи «Путешествия из Петербурга в Москву», трагическая судьба книги и ее автора - важнейшее событие в истории русской общественной жизни на рубеже двух столетий. Последователи А. Н. Радищева, демократически настроенные писатели, среди которых был и сын автора «Путешествия» Н. А. Радищев, вошли в «Вольное общество любителей словесности, наук и художеств». В 1805 г. к этому союзу присоединился и Батюшков.
Литературные общества начала XIX в. объединяли людей для обсуждения волновавших их злободневных проблем - и это были вопросы не только искусства. Идеи «общего блага» вдохновляли деятельность людей того круга, в который входил Батюшков. Под впечатлением смерти поэта-просветителя И. П. Пнина, возглавлявшего «Вольное общество», Батюшков писал в 1805 г.: «Пнин был согражданам полезен, // Пером от злой судьбы невинность защищал...»
В 1807 г. Батюшков принимает участие в войне, которую Россия вела с Францией. Позже в войне со Швецией он совершит поход в Финляндию. Увиденное и пережитое на полях сражений отразилось - часто в романтическом преломлении - в его стихах. «Воспоминание» (1807-1809) воскрешает «бурю дней», перенесенную юным мечтателем, когда война предстала перед ним со всеми ужасами:

...О Гейльсбергски поля! в то время я не знал, Что трупы ратников устелют ваши нивы, Что медной челюстью гром грянет с сих холмов, Что я, мечтатель ваш счастливый, На смерть летя против врагов, Рукой закрыв тяжелу рану, Едва ли на заре сей жизни не увяну... И буря дней моих исчезла, как мечта! Осталось мрачно воспоминанье...

На фоне тягостной картины войны возникает образ Эмилии, проявившей трогательную заботу о раненном под Гейльсбергом Батюшкове. Чувство нежности и любви заполнило душу поэта. Об этом он говорит в стихотворении «Выздоровление» (1807). Этот мотив есть и в одной из редакций «Воспоминания»:

Ужели я тебя, красавица, забыл,
Тебя, которую я зрел перед собою
Как утешителя! Как ангела добра!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Какое счастие с весной воскреснуть ясной!
(В глазах любви еще прелестнее весна!)

Эти стихи поэт опустил при публикации «Воспоминания» в «Опытах», но они были уже напечатаны в 1809 г. в «Вестнике Европы» под названием «Воспоминания 1807 года».
Отметим в приведенных строках проходящую через всю поэзию Батюшкова особенность - тончайшее ощущение поэтом звукового состава слова, музыкальное звучание не только самого стиха - как ритмически организованной, рифмованной речи,- но и каждого слова в стихе. Благозвучие батюшковского стиха - замечательное достижение художника. В последних строках ощутима аллитерация - повторение согласного «с»: «счастие с весной воскреснуть ясной... прелестнее весна». Во многих строках - ассонансы, преобладание, в частности, гласного «в» («я»): «Я тебя, красавица, забыл, тебя, я как утешителя, как ангела добра».
Одной из животрепещущих проблем, вокруг которой в начале XIX в. кипели споры и страсти, была стилистическая реформа Н. М. Карамзина, ставившая целью сблизить книжный язык с разговорным, «утончить» язык как средство выражения внутреннего мира человека. Вместе с другими писателями Батюшков участвует в полемике с «шишковистами» - защитниками архаичных форм русского языка и литературного стиля, вошедшими в 1811 г. в общество «Беседа любителей русского слова» («Беседа» объединяла писателей разных направлений). Одним из нововведений «карамзинистов» была попытка расширить лексические возможности русского языка - для обозначения, в частности, общих понятий - путем переводов с французского. А. С. Шишков" был противником «чужеязычия», как он говорил, «нововыдуманных слов», «чужестранного состава речей».
В 1809 г. Батюшков написал острополемичную по тону, шутливо-сатирическую поэму «Видение на берегах Леты». Произведение не было напечатано при жизни автора, но распространилось в списках, и именно эти списки стали источником позднейших публикаций. «Странный сон» (в одном из списков «чудный сон»), явившийся поэту на «брегу реки забвенья», позволил ему утопить в Лете «стихи и прозу безрассудны». Современники без труда узнавали остроумно изображенных авторов и их произведения.

«Да кто ты сам?» - «Я также член ;
Кургановым писать учен;
Известен стал не пустяками,
Терпеньем, потом и трудами;
Аз есмь зело славенофил ».

Это А. С. Шишков. Сказать о почетном члене (будущем президенте) Российской Академии наук, что он «учен» языку по простейшей «Грамматике» Н. Г. Курганова, было сатирическим уколом. Фраза «Аз есмь зело славенофил», составленная из трех устаревших старославянских слов и одного изобретенного самим Батюшковым для обозначения приверженца старины (оно вошло в лексику русского языка), искусно пародировала не столько даже стиль самого Шишкова, сколько защищавшиеся им стилистические принципы. В некоторых вариантах «Видения» Лета поглощала «славенофила». В более распространенных списках «за всю трудов своих громаду» он забвения избегал. Позже в пародийно-сатирической поэме «Певец в Беседе любителей русского слова» (вариант заглавия: «...славянороссов») Батюшков изобличит «славенофила... мужа неукротимого» именно за его активность.
Под сатирическое перо писателя попали в «Видении» многие известные в те годы имена. Современники могли узнать Е. И. Титову, автора сентиментального произведения «Густав Ваза, или Торжествующая невинность. Драма в пяти действиях. СПб., 1810». На титульном листе книги стояло: «Представлена в первый раз на Придворном С. П.-бургском Театре Июня 27 дня 1809 года». Писавший эти главы «Видения» осенью 1809 г., когда книга еще не вышла в свет, Батюшков находился, по-видимому, под впечатлением театрального представления.

«Вот мой Густав, герой влюбленный...» -
«Ага! -судья певице сей,-
Названья этого довольно:
Сударыня! мне очень больно,
Что вы, забыв последний стыд,
Убили драмою Густава.
В реку, в реку!» О, жалкий вид!
О, тщетная поэтов слава!
Исчезла Сафо наших дней
С печальной драмою своей;
Потом и две другие дамы,
На дам живые эпиграммы,
Нырнули в глубь туманных вод.

Приведенные стихи полны сатирического блеска. Иронично отнесенное к незадачливой писательнице имя прекрасной древнегреческой поэтессы Сафо (Сапфо). Ассоциация возникала не только по контрасту: по преданию, Сафо из-за несчастной любви бросилась в море; «Сафо наших дней» поглощала «река забвения». Драму о Густаве автор «Видения» назвал «печальною» - не потому, что в ней происходят печальные события. Напротив, справедливость торжествует: добродетельный правитель Густав (к тому же «любимый» народом) соединяет руки любящих Матильды и Армана, жертвуя своей любовью к Матильде. Но все сцены драмы окрашены в сентиментальные гона. Матильда играет «печальную арию»; «Арман с горести уходит»; «... Горестное мое сердце!» - восклицает герой. Именно этот «горестный» тон и служит в «Видении» предметом иронии.
Карикатурны и две другие пишущие дамы, которые выглядят как «на дам живые эпиграммы». В письме А. Н. Оленину 23 ноября 1809 г. Батюшков говорил об изображенных им в поэме «трех Сафах». «Имя «Сафо» приобретало еще более обобщенный смысл: «Тут Сафы русские печальны...» Стихи отличаются изяществом. Легкость придает им классический ямб, музыкальность - найденные рифмы и особенно аллитерации: улавливаемое повторение «м» («драмою», «дамы», «дам», «эпиграммы»), в некоторых строках - «и» («нырнули, «туманных»). Батюшков искусно играет словами - в его стихах они звучат как музыка.
В «реке забвения стихов» не утонули басни Крылова: «О, чудо - всплыли все...» «Бессмертный Крылов,- говорил Батюшков в одном из писем,- бессмертный - конечно, так! Его басни переживут века». О своей «Лете» Батюшков писал Гнедичу, что она «останется... как творение оригинальное и забавное... в котором человек, несмотря ни на какие личности, отдал справедливость таланту и вздору».
«Насмешник смелый.. - сказал об авторе «Видения на берегах Деты» Пушкин («Городок», 1815). Определение смелый, отнесенное к писателю,- емкое в пушкинском употреблении - означало и дерзкий, и дерзостный, и дерзновенный. «Сатиры смелый властелин»,- скажет позже Пушкин о Фонвизине. Именно этому писателю, «насмешнику, лаврами повитому», поручает он в «Тени Фонвизина» (1815) вершить суд над «бессмысленными» поэтами. «Насмешник смелый» Батюшков «в волнах туманной Леты // Их гуртом потопил» («Городок»). В «Тени Фонвизина» Пушкин использует в какой-то мере сатирический прием Батюшкова: писатель является «в виде привиденья» «певцов российских посетить».
И у Батюшкова в «Видении», и у Пушкина в «Городке» Лета и ее воды «туманные» - эпитет, распространенный в русской поэзии начала XIX в., имеет в шутливо-ироническом контексте названных произведений реальный смысл, означая: существующий в фантазии, воображаемый, хотя у Батюшкова, писавшего о «туманных водах», этот эпитет сохраняет и оттенок изобразительности.

Наступил «бурный и славный 1812 год», как сказал о нем Батюшков. Отечественная война была поворотным этапом в жизни русского общества, временем пробуждения гражданского самосознания. Тема Отечественной войны в стихах и прозе - особая тема русской литературы. Как живой отклик на события дня, входит она и в поэзию Батюшкова. Не сразу вступивший на поле брани, Батюшков, однако, с самого начала стал очевидцем бед войны - страшного московского пожарища; он видел толпы беженцев на дорогах. Живший последние годы в Москве, Батюшков писал Гнедичу в 1811 г.: «Что же до Москвы касается, то я ее люблю, как душу...» («Любить как душу» - излюблеииое выражение Батюшкова. Так он писал о дорогих ему людях. Так говорил о книгах в письме сестре: «Я их люблю как душу».) Москва предстала перед Батюшковым, «дымящаяся в развалинах». Негодования исполнены письма поэта этого времени и его стихи. «Москвы нет! Потери невозвратные! Гибель друзей, святыня, мирное убежище наук, все осквернено шайкою варваров!.. Сколько зла! Когда будет ему конец?.. Мы все в чаду». В послании «К Дашкову» (1813; в «Опытах» автор включил это стихотворение в раздел «Элегий») из глубины души вылились строки: «Мой друг! я видел море зла // И неба мстительного кары: // Врагов неистовых дела, // Войну и гибельны пожары... // Бродил и Москве опустошенной, // Среди развалин и могил...»
В пору всеобщего народного бедствия поэзия не может воспевать радости жизни, ее назначение в ином - сказать об этих бедствиях и страданиях. В поэзии Батюшкова начинает звучать в полную силу не только сама гражданская тема, но и утверждение гражданственности как принципа художественного творчества, защита этого принципа от тех» кто думает о поэзии иначе; Гневное «Нет!»- пронизывает заключительные строки послания «К Дашкову»:

Нет, нет! талант погибни мой
И лира, дружбе драгоценна,
Когда ты будешь мной забвенна,
Москва, отчизны край златой!

В 1813 г. Батюшков оказывается в гуще военных действий. Он участвует в сражении под Лейпцигом. В этой битве Батюшков потерял «доброго, милого товарища трех походов, истинного друга» И. А. Петина (письмо Гнедичу» октября 1813 г.). Памяти Петина посвящено стихотворение «Тень друга» (1814), написанное во время морского плавания. «Я берег покидал туманный Альбиона: // Казалось, он в волнах свинцовых утопал„.» - так начинается это произведение, воссоздавая те реальные обстоятельства, при которых происходит невероятное: появляется тень погибшего товарища. Об этом переезде из Англии Батюшков рассказал в письме Д. П. Северину 19 июня 1814 г. Поэт всегда поэт: художественная острота в восприятии окружающего проявилась и в его письмах. «Море заструилось...» - мог сказать только художник, тонко чувствующий изобразительные возможности слова,- изобразительные даже в передаче движения. («Пластический Батюшков», заметит об этой особенности дарования поэта Белинский. «...Волнах свинцовых...» - еще одна подтверждающая эту «пластичность» художника деталь.) «Какое неизъяснимое чувство родилось в глубине души моей! Как я дышал свободно! Как взоры и воображение мое
детали с одного конца горизонта на другой! На земле повсюду преграды: здесь ничто не останавливает мечтания, и все тайные надежды души расширяются посреди безбрежной влаги». Глубокое раздумье над жизнью и эмоциональная сила заключены в этих строках, написанных в порыве вдохновения! В письме и горечь от воздвигаемых людьми преград, и мечта о свободном полете поэтического воображения. «...Безбрежной влаги...» - искусно найденный эпитет. Строки письма - подлинная поэзия в прозе.
Письмо интересно и как свидетельство самого процесса художественного творчества: оно передает психологическое состояние, мысли и чувства Батюшкова во время плавания, когда начали у него слагаться стихи. «Как очарованный, у мачты я стоял... Мечты сменялися мечтами, // И вдруг... то был ли сон? ... предстал товарищ мне, // Погибший в роковом огне // Завидной смертию, над плейсскими струями... Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!» Обращение к тени погибшего - прием, характерный для романтической поэзии. Вызванное глубоким жизненным переживанием, произведение это овеяно дымкой романтической поэтики.
Теме войны посвящено стихотворение «Пленный» (1814), исполненное высоких чувств, прекрасных душевных порывов. «Какие радости в чужбине? // Они в родных краях...» - скорбит попавший в плен русский воин. Стихотворение построено как горькое обращение пленного к реке, напоминающей ему родной Дон.

«Шуми,- он пел,- волнами, Рона,
И жатвы орошай, Но плеском волн - родного Дона
Мне шум напоминай!»

Три раза повторится в стихотворении это обращение: «Шуми, шуми волнами, Рона...» Изумительны в этих строках аллитерации: придающее стихам благозвучие повторение «м», «к», «л» и имеющее особый смысл повторение «ш» в словах «шуми, шуми», «орошай», «шум». Против приведенных строк Пушкин написал на полях «Опытов»: «Прекрасно».
Как воспоминание о «следах протекших лет и славы», размышление над жизнью веков построено стихотворение «На развалинах замка в Швеции» (1814). К теме войны поэт обратится и годы спустя в стихотворении «Переход через Рейн», имеющем подзаголовок «1814» - время похода, участником которого был он сам.
Жизнь поэта не должна противоречить духу его поэзии, жизнь и творчество неотделимы - в этом пафос статьи Батюшкова «Нечто о поэте и поэзии». «...Живи, как пишешь, и пиши, как живешь...»; «Я желаю... чтобы поэту предписали особенный образ жизни, пиитическую диэтику...» Возвышенный строй мыслей и чувств Батюшкова определял душевный настрой его поэзии, придавая окрыленность поэтической мечте. Романтический дух поэзии Батюшкова не противоречил устремленности его в жизни к идеалу, незащищенности от уколов грубой действительности. Хорошо знавшая поэта Е. Г. Пушкина, о которой Батюшков отзывался как о женщине «с добрым сердцем, с просвещенным умом», вспоминала: «Оттенок меланхолии во всех чертах его лица соответствовал его бледности и мягкости его голоса, и это придавало всей его физиономии какое-то неуловимое выражение. Он обладал поэтическим воображением; еще более поэзии было в его душе. Он был Энтузиаст всего прекрасного. Все добродетели казались ему достигаемыми».
«Сердце человеческое есть лучший источник поэзии»,- говорится в статье Батюшкова «Вечер у Кантемира» (1816). «Щастлив тот, кто пишет потому, что чувствует» - читаем в записной книжке поэта. Многое из того, о чем писал Батюшков в стихах, было прочувствовано и пережито им самим. Но что-то в его произведениях было и от художественного вымысла, шло от литературной традиции. Когда Пушкин в послании «К Батюшкову» (1814) говорил о нем: «Наш Парни российский»,-не имел ли он в виду не только то, что поэзия Батюшкова некоторыми своими мотивами - прежде всего эротическими - напоминает лирику французского поэта, но и то, что сами эти мотивы связаны в какой-то мере с поэтической традицией, с Парни? Батюшков много переводил из этого поэта. Направляя в феврале 1810 г. Гнедичу свой перевод стихотворения «Привидение», он писал: «Посылаю тебе, мой друг, маленькую пьеску, которую взял у Парни, то есть завоевал. Идея оригинальная». Батюшков подчеркнул вольность своего перевода. Есть у поэта и «подражания» Парни и Грессе. Роль вымысла в таких «подражаниях» особенно велика. Но и в оригинальных созданиях воображение нередко уносило поэта в мир причудливого вымысла. «Фантазия крылата» творила в его произведениях чудеса. «Роскошь» воображения отметил Пушкин в элегии «Таврида» (1815), называя ее в своих заметках на полях книги лучшей в «Опытах в стихах и прозе», хотя в перечне достоинств, по которым Пушкин считал эту элегию «лучшей», на первом месте стояло «по чувству...». «Певец Пенатов и Тавриды»,- сказал Пушкин о Батюшкове в статье 1830 г., выделяя наиболее характерные для него как поэта произведения.
Характерным для Батюшкова в юные годы было воспевание радости жизни, иногда эпикурейское упоение жизнью. Поэтическая формула Пушкина «радости певец» передавала пафос творчества Батюшкова в ранний его период. Но в стихах Батюшкова с самого начала звучали и элегические и трагические ноты. Батюшков писал элегии, хотя не всегда это были элегии в традиционном понимании жанра, какими были элегические произведения Жуковского или переведенные Жуковским элегии европейских поэтов. Особенно усилились элегические мотивы в стихотворениях Батюшкова в последние годы его поэтической деятельности.
Батюшков чувствовал родственность своей поэзии творчеству Жуковского: как и мечтательная поэзия Жуковского, она была устремлена к идеалу. В шутку называя Жуковского своим «собратом по Аполлону», Батюшков считал его «исполненным счастливейших качеств ума и сердца». В одну из горьких минут в августе 1815 г. Батюшков писал ему: «Дружба твоя - для меня сокровище, особливо с некоторых пор. Я не сливаю поэта с другом. Ты будешь совершенный поэт, если твои дарования возвысятся до степени души твоей, доброй и прекрасной, и которая блистает в твоих стихах: вот почему я их перечитываю всегда с новым и живым удовольствием, даже и теперь, когда поэзия утратила для меня всю прелесть».
Еще одно разочарование в жизни пережил Батюшков. Не ответила взаимностью на его чувство А. Ф. Фурман, которой поэт хотел предложить руку. Именно этим переживанием навеяна элегия 1315 г. «Я чувствую, мой дар в поэзии погас, // И муза пламенник небесный потушила...» - одно из самых эмоционально напряженных и совершенных по форме лирических произведений Батюшкова (в «Опытах» было напечатано только начало стихотворения: автор не хотел, чтобы стали известны его стихи столь личного содержания). Произведение это имеет, несомненно, обобщающий смысл. Пленительный женский образ олицетворяет для поэта все самое дорогое в жизни: «Твой образ я таил в душе моей залогом // Всего прекрасного». Этот образ сопровождал поэта «и в мире и в войне», был для него источником вдохновения. «Что в жизни без тебя? Что в ней без упованья, // Без Дружбы, без любви - без идолов моих?.. // И муза, сетуя, без них // Светильник гасит дарованья». Горечь разочарования, душевная опустошенность гасят «светильник... дарованья» - столь характерная для Батюшкова, выстраданная им и всем его творчеством метафора. Когда Жуковский упрекнул Батюшкова за его слова о дружбе в этом стихотворении, автор так ответил ему 27 сентября 1816 г.: «Когда я писал: без дружбы и любви, то божусь тебе, не обманывал ни тебя, ни себя, к несчастию! Это вырвалось из сердца. С горестью признаюсь тебе, милый друг, что за минутами веселья у меня бывали минуты отчаяния». Элегия и была написана в минуту отчаяния: «Нет, нет! Себя не узнаю // Под новым бременем печали!» Трагизм судьбы поэта в условиях окружающей его действительности- одна из самых значительных тем в творчестве Батюшкова. В заметке «Две аллегории» поэт говорит, что хотел бы видеть пластическое воплощение трагической идеи: «..«Напишите мне гения и фортуну, обрезывающую у пего крылья... лицо несчастного гения». По изображение должно было, по мысли Батюшкова, иметь благополучную концовку: «Надобно, непременно надобно воскресить бедного гения!»
Трагизмом был овеян для Батюшкова образ гениального итальянского поэта XVI в. Торквато Тассо - преследуемого и гонимого всю жизнь, лишь перед смертью получившего признание.
Что читает поэт? Что он переводит? Круг избранных им авторов характеризует и его духовный облик. Батюшков увлекается античной поэзией. «Задумчивый и неясный Тибулл»-.любимый им древнеримский поэт, которою он переводит, «...я, ваш маленький Тибулл или, проще, капитан русской императорской службы...» - шутит -он в письме Д. И. Дашкову 25 апреля 1844 г., .подчеркивая близость своей поэзии древнему автору. Батюшков создает переводы «Из греческой антологии», изданные в 1820 г. отдельной книгой. «Подражания древним» - называет поэт цикл своих стихотворений, в которых -стремится передать дух античности, присущий древним философический взгляд па жизнь.
Глубокий интерес проявляет Батюшков к итальянской поэзии нового Бремени. «Чем более вникаю в итальянскую словесность, тем более открываю сокровищ истинно классических, испытанных веками» (письмо П. А. Вяземскому 4 марта 1817 г.}. «Ариост и Тасс», «Петрарка»- назвал Батюшков свои статьи с поэтах, имела которых «сияют», по его славам, «в истории «италиянской».
«Подобно Тассу, любить и страдать всем сердцем»-было девизом жизни самого Батюшкова. «Истинный поэт, истинный любитель всего прекрасного не может существовать без деятельности... Тасс, несчастный Тасс, в ужасном заключении беседовал с музами». «Несчастный»-это слово Батюшков повторяет без конца, говоря о Тассо. 4 марта 1817 г. он пишет И. А. Вяземскому: «Перечитал все, что писано о несчастном Тассе».
Трагической судьбе Тассо Батюшков посвятил два логических произведения. Еще в 1808 г. переведенным им главам «Освобожденного Иерусалима» Батюшков хотел предпослать обращение «К Тассу»: «Торквато, кто испил все горькие отравы // Печалей и любви и в храм бессмертной славы, // Ведомый музами, в дни юности проник,- // Тот преждевременно несчастлив и велик!.. Ты узник стал, Торквато! // В темницу мрачную ты брошен, как злодей... Имело ли конец несчастие поэта?» Одно из ранних произведений Батюшкова - быть может, местами сентиментальное по тону - тем не менее проникнуто глубоким ощущением несправедливости судьбы, преследовавшей Тассо.
В 1817 г. был написан «Умирающий Тасс», в примечании к которому автор говорил: «Фортуна, коварная до конца, приготовляя решительный удар, осыпала цветами свою жертву».

Какое торжество готовит древний Рим?
Куда текут народа шумны волны?
К чему сих аромат и мирры сладкий дым,
Душистых трав кругом кошницы полны?

Так эмоционально напряженно - вопрос за вопросом - начинается это скорбное повествование о чествовании погибающего поэта. Тассо обращается к собравшимся вокруг друзьям после чего звучит голос автора:

И с именем любви божественный пегас.
Друзья над ним в безмолвии рыдали,
День тихо догорал... и колокола глас
Разнес кругом по стогнам весть печали;
«Погиб Торквато наш! - воскликнул с плачем Рим,-
Погиб певец, достойный лучшей доли!..»
Наутро факелов узрели мрачный дым;
И трауром покрылся Капитолий.

Приведенные строки - одни из самых проникновенных в творчестве Батюшкова: в них и величавая торжественность, и простота. Какой глубокий смысл имеет хотя бы одна эта деталь: «...в безмолвии рыдали». Стихи пленяют и своей «плавностью», как любил говорить об этом свойстве поэзии сам Батюшков (отметим, в частности, аллитерирующее «л»). Однако воспроизводимые автором сетования Тассо на свою судьбу, в особенности когда он говорит о себе в третьем лице («Торквато вас исторг из пропасти времен»), приобретают чрезмерный характер. Это ощущал в какой-то мере и сам автор, говоря в письме П. А. Вяземскому 23 июня 1817 г.: «Мне нравится план и ход более, нежели стихи; ты увидишь, что я говорю правду...» Батюшков назвал свое произведение элегией. Однако по своему построению, включавшему элементы сюжета, Это была скорее не элегия как жанр лирической поэзии и даже не историческая элегия, как иногда считается, а маленькая поэма. Ее композиция - «план я ход» - казались самому автору удачно найденными. Смутное недовольство в чем-то своим произведением, которое испытывал Батюшков, как бы подхватил Пушкин в заметках на полях «Опытов в стихах и прозе». Против «Умирающего Тасса» он написал: «Добродушие историческое, но вовсе не поэтическое». Риторический топ сетований Тассо снижал силу художественного воздействия произведения. Участь Тассо была слишком волновавшей Батюшкова, слишком личной для него темой.
В 1816 г., вступая в московское «Общество любителей российской словесности», Батюшков произнес «Речь о влиянии легкой поэзии на язык», в которой говорил о том, что было ему дороже всего в словесности. В начале XIX в. в творчестве поэтов сентиментального и романтического направления «легкая поэзия», отражавшая мир человеческих чувств, воспринималась как вполне серьезный жанр. (В XVIII в. «легкую» - «анакреонтическую» - поэзию противопоставляли «важной» оде.) Батюшков понимал «легкий род поэзии» еще более расширительно - для него это было высокое искусство. «В легком роде поэзии,- говорил он,- читатель требует возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности; он требует истины в чувствах...»
Выраженная в совершенной художественной форме «истина в чувствах» - таково было эстетическое требование к поэзии, предъявлявшееся Батюшковым в зрелые годы его творчества. Именно этот критерий станет основным и для Пушкина в определении истинности поэзии. «Есть чувство»,- заметил Пушкин о стихотворении Батюшкова «В день рождения N.», и это означало, что стихотворение написано сердцем. «Гармония»,- говорил иногда в подобных случаях Пушкин, употребляя это слово в общеэстетическом аспекте, имея в виду гармонию поэтической мысли и формы ее выражения. «Прелесть и совершенство - какая гармония!» - заметил он о стихотворении Батюшкова «Тень друга». Пушкин употреблял слово «гармония» и в более узком смысле: благозвучие стиха. «Усечение гармоническое»,- написал он на полях книги Батюшкова против строки: «Ни быстрый лет коня ретива». Заметки Пушкина на полях книги, сделанные дважды - в начале 20-х гг. и в конце 1830 г., не предназначавшиеся для печати,- были своеобразной творческой лабораторией Пушкина. Критерии, с какими подходил Пушкин к оценке стихотворений Батюшкова,- критерии истинности поэзии.
Считавший сердце человеческое лучшим источником поэзии, особенно дороживший теми произведениями, которые вылились из души, Батюшков стремился, однако, скрыть иногда от посторонних взглядов свои подлинные чувства, особенно безответную любовь. Вот почему, готовя вместе с Гнедичем издание «Опытов в стихах и прозе», он опустил некоторые прекрасные лирические
строки: стихи были заменены многоточием. Чтобы не задевать самолюбие продолжавших писать и печататься поэтов, Батюшков не хотел публиковать в «Опытах» и своп полемические поэмы: «Лету ни за миллион не напечатаю».
Если второй том «Опытов» составили сочинения в стихах, то первый том включал критические статьи и очерки. Батюшков-прозаик писал естественно и просто. Очерковые зарисовки Батюшкова в форме «писем»: «Прогулка в Академию художеств) («Письмо старого московского жителя к приятелю, в деревню его Н.»), «Путешествие в замок Сирей» («Письмо из Франции к Д. В. Дашкову»)- прекрасные страницы русской художественной прозы.
Среди вошедших в «Опыты» статей было рассуждение «Нечто о Морали, основанной на Философии и Религии» (1815), которое говорило о том, что отношение Батюшкова к окружающей его действительности с годами становилось вес более критическим. «...Мы живем в печальном веке...» - с горечью писал поэт, характеризуя нравственное состояние общества. «Какая мудрость в силах дать постоянные мысли гражданину, когда зло торжествует над невинностию и правотою?» Спасение от зла Батюшков склонен был видеть в религиозной вере. Об этом же он писал в стихотворении «Надежда» («Точнее бы Вера»,- заметил на полях «Опытов» Пушкин): «Кто, кто мне силу дал сносить // Труды, и глад, и непогоду, // И силу - в бедстве сохранить // Души возвышенной свободу?»
Критическое отношение Батюшкова к общественному устройству России проявилось в ряде его высказываний - в этом смысле он был сыном своего времени, разделяя образ мыслей и па-строение передового русского дворянства после Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов. Существует предположение, что Батюшков знал о возникновении в России тайных политических обществ.
Письма Батюшкова конца десятых годов отражают душевную смятенность поэта, усугубленную расстроенным здоровьем. Обычно тяготившийся службой, Батюшков начинает усиленно добиваться назначения на дипломатическую службу в Италии, надеясь, что поездка на родину любимых им поэтов принесет его душе обновление, а климат благотворно скажется на здоровье. В первые месяцы письма Батюшкова из Италии блестят яркими зарисовками увиденного. «Рим - книга: кто прочитает ее?» - пишет он в феврале 1819 г. Л. Н. Оленину - «любителю древности» (как назвал его поэт в своем посвящении к произведению «Гезиод и Омир - соперники»). 24 марта Батюшков признается А. И. Тургеневу: «Днем весело бродить по набережной, осененной померанцами в цвету, но в вечеру не худо посидеть с друзьями у доброго огня и говорить все, что на сердце». Первого августа в письме В. А. Жуковскому Батюшков высказывает мудрую мысль: «Здесь, на чужбине, надобно иметь некоторую силу душевную, чтобы не унывать в совершенном одиночестве». Такую силу поэт находит не всегда. Здоровье его «ветшает беспрестанно». Все больше дает себя знать душевная сломленность. Батюшков начинает болезненно воспринимать происходящее. Так именно можно объяснить его реакцию на появление в 1821 г. в «Сыне отечества» стихов, написанных как бы от его имени. «..Удар нанесен. Вот следствие: я отныне писать ничего не буду и сдержу слово»,- пишет он Гнедичу в августе 1821 г. из Теплица, где находятся на лечении. На расстоянии времени можно особенно понять весь трагизм этого решения - не писать. «Светильник» дарования, о котором поэт столько раз говорил в своих стихах и прозе, был светильником его жизни. Батюшков сжигает все, что было им написано в Италии. Потрясенный известием о душевном заболевании Батюшкова, Пушкин пишет брату 21 июля 1822 г.; «Быть нельзя; уничтожь это вранье». Более двадцати лет неизлечимо больной поэт провел в Вологде, окруженный заботой родных. Умер Батюшков в 1855 г.
Творческая деятельность поэта редкого дарования оказалась оборванной на полуслове. «Уважим в нем несчастия и не созревшие надежды»,- с горечью писал Пушкин. Строки юного Пушкина в послании «К Батюшкову» об «умолкнувшем» певце приобрели грустно-символический смысл. Сам Батюшков, чувствуя, как угасают его силы, сказал однажды знакомому, навестившему его еще в начале болезни: «...Что говорить о стихах моих!.. Я похож на человека, который не дошел до цели своей, а нес он на голове красивый сосуд, чем-то наполненный. Сосуд сорвался с головы, упал и разбился вдребезги. Поди узнай теперь, что в нем было» («Старая записная книжка П. А. Вяземского»). Так мог сказать только художник, пластически образно воспринимающий мир. Сравнение себя с человеком, несущим сосуд (сосуд красивый - так оценивает свое искусство сам поэт; сосуд на голове - зыбкое, неустойчивое положение), напоминает художественный образ в одном из последних стихотворений Батюшкова. Написанное в 1821 г. уже надломленным человеком, это произведение из цикла «Подражания древним» передает мрачное состояние духа поэта в это время (в таком настроении Батюшков написал, по-видимому, и «Ты знаешь, что изрек, // Прощаясь с жизнью, седой Мельхиседек?..»). Стихотворение характерно для Батюшкова как художника: «Без смерти жизнь не жизнь: и что она? Сосуд, // Где капля меду средь полыни...» Сосуд же, который нес человек, был наполнен «чем-то». И в этом неопределенном «чем-то» - трагизм жизни переставшего писать поэта, ощущение этого трагизма им самим.
«Философ резвый и пиит»,- сказал о Батюшкове юный Пушкин, проницательно улавливая отраженные в стихах Батюшкова глубины человеческого сознания и остроту мысли поэта. Этот «философ» резвый: ведь он автор шутливого «Видения на берегах Леты» и колкого «Певца в Беседе любителей русского слова». Поэтическая формула Пушкина была отзвуком строки самого Батюшкова в «Моих пенатах»: «философ и пиит»; Такие отзвуки в раннем творчестве Пушкина можно уловить не раз: из русских поэтов именно Батюшков оказал на молодого Пушкина наибольшее влияние. Мы ощущаем эту близость поэтов и в общей мажорной тональности ранней пушкинской лирики, некоторых ее эпикурейских мотивах, звучания пушкинского стиха. «Арфа» Батюшкова была для Пушкина действительно «златострунной»,
Но поэтический гений Пушкина-настолько уникальное явление искусства слова, мир человеческой души раскрывается в поэзии Пушкина настолько в «пушкинских» измерениях, что попытки определить степень воздействия на Пушкина, даже в ранний период его творчества, любого другого художника всегда в какой-то мере искусственны, суждения об этом влиянии гипотетичны. Вот почему, находя краски художественной палитры Батюшкова в поэтических созданиях Пушкина - и не только в лицейской лирике, но и в последующие годы («Шуми, шуми, послушное ветрило», и невольно вспоминается: «Шуми, шуми волнами, Рона»),- мы говорим об этом, подчеркивая больше внешний характер этого влияния. «Бреду своим путем: // Будь всякий при своем»,- сказал Пушкин в стихах, обращенных именно к Батюшкову, своему старшему современнику. Батюшков и Пушкин создавали русскую поэзию как искусство, придавая стихам подлинный артистизм, но каждый шел «своим путем». При всей общности творческих устремлений этих поэтов созданное ими знаменовало разные этапы в развитии русской поэзии. Батюшков - самобытный поэт раннего русского романтизма («предромантик», как его иногда называют), связанный - особенно в первые годы своего творчества - с поэтикой классицизма и сентиментализма.
Поэт неповторимого дарования, Батюшков создал свой художественный мир, «батюшковскую гармонию», пластичность образов. Мир романтической мечты: «Мечта все в мире золотит, // И от печали злыя // Мечта нам щит». И реальной земной радости: «Я умею наслаждаться, // Как ребенок всем играть, // И счастлив!» Мир светлых чувств: «Только дружба обещает // Мне бессмертия венок» - и «душевной скорби»: «Печальна опытность открыла // Пустыню новую для глаз». Батюшков, писал Белинский, «...не только умел задумываться и грустить, но знал и диссонансы сомнения, и муки отчаяния».
В истории русской поэзии творчество Батюшкова ближе всего романтическому миру Жуковского. «Имена их всегда как-то вместе ложатся под перо критика и историка русской литературы»,-. писал Белинский. Со свойственным критику умением определить неповторимость каждого поэтического дарования Белинский говорил об отличии этих поэтов: «Если неопределенность и туманность составляют отличительный характер романтизма в духе средних веков,- то Батюшков столько же классик, сколько Жуковский романтик; ибо определенность и ясность - первые и главные свойства его поэзии».
Современного читателя, любящего поэзию, привлекает лирическая проникновенность лучших произведений Батюшкова, исполненных «истины в чувствах», романтическая устремленность автора к идеалу, поэтизация им мечты. Пленяет музыка стиха и слова Батюшкова, «златострунность» его поэзии. Несмотря на трагизм личной судьбы Батюшкова, его имя в ряду самых светлых имен русской классической поэзии: в стихах Батюшкова много
света.

Исторические потрясения конца века расшатали господствовавшее в поэзии гармоническое равновесие между человеком и миром. Требовался новый подход, более сложный и чувствительный инструмент анализа.

В стихах Батюшкова с удивительной артистичностью разрабатывалась важнейшая проблема эпохи — соотношение «общей» жизни человечества и душевной жизни отдельного человека. Батюшков — один из первых поэтов в России, в чьем творчестве сознательно строился образ автора как мыслящей личности, воспринимающей и оценивающей мир.

Начало XIX столетия принесло с собой представление о глубоко личных связях человека с внешним миром. Единичное человеческое сознание, заново, «для себя» осмысляя всеобщую жизнь, заявило о своей абсолютной ценности романтизмом. Позднее Гейне писал: «Под каждым надгробным камнем — история целого мира»6.

Батюшков — фигура во многом характерная для этого переходного времени. Его личность, его рефлектирующее сознание в основном принадлежат новой эпохе. Уже почти пропастью отделен он от Державина, который, со своей цельностью, весь в XVIII веке.

Первый биограф поэта, Л. Н. Майков, сравнивает Батюшкова с добайроновским героем начала века — Рене из одноименного романа Шатобриана. Батюшкову было глубоко свойственно чувство разлада между идеалом и действительностью. Его мировоззрение и творчество имеют ярко выраженную гуманистическую основу, которая опиралась на широкую традицию европейской мысли. С позиций этого несколько отвлеченного гуманизма поэт расценивал свою современность. Он болезненно переживал последствия французской революции.

Позиция Батюшкова отличалась от не лишенной фатализма позиции Карамзина. По Карамзину, человек и его жизнь — неизбежное смешение тени и света, добра и зла, печали и радости, непрерывно переходящих одно в другое и неотделимых друг от друга. Отсюда «меланхолия» Карамзина. Мысль о несовершенстве духовной природы человека заставила Карамзина едва ли не превыше всего ценить самоограничение, нравственную дисциплину, способность к жалости, к добрым поступкам, проявляющим заложенное в человеке добро.

Карамзин испытывал именно жалость к человеку, а не восхищение им (на этом основан его сентиментализм). По Батюшкову же, смысл жизни — в даруемой ею радости:

Пока бежит за нами
Бог времени седой
И губит луг с цветами
Безжалостной косой,
Мой друг! скорей за счастьем
В путь жизни полетим;
Упьемся сладострастьем
И смерть опередим;
Сорвем цветы украдкой
Под лезвием косы
И ленью жизни краткой
Продлим, продлим часы!

(«Мои пенаты»).

В своем понимании общих задач литературы Батюшков — несомненный карамзинист, хотя от Карамзина его отличало вначале эпикурейство, а затем мрачность жизнеощущения. После некоторых колебаний в 1812—1813 годах он уже до самого конца был верен европеизму и осуждал «славенофилов» (тогда так называли последователей А. С. Шишкова) за вражду к европейскому просвещению и идеализацию старинного варварства. Батюшков — автор блестящих сатир на «варягороссов» («Видение на берегах Леты» и «Певец в Беседе любителей русского слова»).

Поэт считал, что истинный патриот России должен думать больше всего об ее просвещении.

Для русской поэзии Батюшков видел лишь один — общеевропейский — путь.

В начале XIX века в европейском искусстве классицизм уступал место романтизму. В самом центре зарождающейся новой поэзии стояли задачи лирического выражения личности.

И все же при активном содействии Батюшкова совершалось дело первостепенной важности: «любовным стишкам» предстояло войти в область «высокой поэзии» и стать выражением мироощущения человека во всей полноте его бытия.

«Легкая поэзия» как жанр расцвела в России в последней трети XVIII века (застольные песни, романсы, дружеские послания, элегии), но представляла собой и в идейном и в художественном отношении периферию поэзии, так как воссоздаваемый в ней «малый», «внутренний» мир был согласно жанровому мышлению классицизма изолирован от «большого», «внешнего». В XVIII веке ода должна была решать серьезные проблемы человеческой жизни (такова и ода Державина). У Батюшкова этой цели начинает служить элегия.

Сущность поэтического метода Батюшкова понимается по-разному. О его поэзии принято говорить как об образце литературной условности; такова трактовка Ю. Н. Тынянова, Л. Я. Гинзбург. Широкий резонанс приобрели взгляды В. В. Виноградова и Г. А. Гуковского на Батюшкова как романтического поэта, разрабатывавшего в лирике субъективное переживание.

В применении к Батюшкову еще невозможно говорить о романтическом индивидуализме.

Правда, у него уже появилось несвойственное прежней литературной эпохе представление об обязанности поэта избирать тот род поэзии, который соответствует его духовному опыту.

В своем творчестве поэт создает своеобразную, очень сложную систему художественных опосредствований и преображений, при помощи которых он строит свой авторский образ.

Каждый, кто читал стихи Батюшкова, навсегда запомнил гармонический образ «автора», вначале страстно увлеченного радостями бытия, сопровождающими его даже в «царство теней», и затем столь же страстно оплакавшего их бренность. Простодушным, добрым, страстным, миролюбивым, бескорыстным — таким рисуется нам поэт:

Не вина благовонны,
Не тучный фимиам
Поэт приносит вам,
Но слезы умиленья,
Но сердца тихий жар
И сладки песнопенья,
Богинь Пермесских дар!

(«Мои пенаты»)

Этот гармонический автопортрет, однако, менее всего соответствовал характеру Батюшкова. Приведем другой, очень выразительный автопортрет, набросанный поэтом в записной книжке. Его черты — противоречивость, дисгармоничность, склонность к рефлексии:

В своей лирике Батюшков еще не мог воссоздать этот чисто романтический характер, со столь отчетливой установкой на «демонизм», — характер, прямо ведущий к Онегину и Печорину. Кроме того, он и не хотел таким изобразить себя в своей поэзии.

Трагическое содержание поздней лирики Батюшкова не разрушает цельность гармонического образа «автора». В сознании читателя возникает представление о его духовном пути, как пути по-своему закономерном: от страстного ощущения великой полноты и ценности жизни к скорби об ее утрате.

Величествен сей понт! Лазурной царь пустыни,
О солнце! чудно ты среди небесных чуд!
И на земле прекрасного столь много!
Но все поддельное иль втуне серебро:
Плачь, смертный! плачь! Твое добро
В руке у Немезиды строгой!

(«Подражания древним»)

В поздних стихах Батюшкова — идеал мужества, готовность с достоинством расплатиться жизнью за испытанную радость бытия:

Ты хочешь меду, сын? — так жала не страшись;
Венца победы? — смело к бою!
Ты перлов жаждешь? — так спустись
На дно, где крокодил зияет под водою.
Не бойся! Бог решит. Лишь смелым он отец,
Лишь смелым перлы, мед иль гибель... иль венец.

Все это было написано тогда, когда Батюшкова уже терзали страхи, подозрения, болезненная мнительность, когда уже были налицо пугавшие его друзей и близких симптомы душевной болезни.

Впервые в русской поэзии Батюшковым был создан «лирический герой». Стихийный автобиографизм Державина — явление совсем иного порядка.

Выражение «лирический герой» употребляется иногда расширительно, обозначая авторский образ в поэзии. Поскольку простая замена одного термина другим не плодотворна, у него есть и решительные противники. Уточняя этот термин, Л. Я. Гинзбург применяет его только в тех случаях, когда авторская личность в лирике выступает в качестве основного «объекта» изображения36.

Термин «лирический герой» действительно способствует различению многообразных способов выражения внутреннего мира поэта.

Из поэтов пушкинской поры «лирического героя» создали Батюшков, Денис Давыдов, молодой Жуковский, Языков. (Стилизации Дельвига, будучи поэтическими масками, еще дальше отстоят от реального душевного опыта поэта.)

Индивидуальность в стихах Батюшкова не чужда своего рода «многозначности», и здесь, может быть, одна из разгадок привлекательности его поэзии.

В поэзии классицизма авторский образ в существенных чертах обусловливался жанром, в котором написано произведение; и автор-«эпикуреец», так же как «автор» одический и т. п., был абстракцией. Не он, носитель чувств радости, любви, дружества, был предметом изображения, а сами эти чувства в их абстрактном, «чистом» виде.

В батюшковской же элегии жанровый по своей природе «автор» превращен в «лирического героя» — в предмет изображения, в характер, в индивидуальность. Эпикурейство, жанровое по своему происхождению, становится индивидуальной характеристикой лирического героя, олицетворившего в понимании поэта ценности жизни.

Любовь для Батюшкова, как и красота, — «олицетворение» жизни, образ , символ земной жизни. Качества, которыми наделен батюшковский лирический герой, призваны символизировать полноту физического бытия. Это молодость, чувство влюбленности, красота.

Возлюбленная батюшковского героя всегда идеально прекрасна. Ее уста непременно алые, очи — голубые, «ланиты» пылают, как розы, локоны ниспадают золотой или каштановой волной; ее руки — лилейны и т. п. Она благоуханна и украшена душистыми цветами:

Батюшков утверждает, что красота — важнейшее из свойств жизни и принадлежит только ей; в присутствии смерти даже прекрасная лилия утрачивает свою красоту, уподобляясь восковому изваянию: («Подражания древним»)

Любовь у Батюшкова не выделена в некий обособленный мир наслаждений, а связана с обширным кругом высоких ценностей человеческой жизни. Герой эротических стихов Батюшкова не только пылкий любовник: он наделен также жаждой независимости, бескорыстием, гуманностью.

Античность была для Батюшкова идеалом гармонических взаимоотношений между человеком и миром. Вот почему так велико в его поэзии значение античной темы.

Тема античности — средоточие важнейшей проблематики классицизма — постепенно уступала свои позиции теме средневековья, поднятой на щит романтиками. Но она еще притягивала к себе художественную мысль.

Поэзия Батюшкова «театральна» (эта черта в принципе восходит к особенностям поэзии классицизма). В стихотворении «Мои пенаты» таков эпизод с переодеванием Лилеты: Лилета входит в одежде воина, затем сбрасывает ее и предстает перед героем и «зрителями» в наряде пастушки:

И вот с улыбкой нежной
Садится у огня,
Рукою белоснежной
Склонившись на меня...

Природа этого «действия» сценична, как и эпизод с воином (воин, в свою очередь, должен «постучаться, войти, обсушиться» и завести песню о своих походах). Часто у Батюшкова стихотворение строится как обращение героя к присутствующим тут же лицам («Радость», «Привидение», «Ложный страх», «Счастливец» и многие другие). Герой как бы комментирует сцену, происходящую перед ним.

Для поэзии Батюшкова характерны начальные фразы, где «я» сразу приковывает внимание: «Я чувствую, мой дар в поэзии погас» («Элегия»); «Напрасно осыпал я жертвенник цветами» («Тибуллова элегия III»); «Я берег покидал туманный Альбиона» («Тень друга»); «Мой друг! Я видел море зла» («К Дашкову»); «Прости, балладник мой» («К Жуковскому»); «Как я люблю, товарищ мой» («К Никите»); «Помнишь ли, мой друг бесценный» («Ложный страх»); «Мессалла! Без меня ты мчишься по волнам» («Элегия из Тибулла»); «Мечты! — повсюду вы меня сопровождали» («Воспоминание»); «Отечески пенаты, О пестуны мои!» («Мои пенаты») и т. д.

Во всех трех исторических элегиях Батюшкова (элегия «Умирающий Тасс», естественно, дана от лица итальянского поэта) присутствует личное начало: «Я здесь, на сих скалах, висящих над водой...» («На развалинах замка в Швеции»), «О, радость! я стою при Рейнских водах!..» («Переход через Рейн») и т. д. Батюшков — лирик и там, где он «театрален», и там, где он эпичен.

Еще один тип батюшковской элегии — «интимная» элегия разочарования.

Среди произведений Батюшкова выделяется несколько написанных в разное время интимных элегий, где личное чувство поэта выражено более непосредственно. Это — «Воспоминания 1807 г.» и «Выздоровление» (оба между 1807—1809 гг.); «Вечер» (1810); «Тень друга», «Элегия» («Я чувствую, мой дар в поэзии погас...», 1815), «Разлука» («Напрасно покидал страну моих отцов...»), «Пробуждение» (1815). Чувство горести обусловлено несчастливой любовью, потерей дружбы, личным душевным опытом. Батюшков достигает здесь не только эмоциональной напряженности, но и подлинного психологизма.

Элегии этого типа можно разделить на две группы. Первую составляют стихотворения, в которых переживание воссоздается с помощью эпических или драматических приемов.

Лиризм наиболее интимных элегий Батюшкова — очень мягкий, нежный, сдержанный, чуждый какой бы то ни было аффектации, не только патетической, но и «чувствительной». Лирическое самораскрытие осуществляется не столько погружением в себя, сколько изображением внешнего мира, пробуждающего чувства поэта. Так, в «Выздоровлении» и особенно в «Моем гении» композиционным центром является образ любимой женщины, к которой обращен благодарный восторг поэта. В «Пробуждении» интенсивность любовной тоски дана как бесчувственность к дивной красоте природы, ставшей главным предметом изображения:

Ни сладость розовых лучей
Предтечи утреннего Феба,
Ни кроткий блеск лазури неба,
Ни запах, веющий с полей,
Ни быстрый лет коня ретива
По скату бархатных лугов,
И гончих лай, и звон рогов
Вокруг пустынного залива —
Ничто души не веселит,
Души, встревоженной мечтами...52

Разлад между бесконечно привлекательным миром и душой, которая в тоске своей чужда наслаждению, впервые в русской поэзии положен в основу самой композиции. Сходным образом Баратынский, наследник Батюшкова, построит впоследствии свою «Осень».

Поэзия Батюшкова очень сложна своим разнообразным художественно-историческим материалом, многослойна и полисемантична. Весь ее образный строй насыщен «книжными», историко-культурными и т. п. ассоциациями.

Батюшков стоит в самом начале новой эпохи русской лирики. Создавая свою оригинальную поэтическую систему, он испытывал большие трудности.

Поэт, прозаик

1797-1802 - получив прекрасное домашнее воспитание, Батюшков учится в петербургских пансионах, в совершенстве овладевает французским, итальянским и латинским языками.

1802-1807 - служит чиновником в министерстве народного просвещения.

1805 - дебютирует в печати сатирой «Послание к стихам моим».

1807 - Батюшков записывается в народное ополчение и отправляется в Прусский поход, во время которого получает тяжелое ранение (пуля задела спинной мозг, что стало причиной последующих физических страданий).

1809 - выходит в отставку. Живя в имении, полгода проводит в разнообразных литературных занятиях, впервые ощущая себя поэтом, способным творить вполне самостоятельно. Поэтически самоопределяясь, пишет литературную сатиру «Видение на берегах Леты», в которой «топит» в реке забвенья многих современных поэтов, оставив «бессмертными» лишь произведения И.А.Крылова. Распространяясь в списках, «Видение» делает имя Батюшкова известным в литературных кругах обеих столиц. Приехав в Москву, Батюшков входит в круг московских литераторов, особенно сближаясь с В.А.Жуковским, П.А.Вяземским, знакомится с Н.М.Карамзиным.

Вскоре Батюшков становится главой так называемой «лёгкой поэзии», требовавшей, по его мнению, «возможного совершенства, чистоты выражения, стройности в слоге, гибкости, плавности». Воспевание радостей земной жизни, дружбы, любви сочетается в его дружеских посланиях с утверждением внутренней свободы поэта, его независимости. Программным произведением этого рода становится послание «Мои Пенаты» (1811-1812).

1812 - Батюшков переезжает в Петербург, где получает место помощника хранителя манускриптов в Публичной библиотеке. Здесь его сослуживцами становятся И.А.Крылов, Н.И.Гнедич.

Под влиянием впечатлений Отечественной войны 1812 года Батюшков создает произведения, проникнутые патриотическим чувством («К Дашкову»,1813). Однако события войны, захват и разрушение Москвы и личные потрясения становятся причиной духовного кризиса Батюшкова. Он разочаровывается в идеях просветительской философии. Его поэзия окрашивается во всё более печальные тона (элегии «Разлука», 1812-13, «Тень друга», 1814 и др.).

1813-1814 - Батюшков участвует в заграничном походе русской армии против Наполеона. Свои впечатления о войне Батюшков отразил в стихотворениях «Пленный», «На-развалинах замка в Швеции», «Переход через Рейн» и в очерках в прозе «Воспоминание мест, сражений и путешествий», «Путешествие в замок Сирей».

1814-1817 - к Батюшкову приходит литературный успех и слава «первого поэта» России. Он отказывается от сатир и эпиграмм. В его творчестве появляются философские и религиозные размышления («К другу», «Надежда», 1815), мотивы трагической любви («Пробуждение», «Элегия», 1815) и вечного разлада художника-творца с действительностью («Гезиод и Омир, соперники», «Умирающий Тасс», 1817).

1815 - основывается литературный кружок «Арзамас», участниками которого становятся В.А.Жуковский, П.А.Вяземский, А.С.Пушкин и др. Батюшков заочно избирается членом кружка, получив в качестве арзамасского имени прежнее свое прозвище Ахилл (данное друзьями по контрасту с маленьким ростом). Ритуал приёма в «Арзамас» (пародия приёма во Французскую академию) совершился в присутствии Батюшкова на заседании 27 августа 1817г.

1817 - выходит сборник Батюшкова «Опыты в стихах и прозе», имевший большой успех у читателя. В первом, прозаическом томе собраны очерки, переводы, морально-философские статьи, литературно-теоретические рассуждения, исследования о писателях прошлого, первый в русской литературе искусствоведческий очерк. Во втором томе объединены стихи, сгруппированные по жанровому признаку.

1819 - Батюшков выезжает в Италию, где он участвует в русской дипломатической миссии.

1822 - Батюшков начинает ощущать признаки мании преследования, ставшей неизлечимой болезнью. Несмотря на заботу друзей, на лечение в лучших клиниках, вернуться к нормальной жизни Батюшкову не удается. Эта болезнь длится 33 года. Последние годы живет у родственников в Вологде.

Основные произведения:

«Привидение. Из Парни» (1810)

«Надежда» (1815)

«Мой гений» (1815)

«Таврида» (1815)

«К другу» (1815)

«Элегия» (1815)

«Беседка муз» (1817)

«Есть наслаждение и в дикости лесов» (1819)

Послания:

«Мои Пенаты» (1811 —12, опубл. 1814)

«К Дашкову» (1813)

Циклы антологических стихов:

«Из греческой антологии» (1817—18)

«Подражания древним» (1821)

Философская лирика:

«Ты знаешь, что изрек», 1821?

Стихотворная сказка «Странствователь и домосед» (1814—15)

«Видение на берегах Леты» (1809, опубл. 1841)

Очерки и статьи:

«Прогулка по Москве» (1811 —12, опубл. 1869)

Известно, что корни «легкой поэзии » уходят в глубь античности . «Легкая поэзия» отразилась в творчестве поэтов, связанных с изображением и идеализацией чувственных наслаждений: Сапфо, Анакреонта, Горация, Тибулла, Грекура, Грессе и Парни.

В русской литературе «легкая поэзия», воплощая интимные переживания и страсти, возникла уже в классицизме. Наиболее яркими ее представителями были Державин и В. В. Капнист. В статье «Речь о влиянии легкой поэзии на язык» Батюшков и сам разъяснял, что это поэзия частной, социально-бытовой жизни, в которой определяющее место принадлежит земной «страстии любви». Главные ее виды - стихотворение, повесть, послание, песня, басня.

Именно в создании «легкой поэзии» поэт и видел свою главную особенность и заслугу.

Поэт охотно и часто отождествляет любовь со сладострастием, представляющим собой одухотворенную чувственность

Поэзии Батюшкова, певца любви, свойствен культ человеческого тела («О парижских женщинах», 1814). Но при этом трудно найти поэта более скромного в описании женской красоты, нежели создатель «Вакханки » (1815). Он говорит о женской красоте словами экстатического восхищения, любовная страсть одухотворяется им благоговейно-эстетическими чувствами.

Но полноты жизни нет вне мужской дружбы, и поэт славит «дружество», опору в сомнениях и горестях, поддержку в поражениях и победах («Дружество »). Любовь и дружба неразлучны с игрою чувства и ума («Совет друзьям»). Счастье в любви ( «Мои пенаты»), в дружбе («К Филисе»), в мирной, скромной жизни, неразлучной с совестью ( «Счастливец»), поэт в шутливом воображении превращает даже потусторонний мир в земной, перенося в него наслаждения любви ( «Привидение»). Смерть рисуется им в этих стихах, согласно античной мифологии, как органический переход в благодатный мир блаженства

Воспевая человека, отрешенного от всех общественных связей и гражданских обязанностей, ограничившего свои желания и стремления земными наслаждениями, «легкая поэзия» Батюшкова принимает гуманистический характер . Но это не изоляция от общества во имя эгоистического своекорыстия и разнузданного своеволия, хищнически и цинически нарушающего элементарные правила человеческого общежития. По определению Белинского, идеальный, «изящный эпикуреизм» поэта связан с идеями просветительского гуманизма. В нем протест против социально-политической системы угнетения человеческой личности, вызов лживой морали правящей знати и церковно-религиозному ханжеству, защита духовной ценности человеческой личности, ее естественного права на независимость и свободу, на земные радости и наслаждения. В условиях сочувственно воспринимавшегося консервативными кругами «унылого» романтизма эпикуреизм Батюшкова являлся противопоставлением оптимизма пессимизму, земли - небесам. Эпикуреизм Батюшкова возникает в период убыстряющегося роста капиталистических тенденций в условиях феодально-крепостнической системы, «в атмосфере крушения старого мира» способствующей возникновению и укреплению оппозиционных, прогрессивно-гуманистических, либерально-демократических убеждений Батюшкова.

Эпикуреизм - учение, согласно которому основой счастья человека является удовлетворение жизненных потребностей, разумное наслаждение и покой [по имени древнегреческого философа-материалиста Эпикура]

Настроения поэта, возможно, поддерживались и сугубо личными причинами. Он родился в Вологде 1787 года в старинной, но обедневшей дворянской семье. Увлеченный искусством и литературой, он поневоле тянул ненавистную служебную лямку. Военная служба не принесла ему ни чинов, ни славы. Его редкие свойства бескорыстия и честности не доставили ему лавров и на гражданском поприще. Оппозиционная идейность привела Батюшкова в «Вольное общество…» Общение с членами этого общества, с сыновьями Радищева, с поэтами И. П. Пниным и с А. П. Бенитцким способствовало укреплению в творчестве Батюшкова вольнолюбивых, материалистическо-атеистических и сатирических мотивов отчетливо сказались в его сочувственном отклике «Насмерть И. П. Пнина», а также в посланиях к Жуковскому и Вяземскому ( «Мои пенаты»).

«легкая поэзия» и романтизм Батюшкова не противостоят друг другу. В его творчестве «легкая поэзия» - форма выражения резкого конфликта с социальной действительностью, ее неприятия и ухода автора от своекорыстия властвующих кругов, от грубой жизненной прозы в сферу земных наслаждений, красоты и изящества, в мир, созданный воображением, мечтой.

Поэзия Батюшкова, обличая бесчестность, вероломство, высшего света, бюрократических кругов, в то же время сохраняла веру в справедливого просвещенного монарха и славила царя Видя социальные пороки, ополчаясь против них, указывая на их носителей, Батюшков, однако, оставался в стороне от освободительной борьбы.

Батюшков стал главой т. н. «легкой поэзии», восходящей к традиции анакреонтики XVIII в., наиболее выдающимися представителями которой были Державин и Капнист («образец в слоге», как назвал его Батюшков). Воспевание радостей земной жизни - дружбы, любви - сочеталось в интимных дружеских посланиях Батюшкова с утверждением внутренней свободы поэта, независимости его от «рабства и цепей» феодально-абсолютистского общественного строя, чьим пасынком он остро себя ощущал. Программным произведением этого рода явилось послание «Мои Пенаты» (1811-12, опубл. 1814); Образцом «легкой поэзии» является стихотворение «Вакханка» (опубл. 1817). Патриотическое воодушевление, охватившее Батюшкова в связи с войной 1812 года, вывело его за пределы «камерной» лирики (послание «К Дашкову», 1813, историческая элегия «Переход через Рейн», 1814, и др.). Под влиянием тягостных впечатлений войны, разрушения Москвы и личных потрясений Батюшков переживает духовный кризис. Многие стихи представляют собой как бы страницы поэтизированной автобиографии Батюшкова, В отношении поэтического мастерства образцами для Батюшкова были произведения античных и итальянских поэтов. Он переводил элегии Тибулла, стихи Тассо, Парни и др. Одно из наиболее прославленных сочинений Батюшкова элегия «Умирающий Тасс» (1817) посвящена трагической судьбе поэта - тема, настойчиво привлекавшая внимание Батюшкова. Писал Батюшков и в прозе, (преимущественно очерки, статьи по вопросам литературы и искусства; наиболее значительны из них «Вечер у Кантемира», «Прогулка в Академию художеств») . Стих Батюшкова достиг высокого художественного совершенства. Современники восхищались его «пластикой», скульптурностью», Пушкин - «итальянской» певучестью Батюшков подготовил антологические стихи Пушкина. Батюшков тяготился узостью тем и мотивов, однообразием жанров своей поэзии. Он задумывал ряд монументальных произведений, исполненных содержания «полезного обществу, достойного себя и народа», увлекался творчеством Байрона (перевод на русский язык из «Странствований Чайльд-Гарольда»). Все это было оборвано душевной болезнью, навсегда пресекшей литературную деятельность Батюшкова.. Батюшков сыграл значительную роль в развитии русской поэзии: наряду с Жуковским он явился непосредственным предшественником и литературным учителем Пушкина, осуществившего многое из того, что было начато Батюшковым.

1787 - 1855
Русский поэт. Глава анакреотического направления в русской лирике ("Веселый час", "Мои пенаты", "Вакханка"). Позже пережил духовный кризис ("Надежда", "К другу"); в жанре элегии - мотивы неразделенной любви ("Разлука", "Мой гений"), высокий трагизм ("Умирающий Тасс", "Изречение Мельхиседека").
Биография
Родился 18 мая (29 н.с.) в Вологде в родовитой дворянской семье. Детские годы прошли в родовом имении - селе Даниловском Тверской губернии. Домашним воспитанием руководил дед, предводитель дворянства Устюженского уезда.
С десяти лет Батюшков обучался в Петербурге в частных иностранных пансионах, владел многими иностранными языками.
С 1802 жил в Петербурге в доме своего дяди М. Муравьева, писателя и просветителя, сыгравшего решающую роль в формировании личности и таланта поэта. Он изучал философию и литературу французского Просвещения, античную поэзию, литературу итальянского Возрождения. В течение пяти лет служил чиновником в Министерстве народного просвещения.
В 1805 дебютировал в печати сатирическими стихами "Послание к стихам моим". В этот период писал стихи преимущественно сатирического жанра ("Послание к Хлое", "К Филисе", эпиграммы).
В 1807 записался в народное ополчение; его часть была отправлена на место военных действий против Наполеона в Пруссию. В сражении под Гейльсбергом был тяжело ранен и эвакуирован в Ригу, где находился на излечении. Затем перебрался в Петербург, где перенес тяжелую болезнь и по выздоровлении вернулся в полк. Весной 1808, выздоровев, Батюшков отправился в войска, действовавшие в Финляндии. Свои впечатления отразил в очерке "Из писем русского офицера в Финляндии". Выйдя в отставку, целиком посвящает себя литературному творчеству.
Сатира "Видение на берегах Леты", написанная летом 1809, знаменует собой начало зрелого этапа творчества Батюшкова, хотя была опубликована только в 1841.
В 1810 - 1812 активно сотрудничает в журнале "Драматический вестник", сблизился с Карамзиным, Жуковским, Вяземскими другими литераторами. Появились его стихотворения "Веселый час", "Счастливец", "Источник", "Мои Пенаты" и др.
Во время войны 1812 года Батюшков, из-за болезни не ушедший в действующую армию, испытал на себе "все ужасы войны", "нищету, пожары, голод", что позже нашло свое отражение в "Послании к Дашкову" (1813). В 1813 - 14 участвовал в заграничном походе русской армии против Наполеона. Впечатления войны составили содержание многих стихов: "Пленный", "Судьба Одиссея", "Переход через Рейн" и др.
В 1814 - 1817 Батюшков много ездил, редко оставаясь на одном месте более полугода. Пережил тяжелый духовный кризис: разочарование в идеях просветительской философии. Нарастали религиозные настроения. Его поэзия окрашивается в печальные и трагические тона: элегия "Разлука", "К другу", "Пробуждение", "Мой гений", "Таврида" и др. В 1817 вышел сборник "Опыты в стихах и прозе", включивший в себя переводы, статьи, очерки и стихи.
В 1819 уехал в Италию по месту новой службы - он назначен чиновником при неополитанской миссии. В 1821 им овладела неизлечимая психическая болезнь (мания преследования). Лечение в лучших европейских клиниках не увенчалось успехом - Батюшков уже не вернулся к нормальной жизни. Его последние двадцать лет прошли у родственников в Вологде. Умер от тифа 7 июля (19 н.с.) 1855. Похоронен в Спасо-Прилуцком монастыре.