Чижов николай алексеевич. Никита Кирсанов. "Декабрист Николай Чижов и его литературное наследие"

Чижов Николай Алексеевич.

(1803 -- 1848 гг.).

Избранные стихотворения.

Нуча .

Ночь ненастна, темна, В чёрных тучах луна. Шумно бьются валы О крутые скалы. Торопися, мой конь! Близок в юртах огонь! Кто полночной порой Бродит там, над рекой, В непогоду один?.. Круто темя стремнин, Скользок путь по горам; Что же ищет он там? Он глядит с берегов На плесканье валов; Ворон вьётся над ним... Он стоит недвижим... Торопися, мой конь! Близок в юртах огонь! Здесь пустая страна, И дика и страшна, Здесь собранье духов; С вечно снежных гольцов Их слетается рой В час полночи глухой. Они бродят в хребтах, По лесам, на лугах, По речным берегам, По заглохшим жильям; Но им более мил Прах забытых могил. Но во мгле на брегу Распознать я могу, Будто в солнечный день Нучи скорбную тень Хищный вран на горах Расклевал его прах. Я бывал с ним знаком, Посещал он мой дом; Он пивал мой кумыс, Мы друзьями звались. Но весёлой порой Он бывал нам чужой Равнодушен и тих, Он смотрел на исых* Пляски стройные дев, Их весёлый напев, Их роскошный убор Не влекли его взор. * (исых - весенний праздник якутов) Вечно дик и суров, Полюбил он лесов Беспробудную тень; Там, бродя ночь и день Средь безжизненных скал, Он вольнее дышал. Говорили, что он Ведал тайный закон Призыванья духов, Что будил мертвецов, Что гроба вопрошал, Что шаманство он знал. Но правдив ли рассказ? Не видал я ни раз, Чтоб в дюгюрь он бивал, Чтоб власы распускал, Чтоб безумствовал он, Чародейством смущён. Нуча был не таков! Презирал он духов! Он бессташно бродил Вкруг шаманских могил, Где властительный прах Схоронён на древах. Раз, осенней порой, Дружен с жизнью простой, Шёл он вслед тунгусам По пустынным хребтам. Путь змеёй им лежал Меж разлогов и скал. Вот стоит на пути, Где им должно пройти, Вековая сосна; Почиталась она, Ото всех тунгусов Пребываньем духов. Все с оленей сошли И дары принесли Властелинам стремнин; Только Нуча один, Покачав головой, Не дал жертвы лесной. Путь их дале лежал Тихо день погасал; Поднял месяц рога. Вот в верху кабарга На висящих скалах Притаилась в кустах. Нуча страха не знал, Был легок и удал. Он, как горный орел, К кабарге полетел. Прочь она - он за ней, Всё быстрей и быстрей. Вот пропали из глаз! Знать пробил его час... Только с горных стремнин Пес к ночлегу один, Без стрелка прибежал Он назад не бывал. Как хозяин исчез, Не сказал про то пес Только выл он порой Над стремниной крутой, Где на каменном дне Бьёт поток в глубине. С того времени тень, Когда скроется день, Бродит в мраке ночей До рассветных лучей. Страшно мщенье духов! Жребий казни суров! Словом "нуча" якуты называют русских. Герой стихотворения "Нуча" - русский, похоже ссыльный. У Нучи много друзей среди якутов, но он любит уединение и бродит среди лесов и скал. Якуты говорят, что Нуча колдун, шаман. Но русский, напротив, презирает духов. Это и губит его. Однажды Нуча отказался принести жертву духам. В этот же день он не вернулся с охоты, и теперь только тень Нучи бродит по горам. Якуты считали, что духи отомстили русскому. Стихотворение "Нуча" - типичное романтическое произведение. В нём изображение дикой природы, и описание быта "экзотических" народов, и предание о духах. Есть и романтический герой, стоящий выше окружающих, одинокий и загадочный, погибающий в единоборстве с тёмными силами. Нет точных сведений, что именно Александр Бестужев передал "Нучу" издателю журнала "Московский телеграф" Николаю Алексеевичу Полевому - но больше некому. В эти как раз годы декабрист сдружился с Полевым, внимательно следил за его журналом, писал критические заметки о помещённых в нём произведениях, причём письма эти довольно часто отправлялись, минуя правительственную цензуру и перлюстрацию. Стихотворение Чижова было опубликовано с подписью Н.Ч., но адрес "Олёкминск" расшифровывал авторство и это обеспокоило начальника III отделения "Собственной его императорского величества канцелярии" генерал-адъютанта графа А.Х. Бенкендорфа. Началось дознание. В государственном архиве Иркутской области хранится "Дело о стихотворении государственного преступника Чижова, напечатанном в "Московском телеграфе" 1832 г., No 8". Начато 19.09.1832 г., завершено 23.03.1833 г. те дни отправлялся в Якутск коллежский регистратор Слежановский для исполнения должности губернатора, ему поручено было произвести самое обстоятельное расследование. Были допрошены все знакомые Чижова - их оказалось не так уж много: купцы Василий Подъяков и Василий Дудников, крестьянин Иван Яныгин, были сделаны запросы бывшему исправнику Фёдорову, лекарю Фоме Кривошапкину, губернскому секретарю Фёдору Попову. Все отвечали, что стихов декабриста не читали и о пересылке их ничего не знают. Якутский гражданский губернатор 5 ноября 1832 г. доносил генерал-губернатору Восточной Сибири А.С. Лавинскому: "Оказалось, что стихи те сочинил находящийся в Олёкме государственный преступник Николай Чижов, в чём он сам сознался и в приложенной тетради, как означенные стихи "Нуча", так и в другом виде самим Чижовым писанные это удостоверяют, но что касается до отсылки оных в Москву для перепечатывания, Чижов сознания не учинил"... "Стихи сии, - писал Чижов Иркутскому генерал-губернатору И.Б. Цейдлеру, - были известны моим товарищам, разделившим со мною ссылку, но давали ли они кому-нибудь списывать их, этого я не знаю. Сам я не давал никому постороннему, и даже не читал, сколько могу припомнить. Впрочем, в них не заключается ничего предосудительного..." Более всего грешили на купца Василия Подъякова, ибо он единственный в этом краю выписывал "Московский телеграф", да на проехавших через Олёкминск государственных преступников, назначенных на Кавказ. Но, вопрос, поставленный Бенкендорфом, так и остался без ответа. Впрочем, и сам Чижов просился на Кавказ. "Милосердие Вашего императорского величества, - писал он 28 апреля 1829 г. - подаёт мне смелость пасть к священным стопам Вашего величества и просить назначить меня в победоносные Вашего величества войска, действующие противу неприятеля. Благоволите, всемилостивейший государь! Внять голосу чистосердечного раскаяния, готовому смыть своею кровию заблуждения и поступки молодых лет своих, и горящему пламенным рвением служить отечеству и престолу"... Благоволения не последовало и Чижов остался прозябать в Олёкминске. "Имею в Олёкме собственный дом, никакого особенного занятия не имею, промышленности и торговли не произвожу..." - так он охарактеризовал свой быт в ссылке. Единственной отдушиной Чижову служит написание стихов. Мы уже упоминали, что при обыске у него в связи с публикацией "Нучи" в "Московском телеграфе" была отобрана тетрадь, в которой были записаны стихотворения: "Нуча", "Журавли", "Вздох", "Признание", "Сибирские цветы", "Эпитафия", "Эпиграмма", "Надпись к портрету учёного мужа", "Надпись к портрету красавицы", "Надпись к портрету скромницы" и "К П.П." Кроме того, известны ещё два стихотворения декабриста: "Воздушная дева" и "Русская песня". При жизни Чижова в печати появились только "Нуча", "Русская песня" и "Воздушная дева". "Русскую песню" напечатали в 1837 г. в "Литературных прибавлениях" к "Русскому инвалиду", "Воздушную деву" - в 1839 г. в альманахе "Утренняя заря". В 1861 г. уже после смерти Чижова, декабрист М.И. Муравьёв-Апостол поместил в журнале "Библиографические записки" стихотворение "Журавли". Прочие стихотворения Чижова долгое время оставались неизвестными. Лишь в 1947 г. литературовед Б.Я. Бухштаб опубликовал их в "Омском альманахе". Стихотворения "Нуча", "Воздушная дева", "Русская песня", "Журавли" и "Сибирские цветы" неоднократно переиздавались: другие после первого появления в печати были почти забыты. Кроме того, изданные тексты несколько отличаются от автографов Чижова, сохранившихся в архивае III отделения. Стихотворения "К П.П.", "Эпиграмма" и три "Надписи к портретам" - образцы обычной "светской" поэзии 1820-х гг. Такие небольшие стихотворения на балах и в салонах сочиняли экспромтом и читали вслух или записывали в альбомы дам. Трудно сказать, когда они написаны. Может быть, Чижов сочинил их ещё в Петербурге и в Олёкминске только воспроизвёл по памяти, а может, создал в первые годы ссылки, когда его ещё тревожили мысли о прошлом, и он предавался воспоминаниям. Стихотворение "К П.П." обращено к даме, которая возбудила любовь в сердце поэта, но сама осталась холодна:

К П.П .

Глаза прекрасные и полные огня! Что смотрите так быстро на меня? Ужель на облике моём вы прочитали Причину тайную моей печали? - И если всё ж наш острый взор поник, Что скрылося в душе моей глубоко, Об чём молчал коснеющий язык, Что смертного не достигало ока, - Ужель на прах надежд моих разбитых Бесчувственно падёт ваш хладный взор И не прочтёт в моих страданьях скрытых Самим себе начертанный укор! (Стихи цитируются по архивным автографам Н.А. Чижова) Предмет страданий поэта неизвестен. Неизвестно также, к кому относятся "Эпиграмма" и три "Надписи к портретам". Возможно, они не отображали конкретных лиц, а были задуманы, как сатирические характеристики различных типов "светских людей". Иначе дело обстоит с "Эпитафией". Чижов не пишет, кому она посвящена, но можно догадаться:

Эпитафия .

Он пал на берегах Евфрата! Завидна смерть его для нас! На славной выси Арарата Последний взор его погас! Евфрат, действительно, начинается недалеко от Арарата. Но вряд ли указание на Евфрат и Арарат следует понимать буквально. Вероятно, это поэтический приём, показывающий, что герой "Эпитафии" погиб на Кавказе. Кто же этот человек? Видимо, его следует искать среди декабристов, сосланных на Кавказ и погибших там до 1832 г., когда у Чижова была отнята тетрадь с "Эпитафией". Такой декабрист известен. Это бывший лейтенант Гвардейского экипажа Борис Андреевич Бодиско, вместе с Чижовым вышедший на площадь 14 декабря. Его сначала разжаловали в матросы, а потом перевели рядовым на Кавказ. В апреле 1828 г. Бодиско за участие в боях был произведён в унтер-офицеры, а в мае погиб. Становится и понятной строка "Завидна смерть его для нас". Действительно, смерть в бою могла вызвать зависть у товарищей погибшего, осуждённых на многолетнюю каторгу или ссылку. В стихотворении "Признание" автор выразил разочарование в жизни, охлаждение чувств:

Признание .

Тоска души, души усталость, Любви минутной краткий сон... Разочарованная младость И сердца полувнятный тон; О днях протекших сожаленье, Холодность светская друзей, И мыслей бурное волненье, И утомление страстей, - Певал и я вас в лета оны, Когда, восторгами дыша, Приличий строгие законы Блюла покорная душа. Теперь свидетель равнодушный И порицаний, и похвал, Не свету, разуму послушный, Молву следить я перестал. Пишу без всех предубеждений! Но стих мой холоден и вял, И прежних быстрых вдохновений Летучий след на нём пропал! Вопреки последнему утверждению автора, стихотворение "Признание" написано, несомненно, с большим вдохновением и мастерством, чем "Надписи к портретам", "Эпиграмма" и "Эпитафия", которые, видимо, следует считать первыми опытами поэта. Те же мотивы разочарования звучат и в стихотворении "Вздох":

Вздох .

Зачем, во глубине души таимой, Ты рвёшься вон, как узник из тюрьмы? Покорен будь судьбе непримиримой: Умри среди молчания и тьмы! Ты выскажешь скрываемые тайны, Жилец души безмолвный и печальный! Тебя стрегут, моих страданий вестник, Безумие и ненависть людей, И смех врагов, и разума наместник - Холодный иль пустой совет друзей. К чему ж, раскрыв заветные скрижали, В них начертать мне новые печали! Стихотворения "Вздох" и "Признание" могли быть написаны и в Петербурге, и в первые годы ссылки. Все последующие стихотворения относятся к сибирскому периоду. В "Журавлях" ссыльный декабрист выразил тоску узника, его мечты о свободе:

Журавли .

Чуть-чуть видны на высоте воздушной, Заслыша осени приход, Несётесь с криком вы станицей дружной Назад в полуденный отлёт -- Туда, где светлого Амура воды Ласкают зелень берегов, Не ведая осенней непогоды, Ни хлада зимнего оков. Свободны вы, как ветр непостоянный, Как лоно зыбкое морей, Как мысль, летящая к стране желанной, - Вы чужды участи моей. Земного раб, окованный страстями, Подъяв слезящие глаза, Напрасно я хочу вспорхнуть крылами И унестись под небеса. 27 июня 1828 г. Но наряду с мотивами тоски и разочарования в стихах якутского периода появляется и иное. Перечисляя "Сибирские цветы", декабрист в одноименном стихотворении выражает примирение с тихой и скромной жизнью в Сибирской глуши, проявляет интерес к природе края, который он уже считает своим:

Сибирские цветы .

В глуши лесов уединенный, Устрою домик я и сад, И будет мой приют смиренный Милей мне каменных палат! Не стану из краёв далёких Сбирать растенья в садик мой, С полей отчизны, с гор высоких Сберу цветы страны родной. С долин Даурии гористой, Возьму роскошный анемон, Статис блестящий и душистый И нежной белизны пион. Сберу фиалки полевые Эмблему скромной красоты, И колокольчики простые, И гордой лилии цветы. С вершин высокого Алтая Переселятся в садик мой Спирей и астра голубая, Нарцисс с завистливой красой. Возьму душистых роз махровых С Саянских каменистых гор, И сараны цветов багровых - Камчатки сумрачный убор. Пуская приют мой небогатый, В замену счастия даров, Рукою флоры тароватой Украсит роскошью цветов! 1828 г. Стихотворение "Воздушная дева" представляет собою поэтическую переработку якутской легенды о лунной деве. Оно построено как монолог девушки, которая жалуется на свою участь. Житель звёзд явился на землю и предстал пред девушкой "в красе земной", а затем увлёк полюбившую его "в страну воздушных сил". Но "могучий дух" не смог или не захотел донести её до страны звёзд. Чем выше они поднимались, тем "легче, тоней, реже" был дух, а вскоре и совсем растаял. Девушка осталась одна между небом и землёй, и с тех пор носит ветер её взад и вперёд по "обширному воздушному дому". Тучи закрывают землю. Лишь иногда облака, на которых сидит девушка, несутся низко над землёй, и она видит родину, по которой тоскует и до которой никогда не сможет добраться:

Воздушная дева .
(Якутский рассказ , якутская фантазия ).

Зачем, зачем от дальних мест, Коварный житель светлых звезд, Меня увлёк ты в край иной? Ты мне предстал в красе земной, Твой взгляд зажёг в моей крови Палящий, бурный огнь любви. Могучий дух! Такую страсть Могла вдохнуть твоя лишь власть. Была ль любима я, как знать? Но он хотел с собою взять Меня в страну воздушных сил - Ему наш мир печален был. И быстро ввысь умчались мы В полночный час под кровом тьмы. Отец и мать и край родной - Всё, всё забыто было мной. Уж был далёк земли предел, Мой дух молчал и ввысь глядел... Но вскоре тёмной ночи мгла Вдруг нас багроветь начала. Блеснула молния... в огне На крыльях туч по вышине Несётся буря, гром гремит... А дух со мной всё ввысь летит! Мне ужас чувства оковал, По жилам хлад змеёй бежал, Когда могучий дух стрелой Сквозь область туч летел со мной. И чудно: был ли это сон? Чем выше возносился он, Тем легче, тоней, реже был, И вскоре след его простыл. С тех пор, забыта и одна, На волю ветров отдана, В мятежном споре непогод Несусь назад, несусь вперёд. Обширен мой воздушный дом, А я одна скитаюсь в нём, Одна везде, одна всегда, Чужда небес, земли чужда. Сюда, в мой облачный предел, Порой заносится орел И, на крылах повиснув, ждёт, Пока добычу взор найдёт... О, если б хищного орла Слезами тронуть я могла, Давно бы гость воздушный мой Меня унёс к земле с собой! Надежда, ты мелькаешь мне И здесь, в пустынной вышине! Когда верхи гольцов вдали, Чело подъемля от земли, Пронзают тучи, - как горит Во мне душа, как мысль летит К земле, к земле!.. Но ветр пахнёт И тучи вдаль от гор несёт. Иль в тихий утра час весной, Поднявшись сребрянной грядой, Толпятся в тверди облака... И мнится страннице, близка Страна сияющих светил, Где друг коварный позабыл, Среди веселья и пиров, Мою тоску, мою любовь. Порой несутся облака Над родиной издалека. Я узнаю и тёмный бор, И мрачные вершины гор, И юрты на брегу ручья, Где обо мне грустит семья. Я слышу лай домашних псов И стук секир в тиши дубов. Однажды с облаков моих Мне виден шумный был исых, И пляски дев, и бег коней, Борьба и пир вокруг огней. Созвала там подруг весна - А я одна, всегда одна. Беспечные они поют, Меня же ветры вдаль несут. Но в час, когда темнеет день, И с гор в долину ляжет тень, И ветр затихнет, - голос мой Им слышен в тишине ночной, Как ропот отдалённых вод, Как вздох пустыни, как полёт Полночной птицы иль духов Стенанье в глубине лесов. Между 1826 и 1833 гг. В.Г. Белинский читал альманах "Утренняя заря" с "Воздушной девой" и опубликовал на него рецензию. С похвалой отозвавшись о стихотворении Шенье "Идиллия", в переводе И.И. Козлова, великий критик написал, что после него "можно с большим или меньшим удовольствием прочесть" ещё несколько стихотворений, в том числе и "Воздушную деву" Чижова. Вероятно, многие декабристы в своих размышлениях и переживаниях прошли тот путь, который отразился в стихотворениях Чижова: сначала воспоминания о прошлом и разочарование, тоска, потом примирение с жизнью в Сибири: и, наконец, интерес к природе этого края, его людям, его преданиям... Из находящегося в Якутской тетради Чижова списка видно, что он написал также стихотворения "Юным друзьям", "Водомёт", "К ранней птичке", которых в тетради нет.

Никита Кирсанов.

https://www.proza.ru/2015/10/09/1691 В феврале 1837 г. П. П. Ершов вместе с письмом присылает своему другу В. В. Григорьеву несколько стихотворений Н. А. Чижова. Порядок их несколько иной: 1. "Воздушная дева". 2. "Русские песни". Что мне делать, сердце бедное, Как мне быть с твоей тоской? Ты сгораешь, безответное, Воска ярого свечой. Дума есть в тебе глубокая, Дума тяжкая, как гнёт: За рекою чёрноокая Светик-девица живёт. Злые люди весть напрасную Ей про молодца твердят; Всё её, девицу красную, Разлучить со мной хотят. В мыслях девица мешается, От лукавых тужит слов: Он по Волге-де шатается, Не к добру его любовь! С ней вчера мы повстречалися На заполье у ключей, И как будто век не зналися - Ни привета, ни речей. Как же быть мне, сердце бедное? Чем кручине пособить? Иль угаснешь, безответное? Иль разучишься любить? Злые люди! Я понравлюсь вам! Я от вас укроюсь вдаль! И на Волге по седым волнам Разгоню свою печаль! У подгорья студены ключи шумят, Льются, бьются и на миг не замолчат. Такова у красной девицы печаль: Друга милого покинуть сердцу жаль. Злые люди отравили счастья дни, О любви моей доведались они. Разлучили с милым другом, развели, Но забыть его заставить не могли. В лютом горе утешенье мне одно - Сесть, задумавшись, под красное окно. Может, милый друг по улице пройдёт, Грусть от сердца на минуту отведёт. Может, милый на окошко поглядит, Красну девицу поклоном подарит. Может, скажет, оглядевшись, он вокруг: "Я по-прежнему люблю тебя, мой друг"! 3. "Последняя роза". Уж лето минуло, Повяли цветы, В саду опустелом Осталась лишь ты. Нет розы-подруги На ближних кустах, Нет запаха в бледных Опавших листах. К кому же с любовью Ты взор обратишь? С кем в час непогоды Печаль разделишь? Ах! Жалок, кто мычет Свой век сиротой! Поди ж, успокойся С увядшей семьёй! Со вздохом срываю Цветок красоты И вкруг рассыпаю Младые листы. Увянь, коль увяли Всё розы-друзья! Ах! В мире не долго Останусь и я! Кто пережил дружбу, Любовь схоронил, - Желать ли, что б бедный Томился и жил?! 4. "Гробница". В долине безмолвной, где говор людской Порою лишь слышен с дороги большой, Печальна, как память умчавшихся дней, Маячит гробница под сенью ветвей. Дни днями сменялись и годы текли... Расселись уж камни и мхом поросли, И, плющом одетые, тлеют окрест Разбитая урна, свалившийся крест. Старинную надпись на ржавой меди Изгладило время и смыли дожди; Преданья погибли, а камни молчат. Чьи ж хладные кости под ними лежат? Вечерней порою в таинственный час, Когда призывает задумчивость нас, Вкруг тихой гробницы люблю я блуждать, И память о прошлом в душе пробуждать. И мнится, под сенью плакучих ветвей, Чуть видная в блике вечерних лучей, Сидит у гробницы безвестная тень И смотрит, как гаснет на западе день. 5. "А. П. Жилиной". На ваш призыв поэт бывалый Дерзнул с нахмуренным челом, Прикрыв свой сплин улыбкой вялой, Явиться смело в ваш альбом. Беспечно юность исписала Среди забав его листы; Здесь дружба дружбе поверяла Свои надежды и мечты. А я?.. Мои мечты увяли! Мои надежды пали в прах! И мрачным облаком печали Оделась жизнь в моих глазах! Простите ж, коль поэт смирённый Не впишет строк, достойных вас, В его душе опустошённой Огонь поэзии угас! Источник текста : Савченкова Т. П. " Ершов П. П. Летопись жизни и творчества", Ишим, " Русский мир", 2014 г. С. 94 - 100, 133 .

12 апреля , село Троицкое , Орловская губерния) - морской офицер, участник исследовательской экспедиции на Новую Землю . Член Северного общества . Во время событий 14 декабря 1825 года вместе с офицерами и матросами Гвардейского экипажа вышел на Сенатскую площадь . Был осуждён по VIII разряду . Автор физико-географического описания острова Новая Земля . Поэт.

Братья - Пётр (23.04.1807 - 26.08.1889), Павел (2.09.1808 - ?), Дмитрий (28.10.1811 - ?), Михаил (р. 21.08.1812 - ?).

По семейной традиции сыновья посвящали жизнь военной службе - Павел служил прапорщиком Свиты Его Императорского Величества по квартирмейстерской части. Пётр , Дмитрий и Михаил закончили Александровское дворянское военное училище в Туле [~ 2] .

Николай Чижов в 1813-1817 годах воспитывался в Николаеве «в благородном пансионе, который держал с 1813 по 1817 гг. учитель Черноморского штурманского училища господин Голубев». С 30 августа 1813 года был записан гардемарином во флот. Морскими дисциплинами занимался с преподавателем штурманского училища Дружининым. Участвовал в плаваниях по Чёрному морю на яхте «Твёрдая» и бриге «Алексей » из Николаева в Очаков и Одессу . 9 февраля 1818 году был произведён в мичманы и переведён в Балтийский флот.

В 1818-1820 годах служил «при береге » во 2-й флотском экипаже в Петербурге. В 1821 году направлен в Архангельск для участия исследовательской арктической экспедиции на бриге «Новая Земля» в под командоанием Ф. П. Литке . В апрельском выпуске петербургского журнала «Сын Отечества » за 1823 год в обзорной статье «О Новой Земле» Чижов обобщил результаты выполненных там топографических работ и собранные сведения о топонимике , климате и животном мире, близлежащих островах и состоянии ледяного покрова, истории открытия и перспективах хозяйственного освоении территории . Он писал о возможности развития промыслов на Севере:

Дешевизна в городе Архангельске всех припасов для построения судов могла бы сделать таковую промышленность весьма выгодною, особливо по близости берегов Новой Земли и Шпицбергена, а поморы были бы лучшими матросами на китоловных судах. Если бы таковые промыслы производились под руководством людей просвещенных, то могли бы принести неисчислимые выгоды комплексной характеристики одного из самых больших островов Русской Арктики

По возвращении из арктической экспедиции Н. А. Чижов продолжал службу во 2-м флотском экипаже. Участвовал в проводке в Кронштадт кораблей, построенных для Балтийского флота. 21 апреля 1824 года произведён в лейтенанты. В 1825 году в составе команды 36-пушечного фрегата «Елена», спущенного на воду на Соломбальской верфи , перешёл из Архангельска в Кронштадт.

Был в близких отношениях с братьями Бестужевыми. Позднее он так отметил влияние Н. А. Бестужева на формирование его собственного образа мыслей: «» . С конца сентября 1825 года служил в Кронштадте и жил в квартире мичмана П. А. Бестужевым , адъютанта главного командира Кронштадтского порта, по предложению которого в ноябре 1825 года вступил в Северное общество - «единственно из любви к благу моих соотечественников». По словам мичмана Гвардейского экипажа А. П. Беляева , декабристы считали Н. А. Чижова в случае восстания «могущим действовать в Кронштадте ».

Приносил ему свои статьи, он исправлял их и подавал свои советы: таким образом, привыкнув уважать его как своего наставника, я нечувствительно заимствовал у него и образ мыслей

Принятый члены Северного общества всего за месяц до восстания, Н. А. Чижов не участвовал в совещаниях заговорщиков, обсуждавших планы действий. Н. А. Бестужев предупредил его, что «гвардейские полки присягать не будут » и что нужно быть на Сенатской площади, «когда возмутившиеся сойдутся » . Н. А. Чижов, понимавший цель тайного общества в том, чтобы «», думал, что «» . События тем не менее разворачивались вопреки планам руководителей заговора. Утром 14 декабря, встретив у назначенного места сбора И. И. Пущина и К. Ф. Рылеева , которые направлялись в казармы Измайловского полка, Чижов убедил их, что «никакая попытка поднять Измайловский полк не может быть удачна » , и направился в казармы Гвардейского экипажа. Первым сообщил гвардейцам о возмущении в Московском полку и о том, что несколько рот его уже были на Сенатской площади. Вместе с офицерами и матросами экипажа пришёл туда же и лейтенант флота Чижов. Покинул площадь, убедившись, что «сие предприятие не может иметь никакого успеха ».

ограничить самодержавие по примеру других европейских народов, облегчить участь низшего класса людей и доставить им средства пользоваться благами, доставляемыми просвещением общество могло надеяться, что народ и войска поймут собственные свои пользы и будут его подпорою и что все благомыслящие люди примут в сем деле участие, хотя бы к обществу и не принадлежали

В сентябре 1826 года был доставлен в Олёкминск Якутской области . 28 апреля 1829 года в оставшемся без реакции письме императору он просил о назначении в действующую армию на Кавказ, чтобы «смыть своею кровию заблуждения и поступки молодых лет ». В 1832 году на очередную просьбу о переводе из Олёкминска - теперь уже по состоянию здоровья в Якутск - было получено указание: «Перевести в другое место, но не в Якутск ». В январе 1833 года Н. А. Чижов был отправлен в Александровский винокуренный завод , а через некоторое время - в село Моты Иркутской губернии .

По ходатайству матери с 16 сентября 1833 года ему разрешили службу рядовым в Сибирских линейных батальонах , сначала в Иркутском , а затем - в Тобольском . 15 июня 1837 произведён в унтер-офицеры. В Тобольске расширился круг общения Чижова , в который входили переведённый сюда на поселение декабрист М. А Фонвизин , поэт П. П. Ершов , польский ссыльный Констанций Волицкий, написавший о бывшем морском офицере в своих воспоминаниях, что: «» .

образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь

В апреле 1848 года уездный исправник по долгу службы написал орловскому губернатору П. И. Трубецкому , что Н. А. Чижов «» .

по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля месяца умер

Поэтическое дарование Н. А. Чижова раскрылось в годы сибирской ссылки. В датированном 27 июня 1828 года стихотворении «Журавли »

Никита Кирсанов. "Декабрист Николай Чижов и его литературное наследие" (часть 3).

Тобольск. Фотография конца XIX в.

В 1832 г. Н.А. Чижов вновь подаёт прошение о переводе, уже в Якутск, ввиду расстроенного здоровья и отсутствия медицинской помощи в Олёкминске. Николай I наложил резолюцию: "Перевести в другое место, но не в Якутск", - и Чижова по "усмотрению" Лавинского 25 января 1833 г. привезли на жительство в Александровский винокуренный завод Иркутской губернии и в том же году перевели в село Моты Жилкинской волости Иркутского округа.

Тем временем о сыне хлопочет престарелая Прасковья Матвеевна, с которой Николай Алексеевич находился в постоянной переписке. В подтверждение тому сохранилось письмо А.Х. Бенкендорфа Тульскому губернатору И.Х. Трейблуту от 29 декабря 1827 г.:

"Препровождая при сем письмо от поселённого в Олёкминске Чижова на имя его матери, я покорнейше прошу ваше превосходительство приказать оное вручить по адресату и о доставлении благоволить меня уведомить". По ходатайству матери Н.А. Чижову разрешено поступить рядовым в один из Сибирских линейных батальонов. 16 сентября 1833 г. он был зачислен в 14-й Иркутский батальон 4-й бригады 29-й пехотной дивизии, а 25 ноября 1833 г. переведён в 1-й батальон в Тобольск, где он познакомился с группой поляков, отданных в солдаты за участие в польском восстании 1830-1831 гг. Среди них был музыкант Констанций Валицкий, который впоследствии писал в своих воспоминаниях: "Из русских находился там тогда Николай Алексеевич Чижов, бывший лейтенант флота, который за участие в восстании при вступлении на престол Николая был сослан на поселение с лишением всех прав в Иркутскую губернию, а впоследствии помилован в простые солдаты в Тобольске. Это был русский, но образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь".

Особенно тесная дружба связала Чижова с приехавшим в Тобольск после окончания Петербургского университета Петром Павловичем Ершовым. Молодой автор сказки "Конёк-горбунок", назначенный преподавателем Тобольской гимназии, прибыл в Тобольск в 1836 г. Чижов и Ершов нашли друг в друге людей, любящих и знающих литературу.

Ершов также познакомился с Валицким и одному из своих петербургских друзей, прибегнув к прозрачным сокращениям, писал: "Из других знакомых моих я назову тебе только двоих: В-лицкого, воспитанника Парижской консерватории и Ч-жова, моряка, родственника нашего профессора Д. С. Ч."

Чижов, видимо, много рассказывал Ершову о своей жизни в Якутии, об этом крае, о верованиях якутов. Биограф Ершова А.К. Ярославцев в своей книге о поэте приводит его письмо петербургскому товарищу. В нём Ершов сообщает о своей работе над пьесой, мотивы которой явно были навеяны рассказами Чижова: "Это будет прекомическая опера, а растянется она на три действия, а имя ей даётся: "Якутское". И далее Ярославцев прибавляет: "Название пиески "Якутское" изменено в рукописи на "Якутские божки". Опера - фарс. Сюжет заимствован из Якутского предания". К сожалению, эта комическая опера не сохранилась, и судить о её содержании трудно.

Чижова привлекала культурная жизнь Тобольска. Ученики и преподаватели гимназии создали свой театр. Пьесы писал или подбирал Ершов, музыку - Валицкий. В 1836 г. состоялся спектакль, "подготовленный рядовым Чижовым и юнкером Чернявским". "Чернявский и Чижов, - вспоминал Валицкий, - написали пьесу, приноровленную к случаю, вроде оперетки, перемешанной с диалогической прозой, под названием "Удачный выстрел, или Гусар - учитель". И этой пьесы текст, к сожалению, не сохранился.

В Тобольске Чижов написал "Русскую песню" ("У подгорья студены ключи шумят..."), отличающуюся задушевностью тона и большим лиризмом. Девушка любит доброго молодца, но эта любовь не по вине молодых людей заканчивается разлукой:

РУССКАЯ ПЕСНЯ

У подгорья студены ключи шумят,
Льются, бьются и на миг не замолчат.

Такова у красной девицы печаль:
Друга милого покинуть сердцу жаль.

Злые люди отравили счастья дни,
О любви моей доведались они.

Разлучили с милым другом, развели,
Но забыть его заставить не могли.

В лютом горе утешенье мне одно -
Сесть, задумавшись, под красное окно.

Может милый друг по улице пройдёт,
Грусть от сердца на минуту отведёт.

Может милый на окошко поглядит,
Красну девицу поклоном одарит.

Может, скажет, оглядевшийся вокруг:
"Я по-прежнему люблю тебя, мой друг!"

Такие стихи "в народном духе", которые могли бы стать словами народной песни, создавали многие современники Чижова. "Русские песни" писали Дельвиг, Лермонтов, Кольцов, Полежаев и другие поэты 1820-1830-х гг.

Во время пребывания поэта-декабриста в Тобольске в центральной печати появилась "Русская песня" и "Воздушная дева". Литературовед Б.Я. Бухштаб высказывал предположение, что эти стихотворения были посланы в столичные издания Ершовым и увидели свет благодаря литературным связям автора "Конька-горбунка". Мнение Бухштаба основывалось на том, что в тех же изданиях были напечатаны и стихотворения Ершова.

Однако ещё не все дошедшие до наших дней поэтические произведения Чижова оказались розысканными. Об этом свидетельствует не публиковавшееся письмо П.П. Ершова. Адресованное одному из петербургских друзей, письмо содержит просьбу напечатать несколько стихотворений Чижова. В письме помещено пять переписанных Ершовым стихотворений декабриста, из них три ещё не публиковались. Приводим письмо Ершова с изъятием стихотворений, бывших в печати, оставим только доселе неизвестные:

Исполняя обещание моё, присылаю тебе, милый Гриша "Воздушную деву" и несколько мелких стихотворений приятеля моего Николая Алексеевича Чижова. Очень бы хорошо, если б ты отдал их в Библиотеку для чтения; а ещё лучше, если бы наш поэт получил за них какое-нибудь вознаграждение. Подобное пособие было бы не лишнее в его положении. Но что тут толковать много: ты милый, славный, а стихи горой стоят за твоё достоинство. Читай!

"Воздушная дева"

У Чижова есть ещё несколько баллад, которые тоже обещаю прислать, если ты исполнишь предварённые условия. А согласись - баллада не дурна. Примечаний к ней, кажется, не нужно, дело ясно видно из стихов.

Русские песни

Что мне делать, сердце бедное,
Как мне быть с твоей тоской?
Ты сгораешь, безответное,
Воскуяровой свечой.

Дума есть в тебе глубокая,
Дума тяжкая, как гнёт:
За рекою черноокая
Светик-девица живёт.

Злые люди весть напрасную
Ей про молодца твердят:
Все её, девицу красную,
Разлучить со мной хотят.

В мыслях девица мешается
От лукавых чужих слов:
Он по Волге-де шатается,
Не к добру его любовь!

С ней вчера мы повстречалися
На заполье у ключей,
И как будто ввек не зналися -
Ни привета, ни речей...

Как же быть мне, сердце бедное,
Чем кручине пособить?
Иль угаснешь, безответное?
Иль разучишься любить?

Злые люди! Я понравлю вам!
Я от вас укроюсь в даль!
И на Волге по седым волнам
Разгоню свою печаль!

"У подгорья студены ключи шумят..."

ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА

Уж лето минуло,
Повяли цветы,
В саду опустелом
Осталась лишь ты.
Нет розы - подруги
На ближних кустах,
Нет запаха в бледных
Опавших листах.
К кому же с любовью
Ты взор обратишь?
С кем в час непогоды
Печаль разделишь?
Ах, жалок, кто мечтает
Свой век сиротой!
Поди ж, успокойся
С увядшей семьёй!..
Со вздохом срывало
Цветок красоты,
И вдруг разметало
Младые мечты
Увянь, коль увяли
Все розы - друзья!
Ах! В мире недолго
Останусь и я!
Кто пережил дружбу,
Любовь схоронил, -
Желать ли, чтоб бедный
Томился и жил!

Другие его песни оставляю до будущего раза. Все они в этом роде. Но теперь дай назову одну: "Цыганка". Теперь ещё стихотворение:

ГРОБНИЦА

В долине безмолвной, под говор людской,
Порою чуть слышный с дороги большой,
Печальна, как память минувшего дней,
Виднеет гробница под склоном ветвей.

Дни днями сменялись, и годы текли...
Расселися камни и мхом поросли,
И плющем одеты те горы окрест -
Разбитая урна, свалившийся крест.

Старинную надпись на ржавой меди
Изгладило время и смыли дожди,
Преданья погибли, а камни молчат,
Чьи хладные кости под ними лежат.

Вечерней порою, в таинственный час,
Когда призывает задумчивость нас,
Вкруг тихой гробницы люблю я блуждать
И память о прошлом в душе пробуждать.

И мнится, под склоном плакучих ветвей,
Чуть видная в бликах вечерних лучей,
Сидит у гробницы безвестная тень
И смотрит, как гаснет на западе день.

Кажется, на первый раз довольно. Ну, что же, Гриша? Здоров ли ты? Пиши поскорее радостное известие...

Сибиряк".

Все эти не печатавшиеся стихотворения, о которых хлопотал Ершов, написаны Чижовым, видимо, на поселении в Тобольске, так как в тетради, отобранной у него в Олёкминске, их не было. Все они обладают несомненными художественными достоинствами и созданы на почве романтического метода. Декабристы, как и другие поэты-романтики, видели в народной поэзии единственную первооснову каждой национальной литературы. Они часто обращались к фольклору, создавая стихотворения в духе народных песен. Правда, у них преобладали массовые агитационные песни - "Ах, тошно мне", "Ах, где те острова" и другие, имевшие яркую пропагандистскую направленность.

У Чижова мы также встречаемся с произведениями песенного жанра, но только лирического склада. Его не публиковавшаяся "Русская песня" - это песня о несчастливой любви молодца. Она как бы представляет собой параллель к печатавшейся "Русской песне", написанной от лица девушки.

Как и в народной лирике, в песне Чижова не только раскрывается чувство, но и рисуется определённая ситуация: "злые люди" хотят разлучить молодца с девушкой. Причиной этого намерения является свободолюбие молодца, скрытое за упоминанием о том, что "он по Волге-де шатается". В глазах "злых людей" - это опасное дело, потому что по Волге "гуляли" смелые и удалые "добры молодцы", выступавшие против властей. Возможно, за песней стоят биографические факты, обусловленные положением ссыльного поэта, и опасливо относившиеся к Чижову обыватели предостерегали какую-то "Светик-девицу", чтобы она не связывала с ним своей судьбы. К слову сказать, Н.А. Чижов, до конца своих дней оставался холостым.

Стихотворение "Последняя роза" проникнуть чувством большой грусти. В старой литературной традиции роза была символом быстро отлетающего счастья. Красота розы - кратковременная, и традиционен в поэзии мотив печали, вызванной видом поникшего цветка. Лирический герой видит в облетевшем цветке символ и собственного увядания. Потому так остро чувствуется его переживание, так впечатляющ горький вздох в конце стихотворения. Печаль по поводу быстро уходящей жизни усугубляется глубоким одиночеством, вызванным утратой любви и потерей друзей. Ярко вырисовывается образ романтика с судьбой, исполненной тревог, чужого равнодушным людям.

Тема и образы стихотворения "Гробница" также очень характерны для романтической лирики. Это раздумья лирического героя над таинственным, его стремление постичь неизвестное, находящееся за гранью обыденной жизни. И здесь герой одинок и отчуждён от окружающего общества. Появляется типичный для романтиков, недовольных настоящим, интерес к давно ушедшему, к скрытому в глубине времени. Типичен и таинственный закатный пейзаж.

В раскрытии человеческой личности у романтиков большую роль играла музыка слова, музыка стиха. Она передавала душевную настроенность, волнение чувств, глубокий лиризм. И все три стихотворения Чижова отличаются плавностью, мягкой музыкальностью стихотворных размеров и интонаций, раскрывающими мир души. Для всех этих стихотворений характерна поэтическая искренность, хотя, может быть, они и лишены значительной оригинальности в силу произвольного или непроизвольного следования традициям, как в форме, так и в содержании.

Романтизм декабристов был романтизмом активным. В их литературе преобладала гражданская, патриотическая и сатирическая струя. Произведения декабристов были исполнены пафоса борьбы за лучшее общественное устройство, отличались энергией, бодростью духа. Романтизм Чижова является в целом созерцательным. Но и такой романтизм не был чужд декабристам. Хотя они и критиковали В.А. Жуковского за пассивность неприятия окружающего мира, однако мечтательность, устремление к возвышенному идеалу, грусть по совершенству проявились и в стихотворениях поэтов-декабристов.

Разгром движения декабристов, обстоятельства ссылки и, возможно, какие-то глубоко личные чувства явились исходным состоянием лирического героя этих трёх стихотворений Чижова.

Письмо Ершова свидетельствует, что у него были и другие стихотворения поэта-декабриста, пока ещё не обнаруженные, и убеждает в справедливости предположения Б.Я. Бухштаба, что стихотворения Чижова посылались в столичные издания Ершовым. Письмо также говорит о тяжёлом материальном положении Чижова во время пребывания на поселении.

К письму Ершова Чижов сделал приписку, адресовав её тому же корреспонденту: "Я просил Петра Павловича спросить у вас, на каком языке издана Клапротова Asia Polyglota, но он решительно на это не согласился, почему, не имея удовольствия знать вас лично, решаюсь зделать этот вопрос от себя. Н. Чижов. 1837". А на обороте листа с припиской Чижова Ершов полушутливо пишет адресату: "На той странице г. Чижов, желающий поглотить Азию полною глоткой, хотел было спросить у тебя, что ему делать с несчастным своим Якутским словарём, но при сем случае яко автор покраснел и сделал ужасную грамматическую ошибку, написав в слове сделать з вместо с, в чём и просит у тебя извинения".

Видимо, во время пребывания в Олёкминске Чижов составил словарь якутского языка или собрал для него материалы и естественно желал, чтобы этот труд не пропал для науки. Возможно, какие-то надежды он связывал с известным путешественником и ориенталистом Г.Ю. Клапротом, автором ряда трудов об азиатских народностях, их языках и материальной культуре. Но судьба этого словаря и до настоящего времени остаётся неизвестной.

В 1854 году в журнале "Современник" стали появляться шутливые стихотворения, сразу привлекшие и внимание читателей, и критики. На первый взгляд они казались только литературными пародиями, но их содержание было гораздо глубже: в них можно было увидеть и сатиру на бюрократию, и высмеивание пошлости, тупости, и одновременно истинную (а не только пародийную) поэтичность, скрытые под иронией серьёзные размышления... Так впервые заявил о своём существовании поэт Козьма Петрович Прутков.

Козьму Пруткова создали известный писатель граф Алексей Константинович Толстой и его двоюродные братья - Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы. В "Биографических сведениях" о Пруткове, помещённых при его "Полном собрании сочинений" (1884), Владимир Жемчужников сообщал, что соавтором Козьмы Пруткова был также поэт Ершов, участвовавший в написании пьесы "Черепослов".

В 1854 году Владимир Жемчужников служил в Тобольске и познакомился с Ершовым. Автор "Конька-горбунка" передал ему рукопись со стихотворными "куплетами", озаглавленную "Черепослов", и сказал: "Пусть ими воспользуется Козьма Прутков, потому что сам я уже ничего не пишу".

В 1860 году в журнале "Современник" была напечатана "оперетта" "Черепослов, сиречь Френолог", содержавшая насмешку над теориями австрийского врача Франца-Иосифа Галля (1758-1828). Галль был основателем френологии - "науки" о зависимости умственных способностей человека от формы его черепа. Слово "френология", возникшее на основе греческих "френос" (ум) и "логос" (учение) в России часто переводилось как "черепословие" - отсюда и название "оперетты". Согласно теории френологов, любому человеческому качеству, черте характера и т.п. соответствует определённое утолщение на черепе, или "шишка". По расположению и величине шишек на черепе френологи мгновенно определяли качества и способности человека.

Содержание пьесы довольно просто. В Петербурге живёт старый френолог профессор Шишкенгольм. К его дочери Лизе уже давно сватаются два жениха: отставной гусар Касимов и статский советник Вихорин - оба уже не первой молодости и совершенно лысые. Но Шишкенгольм, ощупав черепа женихов, отказывает обоим претендентам, заявив, что на их головах нет "шишек любви" и потому они не могут любить его дочь.

Отставной гусар просит служившего у Шишкенгольма фельдшера Иванова выручить его. Фельдшер несколько раз бъёт мученика по голове молотком, выбирая места для ударов в соответствии с учением френологов. На голове гусара появляются сначала шишка славы, шишка памяти, а потом и другие шишки, показывающие его ум, силу духа, чувствительность, любовь, терпение, способности к "познаниям и учению", музыке, живописи. Другой жених находит более простой выход из положения - надевает на свой лысый череп парик с накладными шишками.

Но Шишкенгольма нелегко провести. Он быстро распознаёт подлог. "Не хочу таких шишек!" - кричит разгневанный профессор.

Женихи окончательно изгоняются. В этот момент в квартире Шишкенгольма неожиданно появляется "известный гидропат Иеронимус-Амалия фон Курцгалоп". Френолог и гидропат в восторге друг от друга. Череп гидропата оказывается в полном порядке, и Шишкенгольм с радостью вручает Курцгалопу свою дочь.

Автором "Черепослова" издатели объявили Петра Федотыча Пруткова - отца Козьмы. Действительно, высмеивание френологии, злободневное в первые десятилетия XIX века, в 1860 году воспринималось уже как анахронизм.

Но "Черепослов" был направлен не только против френологии. Это - остроумная и весёлая пародия на бессодержательные слащавые пьесы с обязательным "слащавым концом", которых было так много в репертуаре русских театров. "Поклонники искусства для искусства! - писал Н.А. Добролюбов в редакционном предисловии. - Рекомендуем вам драму г. Пруткова. Вы увидите, что чистая художественность ещё не умерла". В этом смысле "оперетта" не потеряла своего значения и позднее. В 1900-1910-х годах она неоднократно ставилась в петербургских театрах.

Уже у Владимира Жемчужникова зародилось сомнение в том, что автором куплетов был Ершов, или, во всяком случае, только Ершов. Он обратил внимание на то, что в одном из писем Ершова к его другу Треборну упоминается о "куплетцах" для водевиля "Черепослов", написанного приятелем его "Ч-жовым".

Владимир Жемчужников не стал выяснять, кто скрывается под сокращённой фамилией "Ч-жов". Это сделал в 1945 году советский литературовед Б.Я. Бухштаб. "Мы можем считать установленным, - писал Бухштаб, - что в творческое наследие Козьмы Пруткова инкорпорированы стихи поэта-декабриста Николая Алексеевича Чижова, написанные за двадцать лет до создания "оперетты".

Трудно сказать, какая часть "оперетты" "Черепослов, сиречь Френолог" принадлежит перу Чижова. Жемчужников писал как о чужом лишь о "сцене" или "нескольких куплетах", "помещённых во вторую картину", назвав себя основным автором "оперетты". Однако письма Ершова из Тобольска позволяют предположить, что роль Чижова была значительнее, чем указывал Жемчужников и установил Бухштаб. В письме к Треборну от 5 марта 1837 года Ершов сообщал: "Приятель мой Чижов готовит водевильчик "Черепослов", где Галю пречудесная шишка будет поставлена. А куплетцы в нём - и в Питере послушать захочется". В тот же день Ершов извещал украинского писателя Е.Н. Гребенку: "Мы с Чижовым стряпаем водевиль "Черепослов", в котором Галь получает шишку пречудесную. Вот уже пришлю к тебе после первого представления".

Итак, из писем Ершова видно, что Чижов, может быть, при некотором соавторстве Ершова, написал не несколько "куплетцев", а целый водевиль. В марте 1837 года водевиль был уже почти готов и намечалась его постановка на сцене гимназического театра в Тобольске (возможно, он и был поставлен, но сведений об этом мы не имеем). Вероятно, весь этот водевиль и был передан Ершовым Жемчужникову. Странно было бы предположить, что, имея целый водевиль, Ершов передал для Козьмы Пруткова лишь "несколько куплетов". Жемчужников писал, что полученные им стихи имели заглавие "Черепослов" - это тоже показывает, что Ершов отдал ему не отрывок, а законченную пьесу, написанную в Сибири декабристом Н.А. Чижовым.

Жизнь Чижова, отягчённая солдатчиной, тяжёлыми нравственными переживаниями, при всём том сложилась удачнее многих других: к нему благосклонно относился командир Сибирского корпуса, он же генерал-губернатор Западной Сибири Пётр Дмитриевич Горчаков. Человек сложный и своевольный, он принял участие в судьбе декабриста, ставшего любимцем всего полка. Летом 1837 г. Тобольск посетил наследник престола будущий император Александр II, совершавший большое путешествие по России. "Для Сибири наступила важная эпоха: пронёсся слух, что наследник русского престола предпринимает путешествие по России и намерен посетить Тобольскую губернию, край, где так много страждущего народа. Какие сладкие надежды возлагал каждый сосланный на этого царственного отрока! Многие чаяли облегчения в своих нуждах, в своих стаданиях, лишениях. Многие надеялись получить прощение и увидеть свою родину", - писал находившийся на поселении в Кургане декабрист Н.И. Лорер.

Наследник следуя через Тюмень, доехал 3 июня до Тобольска и после однодневного пребывания в этом городе отправился в обратный путь, но уже через Курган. Сына царя встречали в Сибири, как и везде, очень пышно и шумно.

Никаких особых "милостей" для ждавших улучшения своей судьбы не последовало, кроме некоторого облегчения участи отдельных лиц. Среди них оказался и Чижов. Позже Тобольский историк и краевед Н.А. Абрамов рассказал об одном эпизоде, связанном с торжественной встречей наследника: "По окончании представления его высочество произвёл смотр линейному батальону. Был в корпусном штабе, и во время обозрения там типографии были оттиснуты стихи Чижова:

Солнце новое встаёт
Над Сибирью хладной
И на тёмный Север льёт
Жизни луч отрадный.

Есть мнение, что Чижов написал стихи на встречу сына Николая I по предложению Горчакова, который после этого обратился к наследнику с ходатайством за него. И в результате цесаревич писал своему отцу - императору: "Горчаков, пользуясь моим прибытием сюда, осмеливается ходатайствовать за испрошение прощения некоторым несчастным, того истинно заслуживающим; он, верно, за недостойных не стал бы просить. Во-первых, он просит позволения произвести из рядовых 1-го линейного Сибирского батальона Чижова в унтер-офицеры, свидетельствуя его усердную и ревностную службу и тихое, скромное поведение. Об этом вошёл с представлением к гр. Чернышёву (военному министру. - Н.К.). Помянутый Чижов, за принадлежание к тайному обществу и знание цели его, лишён лейтенантского чина и дворянства 10 июля 1826 г. и сослан в Сибирь на поселение, но по высочайшему повелению, объявленному графом Бенкендорфом 24 июня 1833 г., определён на службу рядовым в 1-ый линейный батальон". Ходатайство наследника престола царь удовлетворил. 15 июня 1837 г. Н.А. Чижов был произведён в унтер-офицеры.

В 1839 г. Главное военное и гражданское правления Западной Сибири были переведены из Тобольска в Омск. Князь П.Д. Горчаков, переехав туда, взял с собой и Чижова, который 15 февраля 1840 г. получил чин прапорщика и опять-таки, видимо, благодаря Горчакову занял довольно видное служебное положение. "Чижов произведён в прапорщики и правит должность старшего адъютанта в штабе", - сообщал И.И. Пущин декабристу И.Д. Якушкину. Приказом от 6 сентября 1840 г. Н.А. Чижов был назначен помощником начальника продовольственного отряда при штабе Сибирского корпуса.

12 июня 1842 г. Н.А. Чижов получает четырёхмесячный отпуск и уезжает на родину в село Покровское Чернского уезда Тульской губернии. В Сибирь он больше не вернулся, а 26 февраля 1843 г. по болезни был уволен в отставку. Приняв предложение жены своего сибирского покровителя Натальи Дмитриевны Горчаковой, стать управляющим её имениями, Чижов обосновался в селе Троицком Орловского уезда (ныне оно находится в Свердловском районе).

В этом сравнительно небольшом селе, расположенном у реки Рыбница в 37 верстах от губернского центра, и прошли последние годы жизни поэта-декабриста. Об орловском периоде его творчества пока мало что известно. За отставным прапорщиком Чижовым был установлен секретный надзор полиции, въезд в Москву и Петербург ему запрещался, посещение других мест допускалось каждый раз с особого разрешения.

В апреле 1848 года уездный исправник сообщил орловскому губернатору П.И. Трубецкому о том, что Николай Алексеевич Чижов "по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля месяца умер".

Ни усадебного дома Горчаковых, ни сельской Троицкой церкви с прилегающим к нему погостом до нашего времени не сохранилось. Старожилы села уже с трудом припоминают, что на его возвышенной части прежде находились три больших дома, другие усадебные постройки, окруженные липовым парком и фруктовым садом...

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Николай Алексеевич Чижов (23 марта 1803, Санкт-Петербург - 12 апреля 1848, село Троицкое , Орловский уезд , Орловская губерния) - морской офицер, участник исследовательской экспедиции на Новую Землю . Член Северного общества . Во время событий 14 декабря 1825 года вместе с офицерами и матросами Гвардейского экипажа вышел на Сенатскую площадь . Был осуждён по VIII разряду . Автор физико-географического описания острова Новая Земля . Поэт.

Биография

Происхождение и образование

Братья - Пётр (23.04.1807 - 26.08.1889), Павел (2.09.1808 - ?), Дмитрий (28.10.1811 - ?), Михаил (р. 21.08.1812 - ?).

Николай Чижов в 1813-1817 годах воспитывался в Николаеве «в благородном пансионе, который держал с 1813 по 1817 гг. учитель Черноморского штурманского училища господин Голубев». С 30 августа 1813 года был записан гардемарином во флот. Морскими дисциплинами занимался с преподавателем штурманского училища Дружининым. Участвовал в плаваниях по Чёрному морю на яхте «Твёрдая» и бриге «Алексей» из Николаева в Очаков и Одессу . 9 февраля 1818 году был произведён в мичманы и переведён в Балтийский флот.

Служба

«Дешевизна в городе Архангельске всех припасов для построения судов могла бы сделать таковую промышленность весьма выгодною, особливо по близости берегов Новой Земли и Шпицбергена, а поморы были бы лучшими матросами на китоловных судах. Если бы таковые промыслы производились под руководством людей просвещенных, то могли бы принести неисчислимые выгоды »

Был в близких отношениях с братьями Бестужевыми. Позднее он так отметил влияние Н. А. Бестужева на формирование его собственного образа мыслей: «Приносил ему свои статьи, он исправлял их и подавал свои советы: таким образом, привыкнув уважать его как своего наставника, я нечувствительно заимствовал у него и образ мыслей » . С конца сентября 1825 года служил в Кронштадте и жил в квартире мичмана П. А. Бестужевым , адъютанта главного командира Кронштадтского порта, по предложению которого в ноябре 1825 года вступил в Северное общество - «единственно из любви к благу моих соотечественников». По словам мичмана Гвардейского экипажа А. П. Беляева декабристы считали Н. А. Чижова в случае восстания «могущим действовать в Кронштадте ».

Причастность к мятежу и наказание

Принятый члены Северного общества всего за месяц до восстания, Н. А. Чижов не участвовал в совещаниях заговорщиков, обсуждавших планы действий. Н. А. Бестужев предупредил его, что «гвардейские полки присягать не будут » и что нужно быть на Сенатской площади, «когда возмутившиеся сойдутся » . Н. А. Чижов, понимавший цель тайного общества в том, чтобы «ограничить самодержавие по примеру других европейских народов, облегчить участь низшего класса людей и доставить им средства пользоваться благами, доставляемыми просвещением », думал, что «общество могло надеяться, что народ и войска поймут собственные свои пользы и будут его подпорою и что все благомыслящие люди примут в сем деле участие, хотя бы к обществу и не принадлежали » . События, тем не менее, разворачивались вопреки планам руководителей заговора. Утром 14 декабря, встретив у назначенного места сбора И. И. Пущина и К. Ф. Рылеева , которые направлялись в казармы Измайловского полка, Чижов убедил их, что «никакая попытка поднять Измайловский полк не может быть удачна » , и направился в казармы Гвардейского экипажа. Первым сообщил гвардейцам о возмущении в Московском полку и о том, что, несколько рот его уже были Сенатской площади. Вместе с офицерами и матросами экипажа пришёл туда же и лейтенант флота Чижов. Покинул площадь, убедившись, что «сие предприятие не может иметь никакого успеха ».

В ссылке

По ходатайству матери с 16 сентября 1833 года ему разрешили службу рядовым в Сибирских линейных батальонах , сначала в Иркутском , а затем - в Тобольском . 15 июня 1837 произведён в унтер-офицеры. В Тобольске расширился круг общения Чижова , в который входили переведённый сюда на поселение декабрист М. А Фонвизин , поэт П. П. Ершов , польский ссыльный Констанций Волицкий, написавшего о бывшем морском офицере в своих воспоминаниях, что: «образование и благородные чувства снискали ему у всех нас уважение и приязнь » .

В апреле 1848 года уездный исправник по долгу службы отписал орловскому губернатору П. И. Трубецкому , что Н. А. Чижов «по нахождению его управляющим в имении княгини Горчаковой в селе Троицком, Пушкино то ж, 12 числа сего апреля месяца умер » .

Поэтическое творчество

Поэтическое дарование Н. А. Чижова раскрылось в годы сибирской ссылки. В датированном 27 июня 1828 года стихотворении «Журавли » он писал о горькой участи изгнанника:

Одиночеству романтического пришельца, волею судьбы оказавшегося на чужбине, посвящена баллада «Нуча » , написанная по мотивам тем и образов якутского фольклора " . В архиве Иркутской области сохранилось дело (начато 19.09.1832 г. - завершено 23.03.1833 г.) о расследовании обстоятельств публикации в обход цензуры «стихотворения государственного преступника Чижова, напечатанном в „Московском телеграфе“ 1832 г., N8 ».

Кроме баллады «Нуча (Якутский рассказ) » при жизни автора увидели свет ещё два его поэтических произведения: «Русская песня » - «Литературные прибавления» к «Русскому инвалиду » (1837) и «Воздушная дева » - альманах «Утренняя заря» (1839) .

В марте 1837 года Чижов в соавторстве с П. П. Ершовым написал водевиль «Черепослов », некоторые стихи которого использованы В. М. Жемчужниковым в тексте оперетты «Черепослов, сиречь Френолог », опубликованной журналом «Современник» в 1860 году и входящей в собрание сочинений Козьмы Пруткова .

В числе утраченных публицистических работ декабристов оказалась и статья Н. А. Чижова «Несколько мыслей о русской поэзии » .

Некоторые стихотворения Чижова долгое время оставались неизвестными и опубликованы только в 1947 году. Как писала М. В. Нечкина, был «извлечен из забвения прекрасный поэт той плеяды - декабрист Н. Чижов, активный участник восстания 14 декабря 1825 г. » .

Память

Имя Н. А. Чижова, моряка - исследователя российской Арктики носит один из мысов острова Екатерининский в Кольском заливе Баренцева моря . 69°12′54″ с. ш. 33°27′59″ в. д. / 69.215022° с. ш. 33.466411° в. д. / 69.215022; 33.466411 (G) (Я) .

Н. А. Чижову посвящены страницы книг В. М. Пасецкого «В погоне за тайной века » и «Географические исследования декабристов » и Фруменкова Г. Г. и Волынской В. А. «Декабристы на Севере ».

В 1919 году в городе Николаеве бывшая Глазенаповская улица была переименована в улицу Декабристов, в память участников событий 14 декабря 1825 года, среди которых были «уроженцы города Николаева братья Александр и Иосиф Поджио и воспитанник николаевского штурманского училища Николай Чижов » , а в память уже лично Н. А. Чижова названа улица в другом районе города - Соляные .

Сохранившиеся остатки семейной усадьбы в селе Покровское Тёпло-Огарёвского района, в которой жил после ссылки декабрист Н. А. Чижов, внесены в реестр памятников истории и культуры Тульской области федерального и регионального значения .

Напишите отзыв о статье "Чижов, Николай Алексеевич"

Примечания

Ссылки

Декабристы. Биографический справочник / Под редакцией М. В. Нечкиной. - М .: Наука, 1988. - С. 196, 336. - 448 с. - 50 000 экз.
Левандовский Л. И. // Краткая литературная энциклопедия. Т. 8. - М.: Советская энциклопедия, 1975. - Стлб. 518.
Декабристы. Антология в двух томах. Т. 1. Поэзия - Л.: Худ. лит., 1975. - 496 с.

Отрывок, характеризующий Чижов, Николай Алексеевич

– А всё боишься! Эх вы, ученые люди, – сказал третий мужественный голос, перебивая обоих. – То то вы, артиллеристы, и учены очень оттого, что всё с собой свезти можно, и водочки и закусочки.
И владелец мужественного голоса, видимо, пехотный офицер, засмеялся.
– А всё боишься, – продолжал первый знакомый голос. – Боишься неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет… ведь это мы знаем, что неба нет, a сфера одна.
Опять мужественный голос перебил артиллериста.
– Ну, угостите же травником то вашим, Тушин, – сказал он.
«А, это тот самый капитан, который без сапог стоял у маркитанта», подумал князь Андрей, с удовольствием признавая приятный философствовавший голос.
– Травничку можно, – сказал Тушин, – а всё таки будущую жизнь постигнуть…
Он не договорил. В это время в воздухе послышался свист; ближе, ближе, быстрее и слышнее, слышнее и быстрее, и ядро, как будто не договорив всего, что нужно было, с нечеловеческою силой взрывая брызги, шлепнулось в землю недалеко от балагана. Земля как будто ахнула от страшного удара.
В то же мгновение из балагана выскочил прежде всех маленький Тушин с закушенною на бок трубочкой; доброе, умное лицо его было несколько бледно. За ним вышел владетель мужественного голоса, молодцоватый пехотный офицер, и побежал к своей роте, на бегу застегиваясь.

Князь Андрей верхом остановился на батарее, глядя на дым орудия, из которого вылетело ядро. Глаза его разбегались по обширному пространству. Он видел только, что прежде неподвижные массы французов заколыхались, и что налево действительно была батарея. На ней еще не разошелся дымок. Французские два конные, вероятно, адъютанта, проскакали по горе. Под гору, вероятно, для усиления цепи, двигалась явственно видневшаяся небольшая колонна неприятеля. Еще дым первого выстрела не рассеялся, как показался другой дымок и выстрел. Сраженье началось. Князь Андрей повернул лошадь и поскакал назад в Грунт отыскивать князя Багратиона. Сзади себя он слышал, как канонада становилась чаще и громче. Видно, наши начинали отвечать. Внизу, в том месте, где проезжали парламентеры, послышались ружейные выстрелы.
Лемарруа (Le Marierois) с грозным письмом Бонапарта только что прискакал к Мюрату, и пристыженный Мюрат, желая загладить свою ошибку, тотчас же двинул свои войска на центр и в обход обоих флангов, надеясь еще до вечера и до прибытия императора раздавить ничтожный, стоявший перед ним, отряд.
«Началось! Вот оно!» думал князь Андрей, чувствуя, как кровь чаще начинала приливать к его сердцу. «Но где же? Как же выразится мой Тулон?» думал он.
Проезжая между тех же рот, которые ели кашу и пили водку четверть часа тому назад, он везде видел одни и те же быстрые движения строившихся и разбиравших ружья солдат, и на всех лицах узнавал он то чувство оживления, которое было в его сердце. «Началось! Вот оно! Страшно и весело!» говорило лицо каждого солдата и офицера.
Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что он видел.
Выражение: «началось! вот оно!» было даже и на крепком карем лице князя Багратиона с полузакрытыми, мутными, как будто невыспавшимися глазами. Князь Андрей с беспокойным любопытством вглядывался в это неподвижное лицо, и ему хотелось знать, думает ли и чувствует, и что думает, что чувствует этот человек в эту минуту? «Есть ли вообще что нибудь там, за этим неподвижным лицом?» спрашивал себя князь Андрей, глядя на него. Князь Багратион наклонил голову, в знак согласия на слова князя Андрея, и сказал: «Хорошо», с таким выражением, как будто всё то, что происходило и что ему сообщали, было именно то, что он уже предвидел. Князь Андрей, запихавшись от быстроты езды, говорил быстро. Князь Багратион произносил слова с своим восточным акцентом особенно медленно, как бы внушая, что торопиться некуда. Он тронул, однако, рысью свою лошадь по направлению к батарее Тушина. Князь Андрей вместе с свитой поехал за ним. За князем Багратионом ехали: свитский офицер, личный адъютант князя, Жерков, ординарец, дежурный штаб офицер на энглизированной красивой лошади и статский чиновник, аудитор, который из любопытства попросился ехать в сражение. Аудитор, полный мужчина с полным лицом, с наивною улыбкой радости оглядывался вокруг, трясясь на своей лошади, представляя странный вид в своей камлотовой шинели на фурштатском седле среди гусар, казаков и адъютантов.
– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.

Князь Багратион, выехав на самый высокий пункт нашего правого фланга, стал спускаться книзу, где слышалась перекатная стрельба и ничего не видно было от порохового дыма. Чем ближе они спускались к лощине, тем менее им становилось видно, но тем чувствительнее становилась близость самого настоящего поля сражения. Им стали встречаться раненые. Одного с окровавленной головой, без шапки, тащили двое солдат под руки. Он хрипел и плевал. Пуля попала, видно, в рот или в горло. Другой, встретившийся им, бодро шел один, без ружья, громко охая и махая от свежей боли рукою, из которой кровь лилась, как из стклянки, на его шинель. Лицо его казалось больше испуганным, чем страдающим. Он минуту тому назад был ранен. Переехав дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые. Солдаты шли в гору, тяжело дыша, и, несмотря на вид генерала, громко разговаривали и махали руками. Впереди, в дыму, уже были видны ряды серых шинелей, и офицер, увидав Багратиона, с криком побежал за солдатами, шедшими толпой, требуя, чтоб они воротились. Багратион подъехал к рядам, по которым то там, то здесь быстро щелкали выстрелы, заглушая говор и командные крики. Весь воздух пропитан был пороховым дымом. Лица солдат все были закопчены порохом и оживлены. Иные забивали шомполами, другие посыпали на полки, доставали заряды из сумок, третьи стреляли. Но в кого они стреляли, этого не было видно от порохового дыма, не уносимого ветром. Довольно часто слышались приятные звуки жужжанья и свистения. «Что это такое? – думал князь Андрей, подъезжая к этой толпе солдат. – Это не может быть атака, потому что они не двигаются; не может быть карре: они не так стоят».
Худощавый, слабый на вид старичок, полковой командир, с приятною улыбкой, с веками, которые больше чем наполовину закрывали его старческие глаза, придавая ему кроткий вид, подъехал к князю Багратиону и принял его, как хозяин дорогого гостя. Он доложил князю Багратиону, что против его полка была конная атака французов, но что, хотя атака эта отбита, полк потерял больше половины людей. Полковой командир сказал, что атака была отбита, придумав это военное название тому, что происходило в его полку; но он действительно сам не знал, что происходило в эти полчаса во вверенных ему войсках, и не мог с достоверностью сказать, была ли отбита атака или полк его был разбит атакой. В начале действий он знал только то, что по всему его полку стали летать ядра и гранаты и бить людей, что потом кто то закричал: «конница», и наши стали стрелять. И стреляли до сих пор уже не в конницу, которая скрылась, а в пеших французов, которые показались в лощине и стреляли по нашим. Князь Багратион наклонил голову в знак того, что всё это было совершенно так, как он желал и предполагал. Обратившись к адъютанту, он приказал ему привести с горы два баталиона 6 го егерского, мимо которых они сейчас проехали. Князя Андрея поразила в эту минуту перемена, происшедшая в лице князя Багратиона. Лицо его выражало ту сосредоточенную и счастливую решимость, которая бывает у человека, готового в жаркий день броситься в воду и берущего последний разбег. Не было ни невыспавшихся тусклых глаз, ни притворно глубокомысленного вида: круглые, твердые, ястребиные глаза восторженно и несколько презрительно смотрели вперед, очевидно, ни на чем не останавливаясь, хотя в его движениях оставалась прежняя медленность и размеренность.
Полковой командир обратился к князю Багратиону, упрашивая его отъехать назад, так как здесь было слишком опасно. «Помилуйте, ваше сиятельство, ради Бога!» говорил он, за подтверждением взглядывая на свитского офицера, который отвертывался от него. «Вот, изволите видеть!» Он давал заметить пули, которые беспрестанно визжали, пели и свистали около них. Он говорил таким тоном просьбы и упрека, с каким плотник говорит взявшемуся за топор барину: «наше дело привычное, а вы ручки намозолите». Он говорил так, как будто его самого не могли убить эти пули, и его полузакрытые глаза придавали его словам еще более убедительное выражение. Штаб офицер присоединился к увещаниям полкового командира; но князь Багратион не отвечал им и только приказал перестать стрелять и построиться так, чтобы дать место подходившим двум баталионам. В то время как он говорил, будто невидимою рукой потянулся справа налево, от поднявшегося ветра, полог дыма, скрывавший лощину, и противоположная гора с двигающимися по ней французами открылась перед ними. Все глаза были невольно устремлены на эту французскую колонну, подвигавшуюся к нам и извивавшуюся по уступам местности. Уже видны были мохнатые шапки солдат; уже можно было отличить офицеров от рядовых; видно было, как трепалось о древко их знамя.

Чижов Николай Алексеевич.
Иллюстрация из кн.:
Чижов Николай Алексеевич. Сочинения и материалы . Тула. 2007.
Версия портрета создана Л. В. Ермолаевой на основе описания внешности в следственном деле и с учётом генетического сходства с его двоюродным дядей Дмитрием Семёновичем.

Чижов Николай Алексеевич (р. по собственным показаниям 23.3.1803 - 1848). Лейтенант 2 флотского экипажа.

Родился в Петербурге. Отец - военный советник (1812) Алексей Петрович Чижов (ум. до 1822), мать - Прасковья Матвеева, владела в Чернском уезде Тульской губернии 551 душой и небольшим конным заводом, двоюродный дядя - заслуженный профессор Петербургского университета Дмитрий Семенович Чижов. Воспитывался в Николаеве в пансионе учителя Черноморского штурманского училища Голубева, записан в Черноморский флот гардемарином - 30.8.1813, изучал морские науки под руководством учителя штурманского училища Дружинина, в 1814, 1816 и 1817 плавал от Николаева до Очакова и Одессы, мичман - 9.2.1818, в 1818 переведен в Петербург во 2 флотский экипаж и находился «при береге», в 1821 плавал под командой Ф.П. Литке к Новой Земле (его именем назван мыс на Кольском полуострове), лейтенант - 21.4.1824, с сентября 1825 служил в Кронштадте.

Член Северного общества (1825), участник восстания на Сенатской площади.

Арестован - 17.12.1825 на квартире профессора Чижова и помещен «особо на караул у Петровских ворот» («присылаемого при сем Чижова посадить особо на гауптвахту»).

Осужден по VIII разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен к ссылке в Сибирь на поселение вечно, срок сокращен до 20 лет - 22.8.1826. Отправлен в Олекминск Якутской области - 29.7.1826 (приметы: рост 2 аршина 8 1/2 вершков, «лицом бел, глаза голубые, нос большой, прямой, брови, волосы и бакенбарды светлорусые, бороду бреет, на руках имеет пятна от прививания коровьей оспы»), прибыл туда в сентябре, на ходатайство его в 1832 о переводе в Якутск последовала высочайшая резолюция: «Перевести в другое место, но не в Якутск», после чего по распоряжению генерал-губернатора А.С. Лавинского переведен в Александровский винокуренный завод Иркутской губернии, доставлен туда - 25.1.1833, в том же году переведен в с. Моты Жилкинской волости Иркутского округа. По ходатайству матери ему разрешено поступить в рядовые в один из Сибирских линейных батальонов, зачислен в 14 батальон 4 бригады 29 пехотной дивизии (Иркутск) - 16.9.1833, переведен в 1 батальон в Тобольск - 25.11.1833, унтер-офицер - 15.6.1837, прапорщик - 15.2.1840, назначен помощником начальника продовольственного отряда при штабе Сибирского корпуса - 6.9.1840, уволен в четырехмесячный отпуск в Тульскую губернию - 12.6.1842, уволен от службы - 26.2.1843 с разрешением жить в с. Покровском Чернского уезда Тульской губернии, разрешено жить в с. Троицком Орловской губернии и в других губерниях, где есть имения кн. Горчаковой, коими он управлял, с сохранением секретного надзора.

Умер холостым. Писал и публиковал стихи.

Братья (1826): Петр, офицер 6 карабинерного полка; Павел, прапорщик в свите по квартирмейстерской части; Дмитрий, Михаил - в 1826 учились в Тульском Александровском дворянском военном училище.

ВД, XV, 257-263; ГАРФ, ф. 109, 1 эксп., 1826., д. 61, ч. 109.

Использованы материалы с сайта Анны Самаль "Виртуальная энциклопедия декабристов" -