Человек на войне

О Великой Отечественной войне было написано немало художественных произведений, в том числе масштабных и эпических. Казалось бы, на их фоне небольшой рассказ М. А. Шолохова «Судьба человека» должен был затеряться. Но он не только не затерялся, а стал одним из наиболее популярных и полюбившихся читателям. Этот рассказ до сих пор изучают в школе. Такой долгий век произведения свидетельствует о том, что оно талантливо написано и отличается художественной выразительностью.

Этот рассказ повествует о судьбе обычного советского человека по имени­ Андрей Соколов , прошедшего через гражданскую войну, индустриализацию, Великую Отечественную войну, концлагерь и прочие испытания, но сумевшего остаться человеком с большой буквы. Он не стал предателем, не сломался перед лицом опасности, проявил всю свою силу воли и мужество в плену у врага. Наглядным эпизодом является происшествие в лагере, когда ему пришлось стоять лицом к лицу к лагерфюреру. Тогда Андрей был всего на волосок от смерти. Одно неверное движение или шаг, он был бы расстрелян во дворе. Однако, увидев в нем сильного и достойного противника, лагерфюрер просто отпустил его, в награду угостив буханкой хлеба и куском сала.

Другой случай, свидетельствующий об обостренном чувстве справедливости и нравственной силе героя, произошел в церкви, где ночевали пленные. Узнав, что среди них есть предатель, пытающийся выдать фашистам одного взводного в качестве коммуниста, Соколов собственноручно задушил его. Убивая Крыжнева, он не испытал жалости, ничего кроме омерзения. Таким образом, он спас неизвестного ему взводного и наказал предателя. Сила характера помогла ему бежать из фашистской Германии. Это произошло, когда он устроился на работу шофером к одному немецкому майору. Как-то по дороге он оглушил его, отобрал пистолет и сумел выехать за пределы страны. Оказавшись на родной стороне, он долго целовал землю, не мог надышаться ею.

Война не раз отбирала у Андрея все самое дорогое. Во время Гражданской войны он потерял родителей и сестру, которые умерли от голода. Сам он спасся только благодаря отъезду на Кубань. Впоследствии он сумел создать новую семью. У Андрея была прекрасная жена и трое детей, но и их у него отняла война. Немало горестей и испытаний выпало на долю этого человека, но он смог найти в себе силы жить дальше. Ключевым стимулом для него стал маленький Ванюша , такой же осиротевший человек, как и он. Война отобрала у Вани отца и мать, а Андрей подобрал его и усыновил. Это также свидетельствует о внутренней силе главного героя. Пройдя через череду таких тяжелых испытаний, он не упал духом, не сломался и не ожесточился. Именно эта его личная победа над войной.

Е.С. Сенявская

Любая война происходит во времени и пространстве, имеющих свои природные и социальные характеристики. Пространство характеризуется протяженностью, физико-географическими средами (земная, водная, воздушная), природно-климатическими зонами (от тропиков до полярного круга), ландшафтом (равнины, горы, леса, пустыни, степи, моря и реки и т.д.). Каждая среда имеет свои характеристики, например: воздушная – высоты, водная – глубины и т.д. Но есть и социальные характеристики пространства. К примеру, государственные границы – политическое пространство, сферы интересов и влияния – геополитическое, размещение населенных пунктов – экистическое, и т.д. Природные характеристики времени – длительность, годовая и суточная цикличность. Накладываясь на природно-географические зоны, время приобретает дополнительные характеристики (смена времен года, показатели местных климатических параметров: температуры, влажности, продолжительности светового дня, осадков и т.д.). Структурирование пространства и времени, система их измерений – это уже социальные характеристики. Например, измерение в километрах или милях, христианское, мусульманское или буддистское летоисчисление, солнечные или лунные календари и др. Абсолютное большинство этих природных и социальных характеристик времени и пространства так или иначе, как правило, весьма существенно влияет на ведение войн. Война – это явление социальное, но разворачивающееся в природной среде. В определенном смысле ее можно рассматривать как противостояние социальной энергии

политических субъектов: в пространстве и времени перемещаются войсковые массы, техника, сокрушаются линии обороны, разрушаются военные объекты и населенные пункты воюющих сторон, отдаются и занимаются территории. Однако нас интересуют иные – психологические характеристики времени и пространства. Существует время объективное и время субъективное. Субъективное время измеряется не часами, минутами и секундами, а количеством событий, заполнивших его. Война – это особый период в существовании не только любого государства и общества, но и в жизни отдельных людей. Время на войне течет по особым законам. Это экстремальное время, на грани жизни и смерти. А любое пограничное состояние вызывает обостренное субъективное восприятие окружающего мира. Вместе с тем, нет непроходимой грани между социальным и личностнопсихологическим временем: социальное складывается из индивидуального. Например, социальная оценка, особенность, ценность военного времени фиксируется и сознанием конкретных людей, и обществом. Не случайно «спрессованность» времени в Великой Отечественной войне как особо значимого, социально ценного в биографиях ее участников позднее фиксировалась государством в различных нормативных актах, включая исчисление стажа военной службы (на переднем крае – «год за три»). Еще один аспект: Великая Отечественная война оказывалась новой точкой отсчета, иной системой координат, фиксирующей «раскол времени», особый отрезок жизни и страны в целом, и отдельных людей. При этом в качестве «разделительной черты» выступала конкретная дата – 22 июня 1941 г. И действительно, значимость военного времени для конкретного человека отражалась не только в его субъективном восприятии, но и в реальной биографии – как время ускоренного взросления (для молодежи), приобретения важного, хотя и специфического опыта, радикального изменения судьбы. «Война быстро сделала нас взрослыми. Многие из нас и юности не узнали: сразу взрослость»2, – писал в 1944 г. с фронта старший лейтенант Б. Кровицкий. Такое же наблюдение мы находим в военных записках К. Симонова: «Жизненный опыт, добытый годами войны, чем-то очень существенно отличается от всякого другого жизненного опыта. Понятие ―повзрослеть‖ мы обращаем обычно к детству и юности; предполагается, что именно там человек может за год, за два настолько перемениться, что о нем говорят ―повзрослел‖, имея в виду духовную сторону этого понятия. На войне, однако, с ее бесчеловечно, жестоко спрессованным временем вполне уже зрелые по возрасту люди взрослеют не только за год, но и за месяц, и даже за один бой»3. И еще: «Время на войне течет по особым законам. У меня ощущение, что оно было как-то чудовищно спрессовано… За две недели войны я почувствовал, что повзрослел, постарел сразу на несколько лет. По моим наблюдениям, так было со всеми…»4. Молодые люди, которым пришлось пройти через войну, всегда чувствовали себя старше и взрослее своих невоевавших ровесников. Вспомним в этой связи название известного фильма «В бой идут один ―старики‖». Психологическое время всегда субъективно. Восприятие времени зависит от личностных характеристик: возраста (юные и зрелые), пола (мужчины и женщины), семейного положения (холостяки, женатые, отцы семейств), образования и культуры, биографии (личностной истории), жизненного опыта (вступающие в жизнь и уже пожившие). Экстремальная ситуация войны резко усиливает субъективность восприятия времени, ставит человека на «экзистенциальный рубеж» между жизнью и смертью. Проблема личностного бытия, существования человека, от которой в обычных условиях отмахиваются, редко задумываются, на войне встает во всей практической значимости, поскольку возможность насильственной смерти, вероятность «исчезнуть без следа» оказывается крайне высокой. Поэтому восприятие личностного времени как «вместилища жизни» становится обостренным, о времени задумываются – «Сколько еще осталось?», «Как его использовать?» – при крайне ограниченных возможностях распоряжаться собой. Возникает потребность успеть что-то сделать, прочувствовать, сказать, написать письмо, и т.д. Время на войне приобретает принципиально иную ценность. «Мне уже двадцать. Вспоминаю школьные годы. Университет. Почему-то утверждается чувство, что не смог я взять всего, что следовало, от этих быстро, очень быстро промчавшихся двадцати лет. Уже два года воюем. Втянулись. Никто не жалуется… Твердо убежден, что после войны мы снова заживем кипучей, счастливой жизнью. Хорошо бы и мне до этой жизни дожить. Встретиться с матерью, отцом, братом…»1, – записал 14 апреля 1943 г. в своем фронтовом дневнике сержант А. Павленко. Он погиб через полгода, 14 октября 1943 г. на Калининском фронте. В ходе самой войны «личностное время» чрезвычайно сильно зависит от ситуации, места и условий, в которых оказывается человек, прежде всего от степени близости к самой войне (на фронте и в тылу; на передовой и во втором эшелоне; до боевого крещения и после; перед боем, в бою и после боя; в наступлении, обороне и отступлении; в госпитале, на переформировании и т.д.). Экзистенциальность восприятия времени на порядок усиливается непосредственно на передовой. Здесь важное значение имеет наличие или отсутствие боевого опыта. Во-первых, обстрелянные фронтовики имеют больше шансов выжить (самый высокий процент гибели, как правило, в первом бою); во вторых, у них вырабатывается особое отношение к действительности, продиктованное спецификой существования в боевой обстановке. Вместе с тем, привычка к боевой стрессовой ситуации со временем снижет остроту переживаний экзистенциальных проблем, включая такой защитный механизм психики, как «притупление чувств», иногда ослабляя при этом даже чувство самосохранения. Разумеется, существуют и общие характеристики восприятия времени фронтовиками и отношения к нему. Так, в период Великой Отечественной обычное структурирование времени на прошлое, настоящее и будущее принципиально делилось на «до, во время и после войны». При этом большинству была присуща определенная романтизация довоенного прошлого и необоснованно оптимистичные надежды на послевоенное будущее, до которого еще нужно было дожить. «…Мне тогда казалось, что после войны многое будет совсем, совсем по-другому – лучше, добрее, чем было до войны»1, – вспоминал, например, К. Симонов. Однако понимание того, что до окончания войны «доживут не все», диктовало особое отношение ко времени: мечты о светлом послевоенном будущем сочетались с прагматическим принципом «спешить жить», «не строить планов», «жить сегодняшним днем», так как в любую минуту могут убить. Военная обстановка сказывалась и на субъективном восприятии протяженности времени: в определенных ситуациях оно характеризовалось сжатостью и растянутостью, одни и те же отрезки объективного времени могли восприниматься как вечность и как мгновение (томительные минуты перед боем, бесконечные мгновения под огнем, напряженное ожидание снайпера в засаде, «летящие дни» перед выпиской из госпиталя и т.д. – т. е. разное эмоционально-событийное время).

«Я не могу сказать точно, сколько времени мы так провели. Секунды казались часами»1, – часто звучит в рассказах фронтовиков об очень напряженном боевом эпизоде. Но особенно тягостным было время накануне сражения, когда человек психологически готовился к возможной скорой гибели. Вот, например, как описывает движение полка на позиции участник Первой мировой войны полковник Г.Н. Чемоданов: «В туманной лунной мути он казался какой-то общей массой, каким-то одним диковинным чудовищем, лениво ползущим в неведомую и невидимую даль… Ни привычного смеха, ни даже одиночных возгласов не было слышно… Все больше и больше охватывало чувство одиночества, несмотря на тысячи людей, среди которых я шел. Да и все они были одиноки в эти минуты. Их не было в том месте, по которому стучали их ноги. Для них не было настоящего, а только милое прошлое и неизбежное роковое смертельное близкое будущее… Я хорошо знал эти минуты, самые жуткие, нудные и тяжелые минуты перед боем, когда при автоматической ходьбе у тебя нет возможности отвлечься, обмануть себя какой-нибудь, хотя бы ненужной работой, когда нервы еще не перегорели от ужасов непосредственно в лицо смотрящей смерти. Быстро циркулирующая кровь еще не затуманила мозги. А кажущаяся неизбежной смерть стоит все так же близко. Кто знал и видел бои, когда потери доходят до восьмидесяти процентов, у того не может быть даже искры надежды пережить грядущий бой. Все существо, весь здоровый организм протестует против насилия, против своего уничтожения»2. Еще более образно и точно это состояние отражено в стихотворении С. Гудзенко «Перед атакой»: Когда на смерть идут – поют, а перед этим можно плакать. ; Л., 1926. С. 48– 49.

Ведь самый страшный час в бою – час ожидания атаки…1. Война вообще характеризуется особым «состоянием ожидания» (известий о судьбе близких, сообщений о положении на фронтах, ходе боев и т.д.). Например, в глубоком тылу «время войны» – это прежде всего тревожное ожидание писем от родных, которые воюют, и постоянный страх получить «похоронку». Эмоциональная связь между теми, кто ждет и кого ждут, в символической форме нашла отражение в знаковом для своего времени стихотворении К. Симонова «Жди меня»: Как я выжил, будем знать Только мы с тобой – Просто ты умела ждать, Как никто другой2. Наконец, практическое отношение ко времени на войне также имело много особенностей в зависимости от обстановки и этносоциокультурных параметров воюющих сторон. Например, было известно, что немцы «воюют по часам» и «не любят воевать ночью», а мусульмане (например, во время Афганской войны) могли внезапно прервать военные действия для того, чтобы совершить намаз. Эти особенности противника обязательно учитывались и использовались. Прагматическое отношение ко времени на войне большей частью зависит не от физических параметров, а от обстановки. Например, во время боевых действий спят не тогда, когда «время спать» по биологическим часам, т. е. ночью, а когда для этого есть возможность. «Вообще, время суток на фронте – понятие весьма относительное. Не часовая стрелка определяла время сна и бодрствования. Не существовало и дней недели. Регламент жизни диктовала военная обстановка. Порой сутки казались неделей, а иногда исчезали напрочь в нескончаемом сне после многодневного боя. Помню лишь, что в период больших наступательных операций мы не раздевались по много дней кряду»1, – вспоминал офицер разведки И.И. Левин. Восприятие социального времени во многом зависит от хода войны, положения и перспектив воюющей стороны, от стадии военных действий. Для начального периода нередко характерен избыточный оптимизм, связанный с предвоенным пропагандистским воздействием: «Через пару недель будем уже дома!». Так, в 1940 г., во время финской кампании, Е. Долматовский писал: Войну мы не все понимаем вначале. И перед отъездом, немного грустны, Друг другу мы встретиться обещали В шесть часов вечера после войны…2. Но если ожидание быстрой победы не оправдывается, появляются другие настроения: «Войне не видно конца!» и «Когда же она, наконец, закончится?!». При этом на восприятие военного времени всегда влияет соотнесение личной перспективы с ходом боевых действий. Если в разгар тяжелой затяжной войны боец на фронте живет сегодняшним днем, то на заключительном ее этапе у него появляется надежда уцелеть, а вместе с ней нетерпение и острое желание дожить до мирного времени. Поэтому между войной и миром существует психологический рубеж, для преодоления которого требуются особые усилия. Это состояние очень точно передает в своем четверостишии, написанном 22 февраля 1944 г., поэт Д. Кедрин: Когда сраженье стихнет понемногу, – Сквозь мирное журчанье тишины Услышим мы, как жалуются Богу Погибшие в последний день войны…3. Те же чувства отражены в песне М. Ножкина «Последний бой»:

Еще немного, еще чуть-чуть, Последний бой, он трудный самый. А я в Россию, домой хочу, Я так давно не видел маму!1. Наконец, ретроспективное восприятие военного времени в личной памяти фронтовиков нередко характеризуется яркостью, отчетливостью, подробностью («Кажется, это было вчера…»), а порой романтизацией и ностальгией. В образно-символической форме отношение к месту войны в биографии своего поколения выразили поэтыфронтовики Б. Слуцкий («Война – она запомнилась по дням, / А прочее – оно по пятилеткам…»2) и С. Гудзенко («Мы не от старости умрем - / От старых ран рем…»3). Не менее символичным стал и точный временной подсчет, согласно которому Великая Отечественная шла три года десять месяцев и восемнадцать дней. Но при этом сохраняется цельность образа этой войны как единого отрезка времени, сохранившегося в народной памяти: …Сороковые, роковые, Свинцовые, пороховые… Война гуляет по России, А мы такие молодые!4, – писал Д. Самойлов. Пространство на войне также имеет объективные и субъективные характеристики. Протяженность, расстояние, рельеф местности – все это функционально используется в отступлении, обороне и наступлении. Социальное структурирование пространства имеет такие характеристики, как «свое» и «чужое» (тыл врага, территория противника), «ничья земля», «нейтральная полоса», соединение и разделение («линия фронта», «передний край», Ладога – «дорога жизни»), как защита в обороне и препятствие в наступлении (водная преграда, которую надо форсировать;
открытая местность, которую надо пройти под огнем; неприступная высота, которую надо взять, и др.). Важно и такое социальное измерение, как ценность пространства («Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва», «Ни шагу назад!», «За Волгой для нас земли нет!» и т.п.), восприятие его как рубежа обороны. Подобно «расколотому времени», пространство войны также представляется разбитым, разделенным, разорванным на части. «Мы идем по изуродованному, взорванному и сожженному миру, по земле, изуродованной взрывами мин, по полям, словно оспой, обезображенным воронками, по дорогам, которые немцы, отступая, разрубили, как человеческое тело, на куски, взорвав все мосты»1, – писал 17 марта 1943 г. в очерке «На старой Смоленской дороге» К. Симонов. В личностно-психологическом смысле пространство так же, как и время, воспринималось в зависимости от индивидуальных особенностей и конкретной социальной ситуации, в которой оказывался человек. Однако было и много общих параметров восприятия, например, противопоставление фронта и тыла, очень хлестко выраженное К. Симоновым: Хоть шоры на память наденьте! А все же поделишь порой Друзей – на залегших в Ташкенте И в снежных полях под Москвой 2. А С. Гудзенко в 1946 г. напишет о вернувшемся с фронта солдате, который «…хочет знать, что было здесь, /когда мы были там…3. Пространство могло восприниматься как друг и враг, как защита и опасность; как символ разлуки с близкими и встречи со смертью. Вспомним знаменитые строки из «Землянки» А. Суркова: До тебя мне дойти нелегко, А до смерти — четыре шага…
Оценка протяженности пространства на войне, как правило, была субъективной, связанной не с фактическим расстоянием, а с той опасностью, которая подстерегала на пути. Тогда несколько метров под огнем неприятеля до укрытия, цели и т.п. превращались в бесконечность, в «пространство смерти», которое невозможно преодолеть. «Пядь земли… В дни войны было в ходу это выражение. Каждому было понятно, почему на пяди шел счет земли. Уж очень трудно она доставалась солдату в бою…»2, – вспоминал один из фронтовиков. Например, в Сталинграде, чтобы проползти несколько десятков шагов, требовались иногда целые сутки, а 100 м. до Волги, которые так и не сумели пройти немцы, стали символом стойкости наших бойцов. «Только здесь, в Сталинграде, люди знают, что такое километр. Это тысяча метров, это – сто тысяч сантиметров», – писал 26 ноября 1942 г. в «Правде» В. Гроссман, описывая «невиданный по ожесточенности бой», который «длился, не затихая, несколько суток», и «шел не за отдельные дома и цеха», а «за каждую отдельную ступеньку лестницы, за угол в тесном коридоре, за отдельный станок, за пролет между станками, за трубу газопровода… И если немцы занимали какое-либо пространство, то это значило, что там уже не было живых красноармейцев…»3. Особое значение имело соотнесение социального и личностного пространства, при котором окоп рядового бойца мог восприниматься им как место, где решается судьба войны, судьба страны. Нередко так оно и было, особенно на направлении главного удара противника или своей стороны. Но и там, где шли «бои местного значения» («У незнакомого поселка на безымянной высоте…») осознание своей роли и своего места в войне, значимости «своего» боя, было важной составляющей боевой мотивации. Не случайно в 1943 г. С. Орлов напишет о танкисте, который смотрит на мир сквозь смотровую щель своей машины: А щель узка, края черны, Летят в нее песок и глина… Но в эту щель от Мги видны Предместья Вены и Берлина1. Год спустя, в 1944 г., он создаст еще более неожиданный поэтический образ: «Его зарыли в шар земной, / А был он лишь солдат…»2. И на этом фоне слова одного из ветеранов – «Окоп – вот мой масштаб»3 – воспринимаются в совершенно новом ракурсе. Война, безусловно, изменяла пространственный опыт большинства ее участников, которые в мирное время никогда бы не оказались в тех местах, в которых они побывали во время войны («Я шел к тебе четыре года, / Я три державы покорил…»4), не перемещались бы теми способами, которые характерны для военных действий («Мы полЕвропы по-пластунски пропахали…»5). До войны человек, как правило, живет в достаточно узком «внутреннем» пространстве (село, город, район и т.п.) и редко оказывается за его пределами. Война вырывает его из привычного окружения и выбрасывает в широкий «внешний мир», в «другие края», хотя при этом он часто оказывается заключен в ограниченном, а порой и замкнутом пространстве окопа, танка, самолета, блиндажа, теплушки, госпитальной палаты и т.п. Война дает много новых ракурсов в восприятии пространства, в том числе ландшафта как фактора защиты или опасности, трудностей передвижения и тягот быта, как препятствия на пути к миру и возвращению домой. «Потом, после войны, я никогда уже больше не испытывал того ощущения расстояний, которое было у нас во время войны, – вспоминал К. Симонов. – Расстояния были тогда совсем иными. Почти каждый километр их был туго, до отказа набит войной. И именно это и делало их тогда такими огромными и заставляло людей оглядываться в свое недавнее прошлое, порой даже удивляясь самим себе»1. Наконец, следует сказать и о ретроспективном восприятии войны (особенно пехотинцами) как бесконечной, трудной, полной опасностей дороги. Не случайно одной из самых любимых фронтовиками песен, написанных в годы войны, стала «Эх, дороги» на стихи Л. Ошанина: Образ «фронтовых дорог» оказался одним из ключевых в творчестве К. Симонова, начиная от знаменитого стихотворения «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины»2 и кончая документальным фильмом «Шел солдат», главная идея которого заключалась в том, чтобы показать, как долог и труден был путь к Победе. В его военных дневниках встречается описание весеннего (конец марта) наступления 1944 г. на Украине, в котором мы находим ключ к пониманию «пространства войны»: «…самый обыкновенный рядовой пехотинец, один из миллионов, идущих по этим дорогам, иногда совершал… переходы по сорок километров в сутки. На шее у него автомат, за спиной полная выкладка. Он несет на себе все, что требуется солдату в пути. Человек проходит там, где не проходит машина, и в дополнение к тому, что он и без того нес на себе, несет на себе и то, что должно было бы ехать. Он идет в условиях, приближающихся к условиям жизни пещерного человека, порой по несколько суток забывая о том, что такое огонь. Шинель уже месяц не высыхает на нем до конца. И он постоянно чувствует на плечах ее сырость. Во время марша ему часами негде сесть отдохнуть – кругом такая грязь, что в ней можно только тонуть по колено. Он иногда по суткам не видит горячей пищи, ибо порой вслед за ним не могут пройти не только машины, но и лошади с кухней. У него нет табаку, потому что табак тоже где-то застрял. На него каждые сутки в конденсированном виде сваливается такое количество испытаний, которые другому человеку не выпадут за всю его жизнь… И, конечно… кроме того и прежде всего, он ежедневно и ожесточенно воюет, подвергая себя смертельной опасности… Такова жизнь солдата в этом нашем весеннем наступлении»1. И далее: «В памяти остались не столько бои, сколько адский труд войны: труд, пот, изнеможение; не столько грохот орудий, сколько утопающие в грязи солдаты, в обнимку километрами несущие из тылов к артиллерийским позициям тяжелые снаряды, потому что все, абсолютно все застряло!»2. «Долгие версты войны» – еще один символический образ того времени. После войны возвращение фронтовиков в привычное мирное пространство не было возвращением к прежнему, довоенному его восприятию, поскольку человек оказывался обогащен и изменен военным опытом, с которым изменялись и его взгляды на мир. И даже «малая Родина» («Клочок земли, припавший к трем березам»3) – личностно значимое жизненное пространство человека, как правило, вписывалось теперь в более широкий контекст «большой Родины» – страны и части мира, которые с боями прошел солдат. Таким образом, война в сознании человека всегда воспринимается как некий рубеж, особый отрезок жизни, отличающийся от всех остальных ее этапов, в том числе во временном и в пространственном измерениях, что позволяет говорить о «времени и пространстве войны» как о важных составляющих экзистенциального опыта участников боевых действий.

В предложенном для анализа тексте В.П.Некрасов, известный русский советский писатель, поднимает проблему поведения человека на войне.

Рассуждения над этой проблемой можно услышать из уст рассказчика, который думал над тем, как поведут себя на войне два разных по складу ума человека. Рассказчик отмечает, что с Кастрицким, “умным, талантливым, тонким парнем”, ему было всегда интересно, но в том, что этот человек спасёт его на войне, повествователь не был уверен.

Также рассказчик подчёркивает, что Валега, не очень образованный человек, будет стоять за Родину и за своих товарищей до конца. Повествователь акцентирует наше внимание на том, что несмотря на его малоразвитость, Валега был очень надёжным человеком, который на войне “будет драться до последенего”.

Авторская позиция выражена ясно: поведение человека на войне сложно предсказать, ведь испытание страхом не каждый может выдержать. Но тот, кто действительно готов защищать свою Родину, будет стоять за неё до конца, будет спасать соотечественников, даже если в жизни особыми талантами этот человек не отличается.

Во многих литературных произведениях затрагивается проблема поведения человека на войне.

Вспомним “Капитанскую дочку” А.С. Пушкина. Алексей Швабрин перешёл на сторону Емельяна Пугачёва, захватившего Белогорскую крепость, чтобы спасти собственную жизнь. Из-за своей трусости Швабрин полностью подчинился мятежнику, предал Родину. В то время как Пётр Гринёв, не боясь смерти, остался верен Отечеству и до конца защищал всех жителей крепости и свою возлюбленную Марию Миронову. Когда сам Пугачёв предложил Петру перейти на его сторону, Гринёв отказался по причине того, что дал слово чести и присягал Екатерине защищать Отечество. Таким поступком он вызвал восхищение в глазах Пугачёва. Несмотря на экстремальную ситуацию, в которой людям свойственно испытывать страх и совершать необдуманные поступки, Пётр Гринёв смог совладать с собой, проявил мужество и достойно противостоял врагу. А Алексей Швабрин не вынес испытание страха и совершил измену.

Нельзя не упомянуть “Сотникова” В.Быкова. Рядовой Сотников, попав в плен к немцам, не боясь казни, не выдал своих соотечественников. Сотников был слабым, больным человеком, но с крепким стержнем внутри. Сотников даже на минуту не мог представить измены Отечеству, он не мог бросить своих сослуживцев. В то время как его бывший товарищ по партизанской войне Рыбак совершил предательство ради того, чтобы выжить любой ценой. Страх спровоцировал Рыбака на совершение этого преступления. Он даже участвовал в убийстве Сотникова. Этот аргумент является ярким примером того, как два человека, попавших в одну жизненную ситуацию, повели себя совершенно по-разному, один оказался предателем, а другой проявил мужество и погиб ради спасения Родины.

В заключение ещё раз подчеркну, что на войне, как и в любой другой экстремальной ситуации, в человеке срабатывает инстинкт самосохранения - и это естественно, он испытывает чувство страха. Но только герой способен перебороть его и достойно защитить свою Родину, независимо от его природных умственных данных и талантов.

Эффективная подготовка к ЕГЭ (все предметы) - начать подготовку

Обновлено: 2018-05-15

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

1. Новое направление в литературе — лейтенантская проза.
2. Быков — писатель-фронтовик.
3. Человек на войне в «Дожить до рассвета».
4. Человек на войне в «Обелиске».
5. Человек на войне в «Сотникове».
6. Готовность людей погибать за Родину.

О Великой Отечественной войне написано огромное количество книг, исследований и монографий. Серьезные ученые-историки неоднократно пытались оценить и проанализировать события тех суровых лет. Они искали причины неудач первых месяцев войны, изучали стратегические решения генералов и полководцев. Они пытались всему найти объяснение. Но во всех этих серьезных трудах мы не найдем главного — человека на войне.

Об этом нам рассказывают другие авторы. Еще до того, как отгремели последние военные залпы писать о войне стали ее непосредственные участники: солдаты и офицеры не понаслышке знавшие о том, что происходило на передовой, испытавшие на себе все тяготы и лишения военной жизни, разделявшие стремления и надежды любого бойца. Именно об этом писатели-фронтовики стали рассказывать на страницах своих произведений. Появилась так называемая лейтенантская проза. Это собирательное название объединило собой писателей-фронтовиков, независимо от чинов и званий, тех, кто решил рассказать о пережитом, о своих товарищах. Рассказать о войне от имени бойца. Эти произведения сильно отличались от официальных сводок и хроник. В своих рассказах писатели-фронтовики почти не касаются грандиозных сражений Великой Отечественной, в которых решалась судьба страны. Их в первую очередь интересует человек, его поведение перед лицом опасности и готовность на жертву во имя Родины. Они поднимают проблемы верности долгу и предательства, трусости и подлинного героизма.

Одним из таких писателей лейтенантской прозы стал В. В. Быков. На Украине, в Кировоградчине, есть братская могила, в которой покоятся погибшие в боях за эти места советские солдаты. Среди имен, перечисленных на памятнике, значится и имя Быкова. Но это ошибка, так как он не погиб. Тяжелораненый он сумел выползти из хаты, где укрывались пострадавшие.незадолго до того, как ее снес немецкий танк. Раненого Быкова подобрали и вылечили, он вернулся в строй. А впоследствии в своих произведениях он поведал о том, что довелось пережить, и чему он стал свидетелем.

В его произведениях не найти рассказов о битвах под Москвой, под Сталинградом и Курском. Они если и упоминаются, то лишь мимоходом. Действие его произведений происходит под никому неизвестными деревеньками, в лесах и на безымянных дорогах. Именно здесь его герои встречают смерть и совершают подвиги. И подвиги эти кажутся иногда вроде бы незначительными. На пустынном шоссе молодой лейтенант Ивановский, герой повести «Дожить до рассвета» взрывает воз с сеном и одного из двух фашистов, которые его перевозят. Можно ли считать это подвигом? Автор убежден в том, что можно. Он абсолютно не сомневается в этом, когда рассказывает, как тяжелораненый лейтенант в течение нескольких часов борется со смертью, не позволяя себе умереть просто так. Он уверен, что счастливая судьба будущих поколений зависит от того, «как умрет на этой дороге двадцатидвухлетний лейтенант Ивановский». И не важно, что вместо машины с немецким генералом ему удается взорвать лишь фашистского возницу. Главное то, что даже умирая, он стремиться сослужить последнюю службу Родине. И то, что истекающий кровью герой не сдается и не позволяет себе замерзнуть на ледяном шоссе, — пример подлинного героизма и мужества. Дело не в том, какой урон герой повести нанес противнику, а в том, что он готов жертвовать жизнью во имя Родины.

Еще отчетливее эта мысль высказана в произведении «Обелиск». Герой этой повести — школьный учитель Мороз, который в оккупированной немцами деревне открывает школу, так как боится, что фашисты своей идеологией искалечат детей, уничтожат в них то доброе и светлое, что он заложил. И его мальчишки усвоили уроки своего учителя. Они ненавидят врага всей душой и мечтают бороться с ним наравне со взрослыми. Но они всего лишь подростки. И их попытка подпилить мост через речку, по которому проедет вражеская машина, успеха не имела. Все, кто находился в ней, остались живы, а сами ребята попали в руки полицаев. Палачи обещали отпустить детей в обмен на учителя, который отправился за помощью к партизанам. Все, включая самого Мороза, понимали, что эта жертва напрасна, что ребят фашисты все равно не отпустят. Все убеждали учителя не идти на верную смерть, но он пошел, чтобы поддержать своих мальчишек и погибнуть вместе с ними. В этом его подвиг, его вклад в общее дело победы над врагом. И этот вклад автор ценит необычайно высоко. «Да что он сделал, ваш Мороз? Он не убил ни одного немца!» — восклицает один из персонажей повести. И автор устами другого отвечает, что Мороз сделал больше, чем если бы убил сотню врагов: «Он жизнь положил на плаху. Сам. Добровольно». Это для автора и является самым главным: готовность жертвовать жизнью во имя Родины. И неважно, где довелось встретиться с противником: в великом сражении, на шоссейной дороге или во вражеском тылу.

Главное всегда быть готовым исполнить свой долг, как исполнил его герой одноименной повести Сотников. Боец партизанского отряда он вместе с товарищем Рыбаком отправляется добывать продовольствие для голодающих партизан. Не сумев выполнить задание, оба партизана попали в руки врага и подверглись допросу и пыткам. Но как по-разному повели они себя в этих условиях! В этом произведении автор не только стремится проследить, как и почему люди идут на предательства, но и вновь возвращается к теме героизма. Легко быть героем, когда ты в бою, когда рядом товарищи, когда ты чувствуешь их поддержку, знаешь, что они видят совершенный тобою подвиг и подхватят выпавшее из рук знамя. Но когда ты в руках противника, обречен на гибель и о твоем мужестве перед лицом смерти никто не узнает, более того, тебя даже могут объявить предателем: «...ты не скажешь, другой скажет, а спишем на тебя», тогда быть героем несравненно сложнее. Но Сотников с честью выдерживает это испытание. Он не идет ни на какие компромиссы с врагом, терпит пытки и мучения, но отказывается отвечать на вопросы. Иначе ведет себя Рыбак. Герой не хочет погибать зря. Он стремится выжить ради одной лишь цели: чтобы бить врага. Но, как и предупреждал Сотников, это желание уводит Рыбака на иную дорожку. На допросе он признается, что они из партизанского отряда и шли за продуктами. Рыбак пытается быть осторожным, не говорить лишнего, а сообщать лишь ту информацию, которая врагам и без того известна. Но эта готовность идти на компромисс с врагом и своей совестью превращает его в предателя и палача и, в конечном счете, приводит к гибели.

Так по-разному рисует Быков человека на войне. Но все его герои стоят перед сложным выбором, который каждый из них делает сам. Своими произведениями писатель убеждает нас, что каждый человек на войне, какой бы малой не казалась его лепта, был творцом победы. От каждого в равной мере зависел исход войны. От его готовности сражаться и умирать за Родину. Эта готовность всего народа и отдельного человека отдать жизнь во имя Родины и позволила нашей стране выстоять в этой жестокой войне.

(По произведениям русской литературы XX века)

Яркие и живые страницы о войне создали К. Симонов, Б. Поле-вой, Ю. Бондарев, В. Гроссман и многие другие писатели.

Но среди них есть такие авторы, которые описывали не столько саму войну, сколько анализировали поведение человека на ней, глубоко проникая в механизм его поступков. Они хотели понять, почему самый обычный человек, попав в экстремальные условия, может презреть опасность и шагнуть в бессмертие. Что двигало по-ступками таких людей? Об этом я хочу поразмышлять, анализируя рассказ Федора Тендрякова «День, вытеснивший жизнь...». Он по-нравился мне тем, что война показана без прикрас, правдиво.

«День, вытеснивший жизнь...» — первый день вчерашнего шко-льника на войне.

Описывается всего один день, но он вытеснил собою всю преж-нюю жизнь, где осталась школа, экзамены, костер у реки и много счастливых дней. Поэтому рассказ так и называется.

Впереди — неизвестность, возможно, смерть. Герой Тенков ви-дел фильмы о войне, но его впечатления о ней не совпадают с тем, что он видит. Вокруг сгоревшие танки, воронки от мин и снарядов, земля, изуродованная гусеницами танков и убитые немецкие сол-даты.

Но эти солдаты не вызывают ненависти и злобы, а только «сму-щающую жалость»; «Я стоял над врагом и испытывал только брез-гливость... Но брезгливость не в душе, брезгует мое телесное нутро, а в душу просачивается незваная смущающая жалость».

Сержант Тенков вспоминает убитого на войне отца, но и после этого ненависть не закипает в нем.

Хочется верить в то, что эта жалость останется в герое, хотя война изменит и его. Она изменяет все: людей, их судьбы, характе-ры, жизнь. Никто не знает, как поведет себя человек в экстремаль-ной ситуации. Это хорошо видно на примере образов Сашки Глуха-рева и Нинкина.

Сашка, казавшийся храбрым и мужественным, оказался тру-сом, а Нинкин, бывший в жизни незаметным и невзрачным, испол-нил свой долг и погиб как герой. Но цена его жизни не сотня не-мцев, а всего лишь штыковая лопата.

Эта первая смерть надолго запомнилась главному герою рассказа. Он вспоминает ее даже после войны, хотя за долгие годы видел немало смертей, даже более героических, чем эта.;.

Подвиг — это самопожертвование. Но человек не всегда осозна-ет, что совершает великое дело — просто он не может поступить иначе, этот поступок кажется ему естественным и единственно вер-ным.

Совершить подвиг может каждый, но не все находят в себе си-лы переступить страх, как не смог Глухарев. Война изменяет психику и моральные принципы людей. В какой-то момент боя прежние ценности становятся вдруг незначительными. В этот миг перелома человек способен на все- Жизнь его отходит на второй план, и вместо нее возникает нечто большее — судьба остальных. Вот тогда и совершается подвиг. Именно это происходит с Нинкиным.

Тендряков сумел показать, как по-разному влияет на людей война, именно это — главный пафос его рассказа. Она воздействует на отношение человека к жизни, потому что является для него про-тивоестественной, вторгается в его судьбу и ломает ее.

«Война — противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». Эти слова принадлежат Льву Николаевичу Тол-стому. Написаны о другой войне — 1812 года. И хотя она была то-же освободительной и справедливой для русского народа, оружие в ней было менее страшное. Но она такая же бесчеловечная и жесто-кая.

Подвиг человека — в центре внимания и другого писателя, про-шедшего фронтовыми дорогами, — Константина Воробьева.

Основная идея его повести «Убиты под Москвой» — прозрение от духовной слепоты, преодоление страха смерти.

Писатель то и дело останавливается, чтобы зафиксировать наше внимание то на согласном, молодцеватом шаге почти как на параде идущей роты, то выхватывает из безликого множества одно-два ве-селых лица, дает услышать нам чей-то звонкий мальчишеский го-лос. И тотчас сама рота — отвлеченная армейская единица — ста-новится для нас живым организмом, полноправным и полнокров-ным действующим лицом повести. Взгляд то останавливается на главном действующем лице — Алексее Ястребове, несущем в себе «какое-то неуемное, притаившееся счастье: радость этому хрупко-му утру, тому, что не застал капитана и что надо было еще идти и идти по чистому насту».

Это переполняющее героев чувство радости все больше усилива-ет открывающийся уже на первых страницах контраст, резче обо-значает два полюса — бьющей через край жизни и неизбежной — всего через несколько дней — смерти. Ведь мы-то знаем о том, что ждет их там, впереди, куда так весело они сейчас идут. Знаем сра-зу, по одному названию, уже начинающемуся с жуткого в своей не-избежности определенности слова — «убиты». Контраст становится еще резче, а ощущение надвигающейся трагедии достигает осязае-мой плотности, когда мы сталкиваемся с обескураживающей наив-ностью курсантов. Они, оказывается, в сущности, еще мальчики, надевшие военную форму и брошенные на фронт неумолимым за-коном военного времени...

Немецкие танки раздавили роту, которая храбро дралась, хотя ничего не могла сделать против них со своими бутылками и самоза-рядными винтовками. Но танки были задержаны, хотя и страшной ценой.

Первый бой, который снился Алексею Ястребову как победа под крики «Ура!», протекает совсем иначе. Взвод не кричит «Ура!», а «орет» «бессловесно и жутко», и крик этот потом переходит в вой, потому что ничего вокруг понять нельзя, чувства обостряются, и хочется хотя бы в крике слиться со всеми, почувствовать себя ча-стью всех.

Мальчишка-лейтенант к концу повести становится мужчиной. Это он подбивает танк и уходит в лес с трофейным автоматом, что-бы набрести на рассеявшихся в окружении своих.

«Он почти физически ощутил, — пишет К. Воробьев об Алексее Ястребове, — как растаяла в нем тень страха перед собственной смертью. Теперь она стояла перед ним, как дальняя и безразличная ему родня-нищенка, но рядом с нею и ближе к нему встало его дет-ство...» После того, что он пережил в ночном бою, после смерти ка-питана Рюмина, который умер у него на руках, после всего, что произошло с его ротой, ему почти все равно — и он поднимается навстречу танку. Сцена написана Константином Воробьевым с раз-рывающей душу ясностью и напряжением.

Да, русские люди совершали подвиг. Они умирали, но не сдава-лись. Сознание своего долга перед Родиной заглушало и чувство страха, и боль, и мысли о смерти. Значит, не безотчетное это дейст-вие — подвиг, а убежденность в правоте и величии дела, за которое человек сознательно отдает свою жизнь. Воины понимали, что они проливали свою кровь, отдавали свои жизни во имя торжества справедливости и ради жизни на земле. Наши солдаты знали, что необходимо победить это зло, эту жестокость, эту свирепую банду убийц и насильников, иначе они поработят весь мир.

Проза К. Воробьева точна, жестока и в подробностях, и в целом. Он ничего не хочет утаить, упустить. Главное достоинство его про-изведений в том, что с войны сорвана романтическая пелена. К. Во-робьев знал: если уж писать, то только правду. Неправда переходит в ложь, в надругательство над памятью погибших...

Бывшие немецкие солдаты, воевавшие под Сталинградом, 9 мая возложили венки на Мамаевом кургане погибшим русским солда-там в знак примирения и покаяния. Это дает надежду на то, что мир изменится и в нем не будет места войне, а память о подвиге останется, потому что недаром тысячи людей не щадили себя, отда-вали свои жизни за правое дело. Поэтому с огромным вниманием читаешь строки из письма Маселбека, героя повести Ч. Айтматова «Материнское поле»: «Мы не выпросили себе войну, и не мы ее за-теяли, это огромная беда для нас всех, всех людей. И мы должны проливать свою кровь, отдавать свои жизни, чтобы уничтожить это чудовище. Если мы это не сделаем, то мы не достойны будем имени Человека. Через час я иду выполнять задание Родины. Вряд ли я вернусь живым. Я иду туда, чтобы сохранить в наступлении жизнь многим моим товарищам. Я иду ради народа, ради победы, ради всего прекрасного, что есть в Человеке».

Произведения о войне открывают нам не только ее жестокую беспощадность, но и силу героизма, мужества, самоотверженности наших солдат. Они твердо знали, ради чего шли на гибель: они за-щищали Родину! А это и есть подвиг.