Значение ростопчин федор васильевич (растопчин) в краткой биографической энциклопедии. Информационная война графа ростопчина

граф Федор Васильевич Ростопчин
https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Orest_Kiprensky_006.jpeg#/media/

Граф (с 1799) Фёдор Васи́льевич Ростопчи́н (в «Войне и мире» Л. Н. Толстого упоминается как Растопчин) (12 марта 1763, село Косьмодемьянское Ливенского уезда Орловской губернии - 18 января 1826, Москва) - русский государственный деятель, генерал от инфантерии, фаворит императора Павла и руководитель его внешней политики, московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия, предполагаемый организатор Московского пожара 1812 года.

Известен также как писатель и публицист патриотического толка, вслед за Фонвизиным высмеивавший галломанию. Член Государственного совета (с 1814). С 1823 г. в отставке, уехал жить в Париж. Автор мемуаров.

Владелец подмосковной усадьбы Вороново. Отец французской писательницы графини де Сегюр и литератора, мецената, коллекционера А. Ф. Ростопчина (мужа писательницы Евдокии Ростопчиной).

Неизбежность новой войны с французами привела к призванию Ростопчина, как одного из идеологов течения «старых русских», особенно влиятельного в Москве и 24 мая 1812 года Ростопчин был назначен военным губернатором Москвы; 29 мая он был произведён в генералы от инфантерии и назначен главнокомандующим Москвы. На новом посту он развил бурную деятельность, в том числе и карательную, причём для репрессивных мер было достаточно даже подозрений. При нём был установлен тайный надзор за московскими масонами и мартинистами, которых он подозревал в подрывной деятельности. Подозрения, хотя и не подтверждавшиеся фактами, заставили его выслать из Москвы почт-директора Ключарёва.

По мере того, как развивались военные действия, Ростопчин пришёл к идее массового распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком, который он отработал за время своих литературных опытов. Сведения с театра военных действий московский главнокомандующий получал через своего представителя в штабе Барклая-де-Толли начиная со 2 августа. Ростопчинские листовки разносились по домам и расклеивались на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками» - название, под которым они остались в истории. Афишки часто содержали подстрекательскую агитацию против проживавших в Москве иностранцев, и после нескольких случаев самосуда ему пришлось разбирать дела всех иностранцев, задержанных по подозрению в шпионаже, лично. В целом, однако, в период его управления в Москве царило тщательно охраняемое спокойствие.

После публикации манифеста 6 июля о созыве народного ополчения Ростопчин лично контролировал сбор губернского ополчения, проходивший не только в Москве, но и шести соседних губерниях. От императора он получил общие указания по укреплению Москвы и по эвакуации из неё государственных ценностей в случае необходимости. Всего за 24 дня Ростопчин сформировал в Первом округе 12 полков общей численностью почти в 26 тысяч ополченцев. Среди прочих оборонительных приготовлений этого периода можно отметить финансирование проекта Леппиха по сооружению боевого управляемого аэростата, предназначавшегося для бомбардировки вражеских войск и высадки десанта. Несмотря на большие средства, затраченные на проект Леппиха (более 150 тысяч рублей), он, однако, оказался несостоятельным.

В последнюю декаду августа, по мере приближения военных действий к Москве, Ростопчин был вынужден перейти к плану по эвакуации государственного имущества. За десять дней было вывезено в Вологду, Казань и Нижний Новгород имущество судов, Сената, Военной коллегии, архив министерства иностранных дел, сокровища Патриаршей ризницы, Троицкого и Воскресенского монастырей, а также Оружейной палаты. Были вывезены также 96 пушек. Однако эта операция была начата слишком поздно, и часть ценностей эвакуировать не успели. С 9 августа в Москву стали приходить обозы с ранеными. По приказу московского главнокомандующего под госпиталь были отведены казармы, расположенные в бывшем Головинском дворце, и сформирован штат врачей и фельдшеров. По просьбе возглавившего русскую армию Кутузова были ускорены работы по починке и доставке в войска оружия, а также провианта, а ополченцы сосредоточены под Можайском. Кутузов также возлагал надежды на вторую волну ополчения, так называемую Московскую дружину, которую Ростопчин собирался организовать, но так и не успел в связи с массовым бегством населения из города. Сам Ростопчин слал Кутузову тревожные письма, допытываясь о его планах относительно Москвы, но ответы получал уклончивые, что продолжалось даже после Бородинского сражения, когда стало ясно, что Москву оборонять тот не собирается. После этого Ростопчин наконец выслал из Москвы и свою семью.

31 августа Ростопчин впервые встретился на военном совете с Кутузовым. По-видимому, уже в этот день он предложил Кутузову план сжечь Москву вместо того, чтобы сдавать её неприятелю. Эту же идею он повторил принцу Евгению Вюртембергскому и генералу Ермолову. Когда на следующий день он получил от Кутузова официальное уведомление о готовящейся сдаче Москвы, он продолжил эвакуацию города: был отдан приказ об уходе из города полиции и пожарной команды и о вывозе трёх находившихся в Москве чудотворных икон Богородицы (Иверской, Смоленской и Владимирской). На пяти тысячах подвод были эвакуированы 25 тысяч находившихся в Москве раненых. Тем не менее в городе остались от двух (по словам самого Ростопчина) до десяти (по словам французских очевидцев) тысяч раненых, которых не удалось вывезти. Многие из них погибли в Московском пожаре, за что современники и часть историков склонны возлагать ответственность на Ростопчина. Утром ему пришлось также решать вопрос эвакуации экзарха Грузии и грузинских княжон, брошенных в Москве начальником кремлёвской экспедиции П. С. Валуевым. Своё московское имущество стоимостью около полумиллиона рублей Ростопчин сознательно оставил на разграбление французам, опасаясь обвинений в преследовании личных интересов, и покинул город, имея при себе (по его собственным воспоминаниям) 130 000 рублей казённых денег и 630 рублей собственных. Также ему удалось вывезти портреты своей жены и императора Павла и шкатулку с ценными бумагами.

Оставаясь после падения Москвы при армии, Ростопчин продолжал сочинять листовки и лично ездил по деревням, ораторствуя перед крестьянами. Он призывал к полномасштабной партизанской войне. Проезжая во время перемещений армии своё поместье Вороново, он распустил крепостных и сжёг свой дом вместе с конским заводом. После ухода французов из Москвы он поспешил вернуться туда и наладить полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление и уничтожение немногого уцелевшего имущества. Ему также пришлось заниматься вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожжённом городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных. За зиму только в Москве были сожжены более 23 000 трупов и ещё более 90 000 человеческих и конских трупов на Бородинском поле. Были начаты работы по восстановлению застройки города и, в особенности, Кремля, который уходящие французы попытались взорвать. В начале следующего года по представлению Ростопчина в Москве была создана Комиссия для строения, которой были выделены пять миллионов рублей. Ранее казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упрёков со стороны обделённых. Эти нарекания, а также распространившееся мнение о том, что именно он является виновником Московского пожара, возмущали Ростопчина, которому казалось, что его заслуги несправедливо забыты и все помнят только неудачи.

В первые же месяцы по возвращении в Москву Ростопчин приказал восстановить надзор за масонами и мартинистами и учредил комиссию по расследованию случаев сотрудничества с французами. Ему было поручено также организовать в Московской губернии новый рекрутский набор, при котором, однако, следовало учитывать потери, уже понесённые при создании ополчения. В Москве предписывалось собрать всю оставленную французами артиллерию, из которой планировалось создать после победы памятник «для уничижения и помрачения самохвальства» агрессора. К этому моменту у московского главнокомандующего начались проблемы со здоровьем, выразившиеся уже в сентябре 1812 года в повторяющихся обмороках. Он страдал от разлития желчи, стал раздражителен, исхудал и полысел. Александр I, вернувшись из Европы, принял в конце июля 1814 года отставку Ростопчина.

графиня Екатерина Петровна Ростопчина
https://commons.wikimedia.org/wiki/File:Catherine_Rostopchina.jpg

Женат с 1794 года на фрейлине Екатерине Петровне Протасовой (1775-1859), дочери калужского губернатора, которая рано оставшись сиротой, вместе с сестрами воспитывалась в доме своей тетки, кавалерственной дамы и любимицы Екатерины II - Анны Степановны Протасовой. Их брак был счастливым, до того времени, как жена Ростопчина тайно от него перешла в католичество и способствовала переходу в католичество младшей дочери Елизаветы. «Только два раза ты сделала мне больно», - писал жене Ростопчин незадолго до смерти. Оба случая касались смены вероисповедания жены и дочери. В браке имели 4 сына и 4 дочери.
https://ru.wikipedia.org/wiki/

Личное дело

Федор Ростопчин

Федор Васильевич Ростопчин (1763- 1826) родился в селе Косьмодемьянское Орловской губернии в семье помещика отставного майора Василия Фёдоровича Ростопчина. Вместе с младшим братом Петром получил домашнее образование.

В возрасте десяти или двенадцати лет был зачислен на службу в Преображенский полк. В 1782 году получил чин прапорщика, в 1785 — подпоручика.

Два года - с 1786 по 1788 провел в Европе. Посетил Германию, Англию и Голландию; слушал лекции в Лейпцигском университете. В Лондоне пристрастился к боксу, ходил на поединки знаменитых английских боксёров и даже брал уроки.

Вернулся в Россию к началу русско-турецкой войны. Первый год войны Ростопчин находился при главной квартире русских войск во Фридрихсгаме, участвовал в штурме Очакова, после чего год прослужил под командованием А. В. Суворова; участвовал в сражении под Фокшанами и битве при Рымнике.

После окончания турецкой кампании участвовал в военных действиях в ходе войны со Швецией, во время которой находился при принце Нассау для дипломатической переписки: с этого времени он был замечен императрицей Екатериной II, которая «часто изволила веселиться его разсказами и удостоивала его чести участвовать в отборном ея обществе».

В 1790 году умер покровитель Ростопчина в армии, принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский - дальний родственник Екатерины II и генерал её армии. Примерно в это же время в морском бою погиб его единственный брат. Да и военная карьера Ростопчина, командовавшего гренадерским батальоном, в ходе шведской кампании, складывалась не слишком удачно. Ростопчин решил оставить военную службу и пробиться ко двору.

В качестве протоколиста он принял участие в Ясской мирной конференции, по окончании которой был направлен в Санкт-Петербург и в феврале 1792 года представлен к званию камер-юнкера «в чине бригадира».

В 1793 году он был прикомандирован к «малому двору» престолонаследника, великого князя Павла Петровича в Гатчине, при котором находился почти неотлучно и чьё расположение сумел завоевать.

В феврале 1794 года Ростопчин женился на Екатерине Протасовой, племяннице камер-фрейлины императрицы Анны Протасовой. В том же году конфликт с сослуживцами из окружения великого князя привёл к годичной ссылке Ростопчина в родовое имение, где родился его первенец Сергей. Эта короткая опала ещё больше расположила к нему Павла, которому, по его собственным словам, Ростопчин стал необходим, как воздух. В 1796 году, незадолго до смерти Екатерины II, он был удостоен ордена Анны III степени.

После смерти Екатерины II император Павел I после восшествия на престол в ноябре 1796 года назначил Ростопчина флигель-адъютантом. За следующие несколько дней он был произведён уже в генерал-майоры и награждён орденом св. Анны 2-й, а затем и 1-й степени. Среди поручений, данных ему новым императором, была новая, прусского образца, редакция Военного устава, в которую он внёс ряд изменений, уменьшавших, в частности, полномочия фельдмаршалов за счёт усиления роли инспекторов войск — также одна из его новых обязанностей. В апреле следующего года он получил от Павла орден Александра Невского и поместье в Орловской губернии с более чем 400 душами крепостных.

Ростопчин с переменным успехом вёл борьбу против партии императрицы Марии Фёдоровны. В марте 1798 года он потерпел в этой борьбе временное поражение - был лишён всех должностей и выслан в свое подмосковное имение Вороново, но уже августе возвратился в столицу в чине генерал-лейтенанта и возглавил Военный департамент.

В течение трех следующих лет он был сделан кабинет-министром по иностранным делам, действительным тайным советником, третьим присутствующим в коллегии иностранных дел, графом Российской империи, великим канцлером ордена св. Иоанна Иерусалимского, директором почтового департамента, первоприсутствующим в коллегии иностранных дел и, наконец, членом совета императора.

Другим противником, с которым Ростопчин вёл последовательную борьбу, были иезуиты, по отношению к которым он провёл через Павла несколько жёстких законов.

Против своей воли заняв место первоприсутствующего Иностранной коллегии, Ростопчин способствовал сближению России с республиканской Францией и охлаждению отношений с Великобританией. Его меморандум, подтверждённый Павлом 2 октября 1800 года, определил внешнюю политику России в Европе до самой смерти императора.

Союз с Францией при участии Австрии и Пруссии, по мысли Ростопчина, должен был привести к разделу Османской империи, которую он первым назвал «безнадёжным больным». Для осуществления морского эмбарго против Великобритании Ростопчину было поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией (позже к союзу присоединилась Дания). Он также подготовил почву для присоединения Грузии к Российской империи.

В качестве главного директора Почтового департамента Ростопчин санкционировал расширение в России сети почтовых станций; при нём были введены новые сборы с почтовых отправлений и налажена пересылка денег почтой за границу. С 14 марта 1800 года Ростопчин входил в Совет при императоре.

В феврале 1801 года Ростопчин был вторично отставлен от службы и уехал в Москву. Предполагается, что эта опала стала результатом деятельности графа Палена, в это время готовившего заговор против Павла, увенчавшийся убийством Павла уже через три недели.

При новом императоре Александре I Ростопчин, известный личной преданностью Павлу, долгое время не мог продолжать политическую карьеру.

Лишь в 1809 году он предпринял попытку возвращения ко двору, заручившись поддержкой княгини Дашковой и великой княгини Екатерины Павловны, сестры Александра I. Ему было дозволили предстать перед императором, после чего он получил поручение провести ревизию московских богоугодных заведений.

Обстоятельный отчёт произвёл хорошее впечатление, но просьба Ростопчина позволить ему вернуться к активной деятельности удовлетворена не была: 24 февраля 1810 года он получил чин обер-камергера, но ему велено было числиться «в отпуску».

Только назревающая война с французами привела к призванию Ростопчина, как одного из идеологов течения «старых русских», особенно влиятельного в старой столице.

24 мая 1812 года Ростопчин был назначен военным губернатором Москвы, спустя пять дней произведён в генералы от инфантерии и назначен главнокомандующим Москвы.

На новом посту он развил бурную деятельность, в том числе и карательную, причём для репрессивных мер было достаточно даже подозрений. При нём был установлен тайный надзор за московскими масонами и мартинистами, которых он подозревал в подрывной деятельности. В целом, однако, в период его управления в Москве царило тщательно охраняемое спокойствие.

После публикации манифеста 6 июля о созыве народного ополчения Ростопчин лично контролировал сбор губернского ополчения, проходивший не только в Москве, но и в шести соседних губерниях. От императора он получил лишь общие указания по укреплению Москвы и по эвакуации из неё государственных ценностей в случае необходимости.

Всего за 24 дня Ростопчин сформировал в Первом округе 12 полков общей численностью почти в 26 тысяч ополченцев.

Сведения о продвижении наполеоновских войск в глубь страны Ростопчин получал через своего представителя в штабе Барклая-де-Толли начиная со 2 августа. Именно ему принадлежит идея выпуска и распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком. Ростопчинские листовки разносились по домам и расклеивались на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками» — и так и остались в истории под этим названием.

Когда французы подошли вплотную к Москве, Ростопчин начал эвакуацию государственного имущества. В последнюю декаду августа всего за десять дней было вывезено в Вологду, Казань и Нижний Новгород имущество судов, Сената, Военной коллегии, архив министерства иностранных дел, сокровища Патриаршей ризницы, Троицкого и Воскресенского монастырей, а также Оружейной палаты. Были вывезены также 96 пушек. Однако эвакуация была начата слишком поздно, и часть ценностей вывезти не успели. Когда в Москву стали приходить обозы с ранеными, Ростопчин распорядился отвести под госпиталь казармы в бывшем Головинском дворце и сформировать штат врачей и фельдшеров. Возглавивший русскую армию Кутузов возлагал надежды на вторую волну ополчения, так называемую Московскую дружину, которую Ростопчин собирался организовать, но так и не успел в связи с массовым бегством населения из города. Сам Ростопчин слал Кутузову тревожные письма, допытываясь о его планах относительно Москвы, но ответы получал уклончивые, что продолжалось даже после Бородинского сражения, когда уже стало ясно, что Москву оборонять тот не собирается. После этого Ростопчин наконец выслал из Москвы и свою семью.

Получив на следующий день от Кутузова официальное уведомление о готовящейся сдаче Москвы, Ростопчин продолжил эвакуацию города: был отдан приказ об уходе из города полиции и пожарной команды и о вывозе трёх находившихся в Москве чудотворных икон Богородицы - Иверской, Смоленской и Владимирской.

На пяти тысячах подвод были эвакуированы 25 тысяч находившихся в Москве раненых. Тем не менее в городе остались от двух (по словам самого Ростопчина) до десяти (по словам французских очевидцев) тысяч раненых, которых не удалось вывезти. Многие из них погибли в Московском пожаре, за что современники и часть историков склонны возлагать ответственность на Ростопчина.

В Русском биографическом словаре высказывается предположение, что этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. Тем не менее, впоследствии император Александр, в целом довольный действиями Ростопчина накануне падения Москвы, кровавую расправу над Верещагиным счёл ненужной: «Повесить или расстрелять было бы лучше».

2 сентября 1812 года части императорской армии Наполеона Бонапарта вступили в Москву, оставленную без боя Кутузовым. Оставаясь после падения Москвы при армии, Ростопчин продолжал сочинять листовки и лично ездил по деревням, ораторствуя перед крестьянами и призывая к полномасштабной партизанской войне. Проезжая во время перемещений армии своё поместье Вороново, он распустил крепостных и сжёг свой дом вместе с конским заводом.

Сразу после ухода французов из Москвы, Ростопчин вернулся в разоренный город, чтобы наладить полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление и уничтожение немногого уцелевшего имущества. Ему также пришлось заниматься вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожжённом городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных. За зиму только в Москве были сожжены более 23 000 трупов и ещё более 90 000 человеческих и конских трупов на Бородинском поле. Были начаты работы по восстановлению застройки города и, в особенности, Кремля, который уходящие французы попытались взорвать.

По представлению Ростопчина в Москве была создана Комиссия для строения, которой были выделены пять миллионов рублей. Ранее казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упрёков со стороны обделённых. Эти нарекания, а также распространившееся мнение о том, что именно он является виновником Московского пожара, возмущали Ростопчина, которому казалось, что его заслуги несправедливо забыты и все помнят только неудачи.

У него начались проблемы со здоровьем, выразившиеся уже в сентябре 1812 года в повторяющихся обмороках. Он страдал от разлития желчи, стал раздражителен, исхудал и полысел. Александр I, вернувшись из Европы, принял в конце июля 1814 года отставку Ростопчина.

В мае 1815 года он покинул Россию с целью пройти в Карлсбаде курс лечения от геморроя, но в итоге провёл за рубежом восемь лет — до конца 1823 года. Во время пребывания за рубежом он был удостоен аудиенций у королей Пруссии и Англии. С 1817 года Ростопчин осел в Париже, выезжая периодически в Баден для лечения, а также в Италию и Англию.

Жизнь за границей не принесла радости. Старший сын вёл в Париже разгульную жизнь, попав даже в долговую тюрьму, и Ростопчину пришлось уплатить его долги. Жена, Екатерина Петровна, перешла в католицизм и обратила в эту веру дочерей, а младшая дочь Елизавета серьёзно заболела. Все эти обстоятельства заставили Ростопчина возвратиться на родину.

Отправив дочь в отстроенное Вороново, сам Ростопчин задержался в Лемберге, где прошёл очередной курс лечения, и вернулся в Москву в сентябре 1823 года. По возвращении он, подал прошение о полной отставке, удовлетворённое в декабре. В отставку вышел в чине обер-камергера.

1 марта 1825 года дочь Ростопчина его любимица Елизавета скончалась в Москве от чахотки. Это горе окончательно подорвало здоровье отца: в дополнение к геморрою и разлитию жёлчи у него развилась астма. 26 декабря его разбил паралич; он почти потерял способность двигаться и не мог говорить, хотя оставался в полном сознании. Он прожил ещё почти месяц, составив новое завещание, в котором лишал наследства жену в пользу младших детей и сына.

Чем знаменит

Федор Ростопчин — известный русский государственный деятель, фаворит императора Павла и руководитель его внешней политики, а позже московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия.

Именно Ростопчина считают организатором Московского пожара 1812 года. Предположительно, в ходе своей первой встречи с Кутузовым он предложил ему план сжечь Москву вместо того, чтобы сдавать её неприятелю. Эту же идею он повторил принцу Евгению Вюртембергскому и генералу Ермолову.

В первую же ночь после захвата Москвы войсками Наполеона в городе начались пожары, к третьему дню охватившие его сплошным кольцом. Поначалу французы были склонны винить в этом своих же мародёров, но после того, как были пойманы несколько русских поджигателей, а также было обнаружено, что все средства тушения пожаров вывезены из Москвы, мнение французского командования изменилось.

Наполеон, понимая, что в первым в сожжении Москвы обвинят именно его, в своих прокламациях позаботился о том, чтобы отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге Ростопчина, которого называл Геростратом, зажигателем и сумасшедшим. Уже к 12 сентября назначенная им комиссия подготовила заключение, признающее виновными в поджоге русское правительство и лично московского главнокомандующего. Эта версия приобрела популярность как за границей, так и в России, хотя сам Ростопчин на первых порах публично отрицал свою причастность к поджогу, в том числе и в письмах к императору Александру и к собственной жене. В дальнейшем он, однако, перестал отрицать её, хотя и не подтверждал, так как эта точка зрения окружала его ореолом героя и мученика. Только в вышедшем в 1823 году в Париже сочинении «Правда о Московском пожаре» он вновь категорически отверг версию, связывающую его имя с этим событием.

О чем надо знать

Федор Ростопчин известен также как писатель и публицист патриотического толка, вслед за Фонвизиным высмеивавший галломанию.

Помимо уже помянутых афиш, ему принадлежит целый ряд литературных произведений, многие из которых были написаны за время опалы и вынужденного бездействия после смерти Павла I. При этом Ростопчин не считал себя профессиональным литератором и сочинял между делом. Известно, что проживая в своём имении Вороново и в Москве, он написал большое количество сатирических комедий, которые самолично уничтожал после прочтения в кругу близких друзей.

В качестве публициста он стяжал громкую известность благодаря успеху своего памфлета «Мысли вслух на Красном крыльце» (1807), в котором содержалась резкая критика склонности русских к французомании и прославлялись исконные русские доблести.

Самыми известными произведениями Ростопчина являются «Правда о московских пожарах», «Последние дни жизни императрицы Екатерины II и первый день царствования Павла I», комедия «Вести или убитый живой» и большая повесть «Ох французы!».

Последняя была напечатана в «Отечественных записках» в 1842 году и преследовала цель изобразить идеальную русскую семью, построенную на старозаветных национальных началах в противоположность модным увлечениям и французским распущенным нравам.

Сохранилась также обширная переписка Ростопчина с императором Александром I, Бантышем-Каменским, Воронцовым, Румянцовым и многими другими деятелями той эпохи.

Прямая речь

О себе: «Сердцем прям, умом упрям, на деле молодец».

Екатерина II о Федоре Ростопчине: «У этого молодаго человека большой лоб, большие глаза и большой ум!».

Из статьи о Ростопчине в ЭСБЕ: «Несомненно, Р. был умный человек, хорошо сознававший слабые стороны увлечения всем французским в тогдашнем русском обществе и видевший недостатки политики Александра I после 1815 г.; но в то же время он был крайний консерватор и ревностный защитник крепостного права, нередко прибегал к насильственным, мало извинительным мерам, был запальчив и мстителен».

Историк М.В. Горностаев о Ростопчине : «Кипучая патриотическая деятельность Ростопчина во время наполеоновского нашествия могла бы стать образцом ревностного служения на благо Отечества, однако была негативно оценена отечественными историками и к сегодняшнему дню практически забыта».

5 фактов о Федоре Ростопчине

В изданных Смирдиным в 1853 году «Сочинениях Ростопчина» год его рождения был указан 1765. 1763 год выбит на надгробном камне на Пятницком кладбище.
В числе приготовлений к обороне Москвыстопчин финансировал проект Леппиха по сооружению боевого управляемого аэростата, предназначавшегося для бомбардировки вражеских войск и высадки десанта. Однако несмотря на большие средства - более 150 тысяч рублей, затраченные на проект, он оказался несостоятельным.
Покидая Москву, Ростопчин сознательно оставил на разграбление французам своё московское имущество стоимостью около полумиллиона рублей, опасаясь обвинений в преследовании личных интересов. По его собственным воспоминаниям, он уехал из города, имея при себе 130 000 рублей казённых денег и 630 рублей собственных. Также ему удалось вывезти портреты своей жены и императора Павла и шкатулку с ценными бумагами.
Ростопчин был счастлив в браке. Он женился на 19-летней фрейлине Екатерине Протасовой, дочери калужского губернатора, рано оставшейся сиротой. У них было восемь детей - 4 сына и 4 дочери. Брак был счастливым до того момента, как жена Ростопчина тайно от него перешла в католичество и способствовала переходу в католичество младшей дочери Елизаветы. «Только два раза ты сделала мне больно», — писал жене Ростопчин незадолго до смерти. Оба случая касались смены вероисповедания жены и дочери.
Перед смертью Ростопчин распорядился, чтобы распорядился, чтобы его похоронили рядом с дочерью Елисаветой. Он хотел, чтобы его положили в гроб в простом платье без орденов, чтобы могила его была совсем простая и чтобы ее покрывала мраморная доска с вырезанным именем, без обозначения чинов. На его могильном памятнике написано «Среди моих детей покоюсь от людей».

Материалы о Федоре Ростопчине

Московский властелин-

Фёдор Васильевич Ростопчин

Граф (с 1799) Фёдор Васи́льевич Ростопчи́н (12 марта 1763, село Косьмодемьянское Ливенского уезда Орловской губернии — 18 января 1826, Москва) — русский государственный деятель, генерал от инфантерии, фаворит императора Павла и руководитель его внешней политики, московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия, предполагаемый организатор Московского пожара 1812 года.

Юность

Представитель дворянского рода Ростопчиных, сын ливенского помещика отставного майора Василия Фёдоровича Ростопчина (1733—1802) от брака с Надеждой Александровной Крюковой. Вместе с младшим братом Петром (1769—1789) получил домашнее образование. Десяти или двенадцати лет зачислен на службу в Преображенский полк. В 1782 году получил чин прапорщика, в 1785 — подпоручика.

Знамя Преображенского полка

В 1786—1788 годах совершил гран-тур по Германии, Англии, Голландии; слушал лекции в Лейпцигском университете. Из Лондона вернулся в сопровождении молодого Комаровского, с которым они вместе ходили на поединки знаменитых английских боксёров:

Когда из газет известно стало, что борец совершенно выздоровел, Ростопчину вздумалось брать у него уроки; он нашел, что битва на кулаках такая же наука, как и бой на рапирах. Потом я ездил верхом с Ростопчиным в Гринвич, знаменитый инвалидный дом для моряков, где, как известно, находится и славная обсерватория; это было накануне нашего Рождества, и по дороге мы нашли луга, так зелёные, как у нас летом.

— Мемуары Комаровского

Гринвичская обсерватория

Начало карьеры

В первый год русско-турецкой войны Ростопчин находился при главной квартире русских войск в Фридрихсгаме, участвовал в штурме Очакова, после чего целый год служил под командованием А. В. Суворова; участвовал в сражении под Фокшанами и битве при Рымнике. После окончания турецкой кампании принял участие в военных действиях в Финляндии в ходе войны со Швецией.

Александр Васильевич Суворов.На портрете Д. Левицкого (около 1786 года)

Я. Суходольский. «Штурм Очакова»

Сражения под Фокшанами

Сражение при Рымнике. Гравюра Х.Г.Шютца,

В 1790 году умер покровитель Ростопчина в армии, принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский. Примерно тогда же в морском бою погиб его единственный брат. В ходе шведской кампании военная карьера Ростопчина, командовавшего гренадерским батальоном, складывалась неудачно, и он начал попытки пробиться ко двору, в первое время безуспешные[источник не указан 378 дней].

Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский,принц Шаумбургский

В качестве протоколиста он принял участие в Ясской мирной конференции, по окончании которой, в декабре 1791 года, был направлен в Санкт-Петербург и представлен к званию камер-юнкера «в чине бригадира» (14 февраля 1792).

Озлобленный на Ростопчина граф Панин впоследствии говорил, что тот играл при дворе Екатерины роль буффона; с лёгкой руки императрицы к Ростопчину пристало прозвище «сумасшедший Федька». Позже он был прикомандирован к «малому двору» престолонаследника, великого князя Павла Петровича, при котором находился почти неотлучно и чьё расположение сумел завоевать.

Портрет великого князя Павла Петровича

При дворе Павла I

В 1793 году Ростопчин был прикомандирован к «малому» павловскому дворцу в Гатчине.

В феврале 1794 года женился на Екатерине Петровне Протасовой, племяннице камер-фрейлины императрицы Анны Протасовой. В том же году конфликт с сослуживцами из окружения великого князя привёл к годичной ссылке Ростопчина в родовое имение, где родился его первенец Сергей. Эта короткая опала ещё больше расположила к нему Павла, которому, по его собственным словам, Ростопчин стал необходим, как воздух. В 1796 году, незадолго до смерти Екатерины II, он был удостоен ордена Анны III степени.

Гатчина. Подъезд к дворцу со стороны города. Г.С. Сергеев. 1798 г.

Военный парад на дворцовой площади (Гатчина). Г.С. Сергеев. 1798 г

7 ноября 1796 года, после смерти Екатерины II, Павел Петрович назначил Ростопчина флигель-адъютантом. За следующие несколько дней он был произведён в генерал-майоры и награждён орденом св. Анны 2-й, а затем и 1-й степени. Среди поручений, данных ему новым императором, была новая, прусского образца, редакция Военного устава, в которую он внёс ряд изменений, уменьшавших, в частности, полномочия фельдмаршалов за счёт усиления роли инспекторов войск — также одна из его новых обязанностей. В апреле он получил от Павла орден Александра Невского и поместье в Орловской губернии с более чем 400 душами крепостных.

Лев Киль. Флигель-адъютанты легкой и тяжелой кавалерии русских войск эпохи наполеоновских войн

Фёдор Васильевич Ростопчин

Портрет работы Сальватора Тончи, 1800

Ростопчин, при поддержке ряда других придворных, вёл борьбу против партии императрицы Марии Фёдоровны; борьба велась с переменным успехом: в марте 1798 года Ростопчин был лишён всех должностей и выслан в его подмосковное имение Вороново, но в августе возвратился в столицу в чине генерал-лейтенанта и возглавил Военный департамент. Другим противником, с которым Ростопчин вёл последовательную борьбу, были иезуиты, по отношению к которым он провёл через Павла несколько жёстких законов.

Усадьба Вороново

17 октября 1798 года Ростопчин был назначен исполнять обязанности кабинет-министра по иностранным делам, а 24 октября стал действительным тайным советником и членом Коллегии иностранных дел. В декабре он был произведён в командоры ордена св. Иоанна Иерусалимского (с 30 марта 1799 года Великий канцлер и кавалер Большого креста этого ордена), а в феврале получил графский титул. В сентябре того же года Ростопчин, к тому моменту кавалер ордена Андрея Первозванного, против своей воли занял место первоприсутствующего Иностранной коллегии, заполняя вакуум, образовавшийся после смерти князя Безбородко.

И.-Б. Лампи-старший. Портрет князя А.А. Безбородко. 1794

В этом качестве Ростопчин способствовал сближению России с республиканской Францией и охлаждению отношений с Великобританией. Его меморандум, подтверждённый Павлом 2 октября 1800 года, определил внешнюю политику России в Европе до самой смерти императора. Союз с Францией, по мысли Ростопчина, должен был привести к разделу Османской империи, которую он (как указывает Русский биографический словарь) первым назвал «безнадёжным больным», при участии Австрии и Пруссии. Для осуществления морского эмбарго против Великобритании Ростопчину было поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией (позже, уже после его ухода с поста, к союзу присоединилась Дания). Он также подготовил почву для присоединения Грузии к Российской империи.

Михаил Юрьевич Лермонтов, Вид Тифлиса.

В качестве главного директора Почтового департамента (пост, занимаемый им с 24 апреля 1800 года) Ростопчин санкционировал расширение в России сети почтовых станций; при нём были введены новые сборы с почтовых отправлений и налажена пересылка денег почтой за границу. С 14 марта 1800 года Ростопчин входил в Совет при императоре.

В феврале 1801 года Ростопчин был вторично отставлен от службы и уехал в Москву. Возможно, что эта опала стала результатом деятельности графа Палена, в это время готовившего заговор против Павла, увенчавшийся успехом уже через три недели. При новом императоре Ростопчин, с недоверием относившийся к либеральным реформам и известный личной преданностью Павлу, долгое время не мог продолжать политическую карьеру.

Литературные занятия

После убийства Павла отправленный в отставку, Ростопчин занимался, в частности, литературой. В промежуток между фавором при дворе Павла I и назначением в 1812 году на пост московского генерал-губернатора, проживая в своём имении Вороново и в Москве, написал большое количество сатирических комедий. По прочтении в кругу близких друзей автор самолично уничтожал написанное.

По мнению Тихонравова, первоначальной школой литературного вкуса Ростопчина явились эрмитажные собрания Екатерины II, на которых были в таком ходу маленькие литературные импровизации, буриме, шарады. Ростопчин не считал себя профессиональным литератором и сочинял между делом.

Его литературная деятельность включает в себя дебют молодости «Путешествие в Пруссию», произведение, которое Тихонравов ставил даже выше карамзинских «Писем русского путешественника». Путевые заметки Ростопчина отличаются большей жизненностью, свободою от пут педантической цеховой литературной традиции.

«Господи помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворив молитву и, плюнув, сказать французу: „Сгинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, — только не будь на Руси“ »

В качестве публициста стяжал громкую известность благодаря успеху своего памфлета «Мысли вслух на Красном крыльце » (1807). Это резкая критика против склонности русских к французомании и прославление русских исконных доблестей. По форме — это монолог старого дворянина Силы Андреевича Богатырёва, с характерными для стиля Ростопчина затейливыми словечками, как, например: «в французской всякой голове ветряная мельница, госпиталь и сумасшедший дом»; «революция — пожар, французы — головешки, а Бонапарте — кочерга. Вот от того-то и выкинуло из трубы» .

Его большая повесть «Ох, французы!» была напечатана в «Отечественных записках» в 1842 году. Цель автора — изобразить идеальную русскую семью, построенную на старозаветных национальных началах в противоположность модным увлечениям французским распущенным нравам. Под именем Пустякова Ростопчин осмеял известного издателя «Друга детей » и автора многих пьес Николая Ильина.

Фёдор Васильевич Ростопчин

Роль в Отечественной войне

В 1809 году Ростопчин предпринял попытку возвращения ко двору, заручившись поддержкой княгини Дашковой и великой княгини Екатерины Павловны, сестры Александра I. Ему было позволено представиться императору, после чего он получил поручение обревизовать работу московских богоугодных заведений.

Император Александр I,Franz Gerhard von Kügelgen

Великая княжна Екатерина Павловна,Жан-Батист Изабе

Княгиня Екатери́на Рома́новна Да́шкова

Обстоятельный и вдумчивый отчёт произвёл хорошее впечатление, но просьба Ростопчина позволить ему вернуться к активной деятельности удовлетворена не была: 24 февраля 1810 года он получил чин обер-камергера, но ему велено было числиться «в отпуску ». Неизбежность новой войны с французами привела к призванию Ростопчина, как одного из идеологов течения «старых русских», особенно влиятельного в Москве и 24 мая 1812 года Ростопчин был назначен военным губернатором Москвы; 29 мая он был произведён в генералы от инфантерии и назначен главнокомандующим Москвы. На новом посту он развил бурную деятельность, в том числе и карательную, причём для репрессивных мер было достаточно даже подозрений. При нём был установлен тайный надзор за московскими масонами и мартинистами, которых он подозревал в подрывной деятельности. Подозрения, хотя и не подтверждавшиеся фактами, заставили его выслать из Москвы почт-директора Ключарёва.

Императорский почтамт на Мясницкой улице в Москве, где служил Ф. П. Ключарёв

Ключарёв Фёдор Петрович

По мере того, как развивались военные действия, Ростопчин пришёл к идее массового распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком, который он отработал за время своих литературных опытов. Сведения с театра военных действий московский главнокомандующий получал через своего представителя в штабе Барклая-де-Толли начиная со 2 августа. Ростопчинские листовки разносились по домам и расклеивались на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками» — название, под которым они остались в истории. Афишки часто содержали подстрекательскую агитацию против проживавших в Москве иностранцев, и после нескольких случаев самосуда ему пришлось разбирать дела всех иностранцев, задержанных по подозрению в шпионаже, лично. В целом, однако, в период его управления в Москве царило тщательно охраняемое спокойствие.

М. Б. Барклай-де-Толли работы Джорджа Доу (1829). Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)

Император Александр I

Благословение ополченца 1812 года. Художник И. Лучанинов. 1812 г. За эту картину в 1812 г. И.В. Лучанинов получил золотую медаль первого достоинства и звание художника с аттестатом первой степени

«Отец, благословляющий сына в ополчение»

М.И. Кутузов - начальник Санкт-Петербургского ополчения. Художник С. Герасимов

Ополченцы в 1812 г. Художник И. Архипов. 1982 г.

Воин и обер-офицер купеческих мещянских сотен Московского ополчения. Раскрашенная литография П. Ферлунда по рисунку П. Губарева. Середина XIX в.

Конный казак Московского ополчения. Раскрашенная литография П. Ферлунда по рисунку П. Губарева. Середина XIX в.

Раненые в Бородинском сражении прибывают в Москву.Иллюстрация к роману Война и мир Льва Толстого,Александр Апсит

Раненые во дворе Ростовых.Иллюстрация к роману Война и мир Льва Толстого,Андрей Николаев

Бегство жителей из Москвы,Клавдий Лебедев

Вывод русских войск из Москвы в 1812 году,Василий Лебедев

Жители оставляют Москву,Николай Самокиш

Русская армия и жители оставляют Москву в 1812 году.А.Семенов, А.Соколов

Картина Алексея Кившенко «Военный совет в Филях»

Тем не менее в городе остались от двух (по словам самого Ростопчина) до десяти (по словам французских очевидцев) тысяч раненых, которых не удалось вывезти. Многие из них погибли в Московском пожаре, за что современники и часть историков склонны возлагать ответственность на Ростопчина. Утром ему пришлось также решать вопрос эвакуации экзарха Грузии и грузинских княжон, брошенных в Москве начальником кремлёвской экспедиции П. С. Валуевым. Своё московское имущество стоимостью около полумиллиона рублей Ростопчин сознательно оставил на разграбление французам, опасаясь обвинений в преследовании личных интересов, и покинул город, имея при себе (по его собственным воспоминаниям) 130 000 рублей казённых денег и 630 рублей собственных. Также ему удалось вывезти портреты своей жены и императора Павла и шкатулку с ценными бумагами.

Разграбление оставленной жителями Москвы

Грабежи и насилия французов в Москве. Открытка изд. И.Е.Селина. Художник И.М.Львов.

Бесчинство французов в Москве

Разграбление крестьянами помещичьей усадьбы после отступления русских войск перед армией Наполеона,В.Н. Курдюмов

Протоиерей Кавалергардского полка Гратинский, служащий молебствие в приходской церкви Святого Евпла, в Москве, в присутствии французов 27 сентября 1812 года.Гравюра с рисунка неизвестного художника

Перед отъездом Ростопчин вышел к остававшимся в Москве жителям, собравшимся перед крыльцом его дома, чтобы услышать от него лично, действительно ли Москва будет сдана без боя. По его приказу к нему доставили двух забытых в долговой тюрьме заключённых: купеческого сына Верещагина, арестованного за распространение наполеоновских прокламаций, и француза Мутона, уже приговорённого к битью батогами и ссылке в Сибирь. Ростопчин обрушился на первого с обвинениями в измене, объявил, что Сенат приговорил его к смерти и приказал драгунам рубить его саблями. Затем израненного, но ещё живого Верещагина, по свидетельствам очевидцев, бросили на растерзание толпе. Француза же Ростопчин отпустил, велев идти к своим и рассказать, что казнённый был единственным предателем среди москвичей. В Русском биографическом словаре высказывается предположение, что этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. Тем не менее впоследствии император Александр, в целом довольный действиями Ростопчина накануне падения Москвы, кровавую расправу над Верещагиным счёл ненужной: «Повесить или расстрелять было бы лучше».

Ростопчин и Верещагин (иллюстрация к роману «Война и мир»)Алексей Данилович Кившенко

Репродукция картины "Смерть Верещагина", написанная специально для издания "Отечественная война 1812 года и русское общество"

В первую же ночь после захвата Москвы французами в городе начались пожары, к третьему дню охватившие его сплошным кольцом. Поначалу Наполеон и его штаб были склонны винить в этом своих же мародёров, но после того, как были пойманы несколько русских поджигателей и было обнаружено, что все средства тушения пожаров вывезены из Москвы, мнение французского командования изменилось. Наполеон также отдавал себе отчёт, что в любом случае первое обвинение в пожаре Москвы будет обращено к нему, и в своих прокламациях позаботился о том, чтобы отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге Ростопчина, которого называл Геростратом. Уже к 12 сентября назначенная им комиссия подготовила заключение, признающее виновными в поджоге русское правительство и лично московского главнокомандующего. Эта версия приобрела популярность как за границей, так и в России, хотя сам Ростопчин на первых порах публично отрицал свою причастность к поджогу, в том числе и в письмах к императору Александру и к собственной жене. В дальнейшем он, однако, перестал отрицать её, хотя и не подтверждал, так как эта точка зрения окружала его ореолом героя и мученика. Только в вышедшем в 1823 году сочинении «Правда о Московском пожаре » он вновь категорически отверг версию, связывающую его имя с этим событием.

Пожар Москвы в 1812 году Х.И. Олендорф

А. Ф. Смирнов. «Пожар Москвы». 1810-е гг. Музей-панорама «Бородинская битва»

Горящий Кремль

Альбрехт Адам (Германия). Наполеон в горящей Москве, 1841

Поджигатели,И.М. Львов

Расстрел предполагаемых поджигателей Москвы французами.

Верещагин (1898)

Москва 1812 года,Христиан Вильгельм Фабер дю ФОР

Москва 1812 г,Христиан Вильгельм Фабер дю ФОР

Изгнание остатков наполеоновской армии из Кремля,И. Иванов

Въезд Императора Александра I в Москву после отступления Наполеона в 1812.Неизвестный французский художник

За зиму только в Москве были сожжены более 23 000 трупов и ещё более 90 000 человеческих и конских трупов на Бородинском поле. Были начаты работы по восстановлению застройки города и, в особенности, Кремля, который уходящие французы попытались взорвать. В начале следующего года по представлению Ростопчина в Москве была создана Комиссия для строения, которой были выделены пять миллионов рублей. Ранее казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упрёков со стороны обделённых. Эти нарекания, а также распространившееся мнение о том, что именно он является виновником Московского пожара, возмущали Ростопчина, которому казалось, что его заслуги несправедливо забыты и все помнят только неудачи.

Граф Фёдор Васильевич Ростопчин

Из всех московских генерал-губернаторов, деятельных, праздных, ленивых, глупых и образованных, чаще всего москвичи вспоминают графа Ростопчина, который, пробыв военным губернатором Москвы два года, оставил по себе чрезвычайно сильные воспоминания.

Характеристики Ф.В. Ростопчина встречаются самые разные, одни говорят о его страстной и маниакальной натуре, другие - о тщеславии и желчности, третьи - о храбрости и честности, но по существу их сближает одно: все они выделяют быстроту и остроту его ума, а также некую «раздвоенность» его натуры - он был и русским, и французом одновременно, происходя притом их татарского рода. П.А. Вяземский в своих мемуарных заметках описывает Ростопчина так: «Он был коренной русский, истый москвич, но и кровный парижанин. Духом, доблестями и предубеждениями был от того закала, из которого могут в данную минуту явиться Пожарские и Минины; складом ума, остроумием был он, ни дать ни взять, настоящий француз. Он французов ненавидел и ругал на чисто французском языке…».

Притом тот же П.А. Вяземский приводит такой диалог, состоявшийся между Павлом I и Ростопчиным: император спросил, почему же Ростопчин, хотя и татарского происхождения, но не является князем. На что последний ответил: «А потому, что предок мой переселился в Россию зимою. Именитым татарам-пришельцам летним цари жаловали княжеское достоинство, а зимним жаловали шубы». Под одним из портретов своих Ростопчин оставил надпись на французском:
Родился я татарином
И захотел стать римлянином;
Французы сделали меня варваром,
А русские - Жоржем Данденом.

Как всегда едкий историк Е.В. Тарле дает Ростопчину нелестную характеристику: «Это был человек быстрого и недисциплинированного ума, остряк (не всегда удачный), крикливый балагур, фанфарон, самолюбивый и самоуверенный, без особых способностей и призвания к чему бы то ни было».

Афиши
Конечно, самой известной частью деятельности нового генерал-губернатора было распространение листовок с воззваниями к народу, полное название которых звучало как «Афиши 1812 года, или дружеские послания от главнокомандующего в Москве к жителям ее». С лета 1812 года Ростопчин начинает распространять афиши (они развешивались на улицах). Периодичность издания афиш зависела от остроты политического момента: наиболее часто они появлялись непосредственно перед сдачей Москвы, полные пафоса, что надо защитить столицу и ни в коем случае не сдать ее врагу. После сдачи Москвы Ростопчин выпускает афишу, предназначенную для жителей Московской губернии, однако затем наступает долгое вынужденное молчание, в связи с длительным отсутствием большей части аудитории этого периодического издания.

Первая же афиша задала тон всему предприятию: перед нами лубочная картинка, как некий «московский мещанин, бывший в ратниках, Карнюшка Чихирин», собирательный образ, вываливается из кабака во хмелю и отсель грозит французам. Комичность заключается в том, что этот якобы простонародный нетрезвый говор сочиняет Ростопчин, который, по едкому замечанию Тарле, дома с женой, офранцуженной католичкой, «говорил только по-французски, со своими друзьями тоже говорил по-французски, русской литературы он совсем не знал, и хотя умер в 1826 г., нет никаких признаков, чтобы он подозревал, например, о существовании Пушкина или Жуковского». Тарле продолжает пассаж замечанием, что эти «нелепые афиши» не производили на народ ни малейшего впечатления. Надо сказать, что русский народ, если верить Тарле, вообще мало на что обращал внимание. Например, история с воздушным шаром, появление которого предвещает Ростопчин в одной из своих афиш, тоже поразительным образом «прошла мимо» москвичей.

Перед сдачей Москвы Ростопчин пишет афиши каждый день, а то и несколько раз в день, сообщая своеобразные сводки с полей сражения, согласно которым на одного убитого русского приходится как минимум 600 убитых французов, а также очень своеобразно успокаивая и ободряя горожан, например, следующими сентенциями: «светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственныя места закрыли: дела прибрать надобно; а мы своим судом с злодеем разберемся!»

Помимо издания афиш, Ростопчин изобрел и еще одно действенное казалось бы средство: он взял обыкновение гулять по Москве, заговаривая с народом. Правда, сам же он писал о неуспехе своего предприятия: «Надо быть весьма осторожным с этими людьми, потому что никто не обладает большим запасом здравого смысла, как русский человек, и они часто делали такие замечания и вопросы, которые затруднили бы и дипломата, наиболее искусившегося в словопрениях».

Афиша, изданная после сдачи Москвы и обращенная к жителям Московской губернии (от 20 сентября), существованием своим опровергает слова Тарле о том, что Ростопчин не знал ничего о русской литературе. Эта афиша написана совсем в другой стилистике, не «лубочной», она пропитана патриотическим пафосом - для создания этого эффекта Ростопчин, похоже, обращается к риторике модного тогда произведения «Слова о полку Игореве», открытого и изданного Мусиным-Пушкиным на рубеже веков. Кстати, оригинал «Слова» сгорел в том самом пожаре Москвы, что дало исследователям повод сомневаться в подлинности произведения. Эпитеты, употребляемые Ростопчиным («пустил своих ратников, как лютых зверей», «отольются волку лютому слезы горькия»), риторический образ врага («злодей француз — некрещеный враг») - все отсылает к речевым особенностям «Слова». Вот показательная цитата:
«Истребим достальную силу неприятельскую, погребем их на Святой Руси, станем бить, где ни встренутся. Уж мало их и осталося, а нас сорок миллионов людей, слетаются со всех сторон, как стада орлиныя. Истребим гадину заморскую и предадим тела их волкам, вороньям; а Москва опять украсится».

«Дело Верещагина» и бегство из Москвы
Конечно, для информационной войны нужно было показательное дело, им стало дело Верещагина: купеческий сын, друживший с сыном директора почт Ключарева, якобы, просматривая секретные документы, предназначенные для правительства, «перевел на русский язык два газетных сообщения о Наполеоне, а именно: письмо к прусскому королю и речь Наполеона к князьям Рейнского союза в Дрездене». На самом же деле Наполеон не писал этого письма и не обращался с такою речью, это была не политическая, а скорее литературная акция, так как авторство документов принадлежит самому Верещагину. Это, правда, не помешало генерал-губернатору Ключарева выслать из столицы, а Верещагина обвинить в измене и заключить в темницу до поры.

Граф Ростопчин и купеческий сын Верещагин на дворе губернаторского дома в Москве. Худ. А. Кившенко. 1893 г.

Вспомнил о несчастном Верещагине Федор Васильевич в критический для себя момент - когда потребовалось умилостивить разъяренную толпу, не выпускавшую генерал-губернатора из дома. Каролина Павлова, со слов своего отца К. Яниша, записал об этом: «Озлобленная чернь бросилась к генерал-губернаторскому дому, крича, сто ее обманули, что Москву предают неприятелю. Толпа возрастала, разъярялась все более и стала звать к ответу генерал-губернатора. Поднялся громкий крик: «Пусть выйдет к нам! Не то мы доберемся до него!» Ростопчин вышел к народу, который «встретил его сердитыми восклицаниями». Удивительно, но этот критический момент косвенно доказывает популярность афиш Ростопчина, некую насмешливую удачу его информационной войны, опровергая слова Тарле о том, что никто не обращал на афиши «ни малейшего внимания». Чтобы отвлечь внимание толпы от собственной персоны, Ростопчин велел привести из тюрьмы Верещагина и француза Мутона, приказав первого зарубить саблями и полуживого бросить толпе, представив позже это убийство как народную расправу над «злодеем», а второго - отпустить «дабы рассказал французам как у нас поступают с предателями». Поступок совершенно макиавеллистический.

История с пожаром
Еще одно темное пятно на биографии Ростопчина - это история с поджогами Москвы после вступления в город французов. Многие французские мемуаристы заверяли, что русские по приказу генерал-губернатора специально запускали с окраин зажигательные ракеты. Откуда это стало им известно - вопрос уже второстепенный, но обвинение в любом случае очень серьезное.

Граф Ростопчин (наблюдая пожар Москвы): "Все идет, как по маслу" (английская карикатура)

За три недели до вступления французов в Москву Ростопчин писал Багратиону следующее: «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог прийти в Москву. Когда бы случилось, чтобы вы отступили к Вязьме, тогда я примусь за отправление всех государственных вещей и дам на волю каждого убираться, а народ здешний, по верности к государю и отечеству, решительно умрет у стен московских, а если бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сем недурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазины хлеба, ибо он найдет уголь и золу». Здесь Ростопчин впрямую высказывает намерение поджечь Москву, чтобы она не досталась врагу. Однако действительно ли по приказу Ростопчина был подожжен город, и если это верно, ожидал ли он произведенного эффекта, остается до конца непонятным. Следует заметить, что сам Федор Васильевич полностью отрицал свою вину, возлагая ее на французов и… М.И. Кутузова, который действительно приказал перед отступлением вывезти из Москвы противопожарные средства.

После войны 1812 года Ростопчин еще неоднократно будет возвращаться к теме оставления Москвы, кропотливо собирая все свидетельства о случившемся пожаре и педантично, пункт за пунктом, их опровергая. Он даже создал таблицу опровержений бюллетеней Наполеона, изданных во время пребывания французской армии в Москве, в которых велась ответная информационная война против Ростопчина. Можно сказать, что обоим удалось эту информационную войну выиграть - каждому для своей аудитории. Ростопчин уверился в действенности свои афиш, когда народ не пускал его бежать из Москвы, в действенности же бюллетеней Наполеона он убеждался всю последующую жизнь, принужденный, живя в Париже, строчить постоянные оправдания.

Хроника дня: Наполеон предлагает мир

Основные силы русских войск продолжали движение на запад и вышли к Подольску.

Тем временем авангард Великой армии перешел Москва-реку у Боровского перевоза и последовал за казачьей бригадой Ефремова, которую принял за арьергард русской армии. Только дойдя до Бронниц, французы раскрыли обманный маневр, но направление отхода главных сил русских по-прежнему оставалось для них загадкой.

Наполеон, все еще находившийся в Петровском замке, через начальника московского Воспитательного дома генерала И.А. Тутолмина обратился к Александру I с предложениями о мире. Несколько следующих дней французский император будет ждать ответа, но он так и не последует.

Персона: Федор Васильевич Ростопчин

Федор Васильевич Ростопчин (1763-1826)
Биография Федора Васильевича Ростопчина (иначе - Растопчина) показывает нам типичного дворянина-карьериста, использующего семейные, дружеские и служебные связи для проникновения поближе ко двору.

Федор Васильевич родился в семье орловского помещика и капитана Василия Федоровича Ростопчина, получил хорошее домашнее образование, с 12 лет был записан в Преображенский полк, в 19 лет получил чин прапорщика. В молодости своей Федор Ростопчин много путешествовал по Европе, слушал лекции в Лейпцигском университете, посещал Великобританию и Голландию.

С 1788 г. благодаря хлопотам своего покровителя князя Шаумбургского находился при А.В. Суворове, участвовал в штурме Очакова, сражении под Фокшанами, битве при Рымнике, и был произведен в капитан-поручики. В 1790 г. Ростопчин с братом отправляется на шведскую войну, но неудачи преследуют его: командование остается им недовольно, а его покровитель умирает, к тому же, в ходе шведской кампании в морском бою погибает и его младший брат.

Видя безуспешность своих попыток сделать военную карьеру, Федор Ростопчин пытается пробиться ко двору, поначалу тоже безуспешно. В итоге он становится одним из секретарей на Ясской мирной конференции с Турцией (1792 г.) со званием бригадира и чином камер-юнкера. Это позволило молодому дворянину появиться при дворе императрицы, откуда он, правда, в скорости был «сослан» к великому князю Павлу Петровичу, чье расположение Ростопчин успел завоевать.

После смерти Екатерины Павел I сделал Федора Васильевича флигель-адъютантом, затем - генерал-майором и даровал ему несколько орденов и большое поместье в Орловской губернии. При дворе Ростопчин с переменным успехом вел затяжную войну с партией императрицы Марии Федоровны с одной стороны и усилившимися иезуитами - с другой.

Пик карьеры Ростопчина пришелся на 1798-99 гг., когда он получает чин генерал-лейтенанта и должность сначала главы Военного департамента, а затем кабинет-министра по иностранным делам. На внешнеполитическом поприще именно усилиями Федора Васильевича Павел I склонился к союзу с республиканской Францией против Англии, а также созданию торгового континентального союза.

После дворцового переворота 1801 г. Ростопчин был отставлен и жил в своем подмосковном имении, где занимался литературой. В 1809 г. при поддержке княгини Дашковой и сестры императора Ф.В. Ростопчин вернулся ко двору и в 1812 г. получил назначение генерал-губернатором в Москву.

При Павле I Федор Васильевич стал министром, после смерти Павла первые десять лет правления Александра Ростопчин был в отставке, его возвращение на службу произошло незадолго до войны - в 1810 г. он стал камергером, а затем генерал-губернатором Москвы. В этой должности он пробыл до 1814 г. после чего отправился попутешествовать по «новой Европе», дабы подлечить сильно пошатнувшееся здоровье.

Восемь лет Федор Васильевич прожил с семьей за границей и только в 1823 г. вернулся в Россию. Однако здоровье не позволяло Ростопчину заниматься государственными делами. В 1825 г. умерла любимая дочь бывшего губернатора, что стало для него страшным ударом. Ф.В. Ростопчин умер в начале 1826 года в Москве, разбитый параличом и неспособный даже говорить.

1 (13) сентября 1812 года
Военный совет в Филях
Персона: Леонтий Леонтьевич Беннигсен
Военный совет в Филях: «один час решает судьбу отечества»

1-2 сентября 1812 года из Москвы отступала русская армия. Никто так выразительно и психологически точно не написал об этом драматическом эпизоде истории, как Лев Толстой в «Войне и мире». Перечитать великий роман в 200-ю годовщину Отечественной войны 1812 года стоит хотя бы для того, чтобы как сквозь лупу увидеть тип безответственного и преступного властолюбца, постоянно всплывающий на поверхность русской истории

«Пожар Москвы». Гравюра И. Клара (1769-1844)

Со школьных лет мы привыкли считать, что главная антитеза «Войны и мира» — это Кутузов и Наполеон. С этим, конечно, не поспоришь. Однако сегодня более актуально, пожалуй, другое противопоставление. «В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, — в оставлении Москвы и сожжении ее, — Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе»* * «Война и мир», том III, часть третья, глава V. . В чем же, по мнению Толстого, эта «противоположность»?

Провидческая притча

Кутузов изображен руководителем, адекватным той власти, которой он оказался облечен. Спокойный, немногословный, уравновешенный, психически сильный. «Он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи». В критический момент, когда Кутузов сосредоточен на необходимости принять ужасное решение об оставлении Москвы, интриги штабных генералов проходят мимо его сознания. «Один страшный вопрос занимал его… «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона и когда же это я сделал? Когда это решилось? Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией». Кутузов не пытается искать виноватых, не пытается переложить на кого-то ответственность за непопулярное решение; он мужественно принимает на себя и вину, и ответственность: «Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого». И подводит итог знаменитому совету в Филях: «Итак, господа, стало быть, мне платить за перебитые горшки».

Кутузов у Толстого — единственный из старших военачальников, кто заботится о сбережении народа, как сказали бы сегодня. Во время стремительного бегства наполеоновской армии «он один… настаивает на том, чтобы не давать сражений, которые теперь бесполезны, не начинать новой войны и не переходить границ России». Когда русская армия, преследуя неприятеля, вышла на западные рубежи России, Кутузов счел свою задачу выполненной. Он не видел смысла продолжать войну в Европе. «Один Кутузов открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России… Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск, говорил о тяжелом положении населений».

„

Растопчин, который «не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять… в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства — сердца России». Роль морального лидера нации, как сказали бы теперь

Войны Наполеона унесли столько же жизней французов, сколько впоследствии Первая мировая война. В России начала XIX века демографическая проблема не стояла так остро, но она тогда же была гениально сформулирована в басне Крылова «Овцы и собаки» (1818 год). Смысл басни: если силовиков («собак») под предлогом защиты от врагов («волков») разводят слишком много, то охраняемый ими народ («овцы») неминуемо оказывается сожран своими же силовиками. Жаль, что эта провидческая притча, лаконичный десятистрочный шедевр, осталась не усвоенной соплеменниками.

Хаос и позор

Для психологического портрета графа Растопчина (писатель изменил одну букву в фамилии исторического персонажа) Толстой эпическую лиру сменил на «ювеналов бич». Добрую страницу романа заняло безжалостное перечисление абсурдных, взаимоисключающих указаний московского генерал-губернатора, в результате которых к моменту вступления Наполеона в город оказалось, что «не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба… тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены».

Растопчин получил от Кутузова распоряжение обеспечить силами полиции беспрепятственное проведение через город отступающих русских войск, но организовать ничего не сумел. В романе дана красочная сцена хаоса, мародерства и паники, сопровождавших продвижение воинских частей по московским улицам и мостам. А где же была полиция? Полицеймейстер ездил «в это утро по приказанию графа сжигать барки» и, по случаю этого поручения, выручил «большую сумму денег, находившуюся у него… в кармане». В городе хаос и мародерство, а полиция набивает карман, причем «по приказанию графа». До боли знакомо.

Растопчину были неинтересны служебные обязанности, а занимался он тем, к чему лежала душа: во-первых, популистским самопиаром, как сказали бы сегодня, во-вторых, преследованием неугодных. «…Он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал», — пишет Толстой. На какую же роль претендовал граф? Растопчин, который «не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять», тем не менее «в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства — сердца России». Роль морального лидера нации, как сказали бы теперь.

Ему «казалось, что он руководил их (жителей Москвы. — The New Times ) настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных… ерническим языком». В этих афишках московский главнокомандующий призывал народ не покидать Москву, а вооружаться чем придется и во главе с ним, Растопчиным, «идти на Три Горы (т.е. к тогдашней Трехгорной заставе) воевать с Наполеоном».

Толстой не отказал себе в удовольствии издевательски процитировать реальные афишки, где сам стиль выдает беспомощную демагогию автора: «…станем и мы из них дух искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем» (типа станем «мочить в сортире»).

Тайная агентура

Второе задушевное занятие Растопчина — преследование инакомыслящих — читатель «Войны и мира» сначала видит глазами Пьера Безухова. Пьер был видный масон, а значит, в глазах власти — неблагонадежный либерал. Не успел он вернуться в Москву с Бородинского поля, как адъютант Растопчина попросил Пьера немедленно явиться к графу.

Помимо гласного надзора Растопчин следил за «неблагонадежными» с помощью тайных агентов. Одного из них Пьер застал, войдя в рабочий кабинет генерал-губернатора: «Невысокий человек говорил что-то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел». Точным пунктиром из нескольких слов Толстой обрисовал фигуру, столь характерную для России: неприметный соглядатай, при котором остерегайся слово сказать. Тайная агентура — неизменная опора российской власти, и не случайно читатель «Войны и мира» впервые встречается с московским начальником именно в таком обществе.

С помощью агентурных данных Растопчин пытается запугать Пьера, напомнив ему о судьбе другого масона — высланного почт-директора Ключарева: «Мне известно, что вы послали ему свой экипаж… и даже что вы приняли от него бумаги на хранение». Растопчин полагал, что таким образом вынудит Пьера к покорности, заставит его покинуть Москву и предать друзей-масонов. Однако на Пьера с его повышенным чувством собственного достоинства шантаж произвел обратное действие. Прежде всего он поинтересовался: а за что же, собственно, был выслан Ключарев? В ответ прозвучала неожиданная для светского человека грубость. «Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать», — вскрикнул Растопчин. И далее, переходя на крик: «А я дурь выбью, в ком бы она ни была!» Какой характерный тон российского властителя по отношению к инакомыслящим!

Но если Пьер и Ключарев были защищены от более грубого произвола своей принадлежностью к высшему сословию, то молодой образованный купеческий сын Верещагин оказался беззащитной жертвой в руках Растопчина. Этот Верещагин был приговорен Сенатом к пожизненной каторге за то, что перевел и показал приятелю статью из гамбургской газеты. Граф возненавидел его, потому что тот отказался оговорить масона Ключарева, на которого Растопчин собирал компромат. Растопчин говорил о заключенном юноше «с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении».

Поиск виновных

И вот настал момент истины: через Москву отступает русская армия, и популистские мечты графа рухнули, никакого всенародного единения вокруг его героической фигуры не состоялось. Последние из состоятельных москвичей, еще не покинувшие город, спасаются паническим бегством. Мародеры грабят лавки. И только поверившие растопчинской пропаганде «фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве», но вскоре стихийно направилась на Большую Лубянку к дому Растопчина (красивое здание в стиле барокко сохранилось и поныне, принадлежит органам безопасности; туда в андроповские годы вызывали диссидентов для бесед, похожих на беседу Растопчина с Пьером).

«Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным», как в то утро. Размышления его были безрадостны. «В Москве осталось все то, что именно было поручено ему, что ему должно было вывезти». Слабый, закомплексованный человек не в силах взять на себя вину за содеянное. «Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? — думал он. — Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» — думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого-то изменников, которые были виноваты в том положении, в котором он находился». Вот она, психология безответственности — по контрасту с размышлениями Кутузова, который «готов сам платить за перебитые горшки».

Страдающий комплексом неполноценности обязательно ищет вовне, «кто виноват», чтобы направить на него свое раздражение. Такой руководитель непременно находит «изменников», «предателей», «пятую колонну». У Толстого подробно показано, как начальник убеждает сначала себя, а затем общество в наличии злокозненных виновников.

Кульминация «растопчинских» эпизодов в «Войне и мире» — это потрясающая сцена на Большой Лубянке, куда явилось несостоявшееся ополчение. Толпа простонародья была не кровожадной, но возбужденной, обескураженной. Еще бы: вчера «сам» приказывал явиться на битву с французами, а теперь что? «Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж мы, собаки, что ль?»

Растопчин увидал под своими окнами на улице беспокойную толпу в то самое время, как во дворе у него уже стоял наготове экипаж для бегства из города. Медлить с отъездом было нельзя. Но даже в этот критический момент граф не совладал со своими глубинными страстями: ненавистью к инакомыслию и желанием доиграть популистскую роль. С презрением оценив собравшихся («Подонки, плебеи… им нужна жертва»), он обратился к толпе: «Здравствуйте, ребята! Спасибо, что пришли. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва». Свою потребность найти жертву, чтобы перенести на нее подсознательное ощущение вины, Растопчин перенес на толпу: «…Ему самому была нужна эта жертва, этот предмет для своего гнева». И граф приказал драгунам вывести заключенного Верещагина, «молодого человека с длинной тонкой шеей», у которого «на тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы» — и науськал на него толпу. Толпа забила Верещагина, задавила и изранила тех, кто очутился в центре, а затем в ужасе отхлынула, «с болезненно-жалостным выражением глядя на мертвое тело».

Ну а Растопчин, хоть и побледнел и несколько затрясся от рева толпы, все же благополучно сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом, по дороге самодовольно размышляя о том, «что он так удачно умел воспользоваться этим удобным случаем — наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу».

Модель управления

Какая же пророческая сцена получилась! Описание реального факта (градоначальник действительно так поступил с Верещагиным, чтобы отвлечь обманутых ополченцев) под гениальным пером превратилось в обобщенную модель «управления массами». Безответственный демагог-властитель целенаправленно, раз за разом добивается пробуждения первобытного, низменного стадного инстинкта, направляя ярость толпы на некую жертву. Цель — отвлечь внимание недовольных от преступлений власти, перенаправить их раздражение. Сколько раз подобная модель использовалась в XX веке что в Германии, что в России!

А если подобные манипуляции производить периодически, призывая всенародно ненавидеть то одних, то других «врагов народа»: «троцкистов», «пятую колонну», «вредителей», «безродных космополитов», «врачей-убийц», «шакалящих у посольств» — это приводит к массовому одичанию, утрате моральных норм. Все меньше людей в нынешней нашей толпе способно, отрезвев, ужаснуться тому, что им приказали сделать. (У Толстого-то такие люди в толпе были.)

После бессудной расправы Растопчина все-таки мучит воспоминание о ней. В голове его засел стоп-кадр: «Он видел испуганное и потом ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик…» Преступника преследуют образы двух его жертв: не только убитого, но и убивающего по преступному приказу. Это одна из основных идей Толстого: преступная власть разлагает, ожесточает подданных, заставляя осуществлять насилие.

Толстой в свою дотелевизионную эпоху дал нам посмотреть, как выглядит облеченный властью человек в момент борьбы со своей нечистой совестью.

Реальный граф Федор Васильевич Ростопчин в 1815 году поселился во Франции, несмотря на свой общеизвестный ура-патриотизм. Там он как бы «тосковал по родине» (подобно выездным советским деятелям) и сурово критиковал французов в своих текстах. Последовательный же был лицемер!

«Пожар в Москве (Наполеон у стен Кремля)». Ш. Мотт, XIX в.

Забытый Толстой

Сейчас нам трудно себе представить, как высок был моральный авторитет Льва Толстого — великого гуманиста и пацифиста, противника имперской государственности и огосударствленной Церкви — в образованном обществе, особенно в русской студенческой среде. Толстой учил, что люди живы не финансовым капиталом, не захватническими войнами, а добротой, трудом и совестью. Он призывал имущие классы к разумному самоограничению. Решительно протестовал против смертной казни. Его волновала коренная проблема России — отсутствие земельной реформы (так и оставшаяся нерешенной по сей день проблема).

Идеология Льва Толстого была одинаково неприемлема как для светских и церковных властей Российской империи, так и для большевиков. Сегодня же она просто забыта.

Советских школьников знакомили с Толстым, объясняя про «дубину народной войны» и про патриотизм Пети Ростова. Что же касается моральных исканий Толстого, его социальных воззрений, то к этому мы приучены относиться свысока, с эдаким ленинским пренебрежением: он всего лишь «зеркало русской революции», до марксизма не дорос. А ведь та моральная деградация, то бесстыдное игнорирование законов и совести, которое ныне наблюдается в нашей правящей верхушке, — это логический результат чекистско-воровских жизненных правил, «понятий», успешно привившихся в России взамен гуманистической этики. Правящие наследники растопчиных насаждают по вертикали сверху донизу эти «понятия», которые извращают представления о добре и зле, о долге и ответственности. Одна надежда, что для новых поколений россиян представления о чести, чувстве собственного достоинства, гражданской самоорганизации, к чему и призывал наш великий соотечественник, — вновь станут актуальными.